- Генерал-фельдмаршал Рихтгофен отдал приказ: асы в плен не сдаются, они горят или разбиваются. Но дело не только в приказе. Как выясняется, Голлингер и Реб тайно враждовали между собой из-за наград.
- Ясно… Продолжайте опрос.
- Пленный рассказывает: в начале мая его сорок вторая истребительная эскадрилья стояла в Крыму и находилась в резерве главного командования. В конце месяца она перебазировалась в район Брянска, а потом - Глазуновки, где в рощах и оврагах укрыто много немецкой пехоты и танков.
- Узнайте, переводчик, что видел пленный под Брянском, какие там работы ведет противник?
- Вблизи аэродрома, в лесу, Голлингер наблюдал, как саперные батальоны строили большой концлагерь. Обер-лейтенант беседовал с саперами, они сказали ему: "Сам "фюрер" приказал строить. В лагере будут содержаться русские армии, попавшие в котел под Курском".
- Как бы не сварился в этом котле сам Гитлер, - усмехнулся подполковник. - Но лагерь… Это любопытная деталь…
Гайдуков спрятал блокнот с записями. Кое-что из рассказов летчика могло пригодиться. Он взялся за фуражку.
- Разрешите откланяться, спешу в авиаполк, - сказал офицерам и вышел из штаба.
Гайдуков попал на аэродром в тот момент, когда большинство истребителей находилось на заправке и дозарядке. На опушке леса царило оживление.
Летчики были радостно возбуждены, говорили громко, энергично жестикулируя. Отовсюду слышалось:
- Сбили…
- Расстреляли…
- Заставили хейнкелей сбросить бомбы в реку.
Уже третий час гремело воздушное сражение. Подбитые юнкерсы срезали крыльями придорожные вербы. В полях валялись искореженные останки дорнье и мессершмиттов. Сгорели и разбились десятки самолетов со свастикой и черными крестами, а генерал-фельдмаршал Рихтгофен поднимал в воздух все новые стаи пикировщиков. С ними вступили в бой краснозвездные "ястребки". И резервные фашистские эскадры не могли разрушить и сжечь русский город.
Гайдуков торжествовал.
Курск оставался по-прежнему неприступной крепостью.
Гайдукова окликнули.
- Белов! Я к тебе, дорогой… Ну, как дела? Рассказывай.
- Бьем гитлеровцев! Истребитель мой - как штык, ни одной царапины. Напарник - орел. Сегодня сбили с ним четыре самолета. Поздравь Березко, он к высокой награде представлен.
- Поздравляю! Я уверен, старший лейтенант станет автором статьи… - хитро прищурился Гайдуков.
- Сбить самолет могу, а вот статью написать… - Березко развел руками.
- Поможем тебе. - Белов дружески похлопал по плечу напарника. - Будем живы - напишем, Гриша!
Вечером, побывав в штабе воздушной армии, Гайдуков торопил в пути шофера:
- Ковинько, жми, наверстывай! Надо сдать срочный материал в номер. Десять часов гремело небо, и вот мы везем в редакцию весть о победе!
- Сколько ж самолетов на Курск налетало?
- Семьсот семьдесят.
- А сбили?
- Сто шестьдесят!
- Ого! Это срубили… - И впервые в поездке осторожный Ковинько мчался со всей скоростью.
Ветер врывался в кабину и освежал горячий лоб. Гайдуков мысленно верстал полосу: "Очерк Белова "Победа в Курском небе" - это подвал… На две колонки станет статья Березко, а там пойдут рассказы других летчиков… Есть полоса!"
Далеко на юге вспыхивали зарницы. Там медленно двигались грозовые тучи.
11
"Вот он, разбитый полустанок, и главная примета - под насыпью обгорелый паровоз. Здесь надо встать!" И как только шофер затормозил на повороте, майор Солонько спрыгнул с машины.
Гремя на ухабах, тяжелый грузовик потащил за собой хвост коричневой пыли.
Дмитрий стоял на опушке леса, раздумывая о том, по какой дороге идти. "Если будешь держаться железнодорожной ветки, то сделаешь лишних километров пять, - вспомнил он наставление Гайдукова, когда тот объяснял ему дорогу в корпункте. - Шагай смело по лесной тропинке, десять минут ходьбы - и ты в редакции!"
Вечерело. Тихо шумели вековые дубы, раскинув под облаками шатры темной, сочной зелени. За насыпью опускалось солнце. Над хлебами в густом разливе багрянца резвились ласточки.
Дмитрий полюбовался закатом, вошел в лес. С молодого дубка вспорхнула горлица, скрылась в листве. Дмитрий прислушался: "Ага, движок заработал!" - и невольно ускорил шаг.
Солонько не раз приходилось идти в лесу на этот булькающий звук. И всегда сердце билось сильней, чаще. И совсем неожиданно на какой-нибудь полянке или просеке показывался "дом на колесах", как в шутку называли корреспонденты редакционный поезд.
Дмитрий любил то кипучее время, когда в редакцию съезжались журналисты. С разных концов огромного фронта друзья привозили новости, высказывали догадки о дальнейшем ходе войны, спорили.
И у каждого журналиста оказывался свой новый герой. В любом купе можно было услышать фронтовую поговорку, рассказ о необыкновенном подвиге. Постепенно волна новостей спадала. Корреспонденты уединялись, плотно закрывали двери. В вагоне вспыхивала перестрелка пишущих машинок.
