- Я не могу ждать до рассвета! К десяти утра я обязан вернуться! И на плацдарме надо быть не позже, чем через час! Ясно?! Вы-пал-нять!..
- Так точно! - Сергеев прикоснулся к козырьку. - Разрешите идти?
- Да. Поехали!
Подполковник, четко повернувшись, отошел, печатая шаг. Командующий, семеня мелкими шажками, не скрывая предельного раздражения, направился вместе с командиром корпуса за ним.
При переправе на левый берег на плацдарм, где размещался КП дивизии, по закону подлости все лепилось одно к одному.
- Надо ехать, а вас нет! - говорю я водителю амфибии.
- Огоньку не найдется, лейтенант? Куда ехать? - вполголоса возбужденно отвечает Кустов. - Только что из корпуса получена радиограмма: "Все рейсы прекратить, машины из воды поднять!" Я письмо домой не успел отправить. Если что - пожалуйста…
Вот это абзац!
- Чья радиограмма?
- Командира батальона амфибий. Вот она: "Клумба - Я - Мак 4 Видимость нулевая Ответьте немедленно".
Замолчать это распоряжение я не имею права - это было бы преступлением. Я должен немедля принять решение, и я его принимаю.
- Кустов, - говорю я, притягивая к себе старшину за локоть и ткнувшись лицом в его лицо, - сейчас же доложите о радиограмме подполковнику Сергееву. Только ему. Пусть он решает!
Он отходит, но радист, обремененный опытом первых лет войны и двумя тяжелыми ранениями, как я потом понял, не захотел включать передатчик, чтобы не навлечь на себя огонь противника.
В кромешной тьме и под непрерывным холодным дождем наш буксирный катер, сокращенно называемый "семеркой", борясь со стремительным течением и большими волнами, медленно рассекал темную, коричневатого цвета воду.
Порывы шквального ветра. Левый берег реки вообще не просматривается и впереди - никаких ориентиров. Мы могли рассчитывать на поддержку огромного числа артиллерийских орудий с нашего возвышенного восточного берега Одера, но они почему-то молчали. Шли на ощупь более получаса, двигались ломаным курсом, увертываясь от боковых волн. Болтало нещадно. Механик-водитель с искаженным от напряжения обветренным лицом, навалившись грудью на руль, прикладывает огромные усилия, меняя движение машины относительно волн, совершая немыслимые повороты под шквалами ветра, пытается уменьшить коварную и опасную качку.
- Старший лейтенант, - оборачиваясь, нарушает молчание командующий, - мы долго будем вот так телепаться, как дерьмо в проруби? Доложите обстановку! - приказывает он.
Я приближаюсь к его уху и шепчу:
- Слушаюсь!.. Места высадки и погрузки на обоих берегах закрыты из-за сильного артиллерийского обстрела. Высаживаться там мне запрещено.
Я стараюсь ответить как можно лаконичнее и точнее.
- Кем запрещено?
- На плацдарме - комендантом переправы инженер-майором Казарцевым. Немцы из пулеметов обстреливают там берег на всем протяжении. Вы слышите, как молотят?..
- Так фланкирующий или фронтальный огонь? Тридцать четыре или сорок два? - спрашивает командир корпуса.
- Они различаются по весу, - докладываю я. - ЭМГа-сорок два на три килограмма легче. По звуку стрельбы они не различимы. Возвращаться к причалам погрузки и высаживаться там мне категорически запрещено.
- Кем запрещено?
- Подполковником Сергеевым. Он приказал вернуться на правый берег, спуститься вниз по течению и высаживаться в полутора-двух километрах ниже места погрузки. Но там над берегом линия обороны соседнего корпуса Сто тридцатой гвардейской дивизии - в темноте они могут нас перестрелять.
- Резон, - отмечает командир корпуса. - Мы здесь телепаемся, а они в сторонке и в полном порядке. - Он оборачивается ко мне: - Вы обстановку контролируете? Ваше решение?
- Так точно! - бодро отвечаю я и по привычке добавляю: - Аллеc нормалес!
- А начальники хороши! - тихо говорит ему командующий. - Каждый отбоярился и снял с себя ответственность. Суть дела не важна!
- Ваше решение? - снова повторяет и оборачивается ко мне командующий. - Что вы конкретно собираетесь делать?
- Продолжаю выполнять боевую задачу по доставке вас и командира корпуса на плацдарм. Я решил: будем высаживаться между "Альпами" и "Балтикой", примерно посередке, там, где в первую ночь я высадил командира дивизии полковника Быченкова.
Я нарочно говорю "высадил", чтобы они поняли, что я не случайный неопытный пацан.
- Резон! - опять замечает командир корпуса.
