9
Когда Наташа училась в лицее, она два года подряд участвовала в конкурсе, посвященном Сопротивлению, и оба раза победила, - такого, насколько я помню, не было никогда ни до, ни после. По случаю этой двойной победы Наташа среди прочих наград получила право нести знамя на торжественной церемонии и поехать на экскурсию в эльзасский мемориальный центр Нацвейлер-Штрутгоф, на месте которого во время войны был концентрационный лагерь. В автобусе она сидела рядом с бывшим участником Сопротивления, тот сразу к юной лауреатке проникся, наодалживал ей разных книг, бумаг, и… и больше они не виделись. Рассказывая мне эту историю десять лет спустя, Наташа говорила, что чувствует себя виноватой, и это понятно: ведь у нее так и остались полученные на время книги и документы, а она даже не знает, жив ли еще их владелец. Я уговорил ее возобновить знакомство и, хотя ветеран перебрался на другой конец Франции, нашел его.
Нашел - и мы поехали к старику в гости. Теперь он жил с женой в маленьком белом домике неподалеку от Перпиньяна.
Попивая мускат, мы слушали рассказ ветерана о том, как он помогал Сопротивлению, как вступил в ячейку маки, что делал в партизанском отряде. В 1943 году ему было девятнадцать лет, он работал на молочной ферме своего дяди. Швейцарец по происхождению, дядя так хорошо говорил по-немецки, что солдаты, приходя за продуктами, задерживались поболтать с человеком, владеющим их родным языком. Ну и сначала партизаны попросили парня выцедить из разговоров оккупантов с его дядей какую-нибудь интересную информацию - например, о передвижениях войск. Потом привлекли к работе с парашютами - он помогал найти ящики с оружием и боеприпасами, сброшенные ночью с самолетов союзников. И наконец, когда его по возрасту уже могли призвать в вишистский трудовой отряд и принудительно отправить в Германию, он сбежал в горы, надел баскский берет, воевал, принимал участие в освобождении Бургундии - наверняка весьма активное, если судить по количеству убитых им немцев.
Конечно, история Наташиного ветерана была мне очень интересна и сама по себе, но я надеялся заодно узнать хоть что-то, что могло бы оказаться полезным для книги о Гейдрихе. Что именно узнать, не имел понятия.
Я спросил, как насчет военного образования - учили ли его чему-нибудь в партизанском отряде? Никакого образования, ответил старик. Научили обращению с тяжелым пулеметом, дали возможность немножко потренироваться в сборке-разборке с завязанными глазами, ну и в стрельбе, конечно, - но это было потом. А когда пришел, дали в руки автомат, и все. Вернее, английский пистолет-пулемет Sten. Между прочим, никуда не годное оружие: достаточно ударить прикладом о землю, чтобы вылетели в воздух все патроны. Черт знает что! "Этот Sten - полнейшее дерьмо, иначе и не скажешь…"
Вот оно как: полнейшее дерьмо…
10
Я сказал раньше, что серый кардинал Хинкеля-Гитлера в чаплинском "Великом диктаторе" скорее всего Гейдрих. Нет, это не так. И дело не в том, что я не сообразил тогда: в сороковом году Гейдрих был теневой фигурой, его мало кто знал, а уж тем более в Америке, - Чаплин вполне мог бы догадаться о существовании такого человека и попасть в яблочко. Главное тут в другом. Конечно, приспешник диктатора в кино - змея, умом и ловкостью которой подчеркивается смехотворность персонажа, пародирующего толстяка Геринга, но и сам он не обходится без шутовства, и самому ему присущи мягкотелость и бесхарактерность, каких было не найти в будущем Пражском мяснике.
Да, кстати, о кинематографических воплощениях Гейдриха… Я только что посмотрел по телевизору старую картину Дугласа Сёрка "Безумец Гитлера" ("Hitler’s Madman"). Это опять-таки американский пропагандистский фильм, снятый всего за неделю и показанный в сорок третьем совсем незадолго до картины Ланга "Палачи тоже умирают". Сюжет, как и у Ланга, выдуман от начала до конца, и центром чешского Сопротивления в "Безумце Гитлера" стала деревня Лидице, деревня-мученица, деревня-жертва, разделившая судьбу Орадура. Главное, вокруг чего вертится сюжет, - отношение местных жителей к прибывшему из Лондона парашютисту: захотят ли сельчане ему помочь или останутся в сторонке, а может быть, даже и предадут. А проблема с этим фильмом в том, что организация покушения выглядит в нем как местная инициатива, основанная на цепи совпадений и случайностей (Гейдрих случайно проезжает через Лидице, где в это время скрывается случайно попавший в Лидице парашютист, случайно становится известно, в котором часу машина протектора окажется в деревне, и так далее). Иными словами, интрига тут закручена куда слабее, чем в фильме Ланга и Брехта, сюжет которого благодаря драматургической своей мощи разворачивается в настоящую национальную эпопею.
Зато роль Гейдриха у Сёрка исполняет великолепный актер. Для начала, он попросту похож внешне на "гитлеровского безумца", но кроме того, артисту удалось воссоздать жестокость своего персонажа, не слишком преувеличивая его мании и причуды, тогда как Ланг легко шел на подобные преувеличения, мотивируя эти преувеличения существующей якобы необходимостью подчеркнуть вырождение души этого человека. Гейдрих между тем был, безусловно, злобной и безжалостной свиньей, но никак не Ричардом III. Актера, о котором идет речь, звали Джон Кэррадайн, он отец Дэвида Кэррадайна, исполнителя роли Билла у Тарантино. Лучше всего получилась сцена агонии. Умирающий, прикованный к постели, истерзанный лихорадкой Гейдрих произносит, обращаясь к Гиммлеру, весьма циничную речь, в которой, конечно, можно при желании расслышать шекспировские интонации, но которая, как мне кажется, при этом вполне правдоподобна. Не будучи ни трусом, ни героем, Пражский палач умирает без раскаяния, но и без фанатизма, сожалея только об одном: он расстается с жизнью, к которой привязан, с собственной жизнью.
Я сказал - "правдоподобна".