Шагая по лесной тропинке, Дмитрий с тревогой думал о Вере. Она совсем перестала писать. Его последние письма к ней остались без ответа. Что ж случилось? Он не видел ее несколько месяцев, а чувство не ослабло, оно укрепилось. Когда-то зимней ночью, ощутив еще неясное волнение, он бродил возле теплушки, прислушиваясь к голосу Веры. Тогда он говорил себе: "Все пройдет, завтра фронт!" А на фронте она снилась ему, и, просыпаясь, Дмитрий вспоминал ее глаза и тяжелые золотистые косы…
Тропинка вывела Солонько на поляну. В сумерках замаскированные ветками вагоны казались огромными шалашами. Часовой окликнул Дмитрия. Приблизившись, он сказал:
- Проходите, товарищ майор, я вас вначале не узнал…
Из жилого вагона вышла Наташа и, увидев Солонько, остановилась:
- Вы у нас редкий гость, Дмитрий Андреевич!
- Я фронтовая перелетная птица, - пожимая руку девушки, пошутил Дмитрий.
- И одна из ранних, - продолжала она.
- Выходит, "к месту своего назначения", как любит подчеркивать наш уважаемый секретарь редакции Ветров, я прибыл первым?
- Я сказала: "одна из ранних", вас опередил Бобрышев.
- Он в вагоне?
- Нет, на хуторе. В поезде мы не живем, только работаем. Солнце накаляет вагон, и ночью в купе не заснешь - жаровня. А на хуторе сараи, свежее сено. Сейм… Это близко от редакции.
- А где редактор?
- Тарасова срочно вызвали в Политуправление, он недавно уехал.
- Вы не скажете, в котором часу завтра редакционное совещание?
- Назначено на двенадцать.
- Послушайте, Наташа, мне надо отпечатать срочный материал. Я хочу сдать его и быть свободным. Вы не очень заняты?
- Если это необходимо, я отложу другую работу.
- Хорошо! Я зайду в жилой вагон, и через десять минут начнем печатать.
Дмитрий вошел в машбюро, гладко выбритый, в новой летней форме. Он положил на спинку кресла пилотку и, подойдя к окну, раскрыл блокнот.
- Скоро совсем стемнеет. Лучше опустить шторы и включить электрический свет, - посоветовала Наташа. Она вынула из ящичка стопку бумаги и мельком взглянула на Солонько. - Вы загорели…
- Все время на воздухе… в поле.
- Вы, кажется, были с Катей Сенцовой в одной части, - придвигаясь к столику, заметила Наташа. - Почему она не приехала с вами?
Дмитрий понял, что это не случайный вопрос. С Катей он продолжительное время находился в командировке, жил в одной землянке. Катя готовила обеды. Приезжали Гайдуков с Грачевым… Нет, это серьезные ребята, они понимают фронтовую обстановку. А вот Седлецкий, тот мог почесать язычок… Перелистывая блокнот, Солонько сказал:
- Видимо, какие-то дела задержали ее в Свободе. - Он опустился в кресло и посмотрел Наташе в глаза. - Давайте-ка я вам продиктую рассказы бойцов о том, как они защищали Сталинград. Это полоса о самых замечательных людях.
- Слушаю вас.
Дмитрий заметил в глазах Наташи дружеское сочувствие и теплоту. Ему хотелось спросить о Вере, но он сказал:
- Ну что ж, начнем…
Солонько продиктовал статьи и после машинки вычитал их. Дверь отодвинулась, вошел подполковник Ветров, как всегда на ходу поправляя очки.
- А-а, здесь Дмитрий Андреевич, с приездом! Вы уже успели отпечатать груду материала!
- Полоса о традициях сталинградской гвардии готова.
- Посылая вам телеграмму, редактор тревожился: срок жесткий, а задание серьезное. Но вы работяга! Я немедленно прочту полосу и зашлю в набор. - Ветров разложил на кресле свои объемистые папки, принялся рыться в газетных вырезках. - Завтра совещание, надо подготовиться… Чертовски занят, а то б я вас проводил на хутор.
- Я все-таки думаю обосноваться в купе.
- Не советую, жарища! Зайдите в механический цех, там сейчас старшина Войцеховский, он вам укажет хату, будете жить вместе с Бобрышевым.
В механическом цехе, наклонясь над тисками, старшина Войцеховский старательно шлифовал какую-то серебристую вещицу. Издали она показалась Дмитрию чайной ложечкой. Он подошел к верстаку, но увлеченный работой старшина ничего не замечал и не слышал. Насвистывая веселый мотив, Войцеховский разжал тиски и, неожиданно для Солонько, ловко покрутил зеркальную блесну.
- Хороша душа…
- Не думал я, что вы мастер на такие штуки, - любуясь игрой блесны, проговорил Дмитрий.
Войцеховский оглянулся и, смутясь, зажал в кулак блесну.
- Здравия желаю, товарищ майор… В свободное время… любимым делом занимаюсь…
- Эх, старшина, - вздохнул Дмитрий. - Я тоже большой любитель…
- Да ну? - заинтересовался Войцеховский. - И вы, товарищ майор, спиннингист?
- Еще какой заядлый. Вернее - был…