"Я решил" - не раз встречалось мне в боевых приказах и всегда вызывало восхищение своей безапелляционностью. Я стараюсь говорить приказным языком, не торопясь, спокойно и уверенно, чтобы они были убеждены, что я все время полностью контролировал и контролирую обстановку, а переправиться через Одер - для меня все равно, что два пальца обмочить, как выразился Сергеев.
- Так в чем дело? Что вам мешает? Чего вы ждете? - спрашивает командующий.
Для себя я ситуацию реально оцениваю как хреновую: и вернуться не можем, и угодить при высадке в такой адской темени без ориентиров можем прямехонько к немцам.
Ориентирами при высадке на плацдарм должны были служить короткие трассирующие очереди, но из-за сильного дождя мы их не увидели. Сейчас их вообще перестали подавать.
- Нам нужны ориентиры. Мною только что передана радиограмма на личную рацию полковника Быченкова с просьбой без промедления выслать на берег маяки и обозначить место высадки ракетами. Для этого требуется 15–20 минут. По рации передал, что продолжаем движение… но квитанции не получил.
- Выполняйте! - помедля несколько секунд, приказывает командующий. - Федотов, а мы к немцам так не приплывем?
- Никак нет! - бодро заявляю я и дублирую: - Кустов, ты понял?
- Чего ж тут не понять?
- Сколько до берега?
- Метров четыреста-пятьсот.
В этот момент сильный удар очередной большой боковой волны развернул идущий впереди буксир, и тут же днище его корпуса заскрежетало по какому-то подводному препятствию, катер накренился настолько, что стала поступать вода. Механик-водитель пытается безуспешно изменить направление движения "семерки", чтобы избежать неминуемого столкновения с амфибией. Но амфибию поднятой волной швыряет носом в борт "семерки". Только этого не хватало!
Перегнувшись вперед, механик-водитель обшаривает рукой носовую часть кузова амфибии и яростно шепчет:
- Весь перед разбит. Я же говорил: нельзя плыть!.. Дуроломы… вашу мать! А еще начальники…
- Тихо, старшина, тихо, - шепотом уговариваю я его.
- Чего тихо? Вы уйдете, а машина разбита!
- Успокойся, ну, успокойся… - я поглаживаю его по плечу.
- Дуроломы вы припадочные, а не начальники! - объясняет он мне, сбрасывая мою руку. - Кто же при нулевке переправляется по такой воде?! И еще генералов посадили!.. Вашу мать… Судить вас мало…
- Америка - мать ее, - тоже тихо ругаюсь я.
- При чем здесь Америка? - шепчет старшина. - У нас бензин с водой - не фурычит! И "семерка" фордыбачит. Похоже, она теряет способность двигаться своим ходом.
Я спешно перебираюсь на "семерку", соскакиваю вниз и осторожно присвечиваю узким лучом карманного фонарика с фильтром. Натужно сипит маломощная мотопомпа, и рядом со мною солдаты касками вычерпывают воду, но ее тем не менее по щиколотку. И я определяю то, что уже наверняка поняли и знают командир и водитель машины: "семерка" обречена. Она продержится на плаву не более 30–40 минут, и надо без промедления принять решение.
"Семерка" сильно осела, создалась угроза заныривания машины и ухода ее под воду за счет резкого изменения дифферента и скопления воды в носовой части.
Взять ее на буксир амфибией, в которой находятся командующий и командир корпуса, я не имею права. Глубина здесь 18–25 метров, и, уходя на дно, "семерка" перевернет и потянет пятиметровым буксирным тросом за собой амфибию с генералами. Снять с "семерки" людей я тоже не могу: во-первых, будет перегружена амфибия с генералами, чего допустить я не имею права, а во-вторых, оставление поврежденного боевого плавсредства экипажем, не выполнившим до конца своих обязанностей по спасению катера, влечет за собой высшую меру социальной защиты - расстрел. Это мне вдолбили еще на Висле, и сегодня, по приказу подполковника Сергеева, я в очередной раз повторил это экипажам всех трех амфибий; поэтому не могу отдать приказ оставить "семерку": за ее плавучесть и живучесть надо бороться до последнего.
- Все на месте? Пострадавшие есть?
- Нет солдата из боепитания, - шепотом докладывают мне.
- Чичков! - зову я. - Чичков!
На амфибии его не было. Но и на "семерке" его нет. Я уже понимаю, что он слетел при ударе, столкновении. Утонуть он не мог. Я же заставил его надеть пробковый жилет.
- Чичков!!! - не без отчаяния кричу я.
Но обнаружить и выловить его в бурлящей темной воде не было никакой возможности. Оставалась слабая надежда, что он смог зацепиться за канат, которым запасные лодки были привязаны к катеру. Пробковый жилет должен держать его на воде.
С тяжелым сердцем, молясь всем богам, черту и дьяволу о том, чтобы доплыть и дотянуть генералов и свой взвод до берега, я перебираюсь на амфибию.