Он поднес к губам свой бокал и внезапно осознал, что тщательно спланированный вечер обернулся пустой и нелепой выходкой.
Они долго танцевали, почти касаясь друг друга бедрами, и лишь далеко за полночь Майлз наконец вызвал такси и дал водителю адрес Элисон.
В салоне машины она взяла его за руку. Их пальцы переплелись, и женщина еще теснее прильнула к нему, но Майлз не поцеловал ее. Впрочем, ему всегда претили нежности в такси.
Элисон жила все в том же доме, куда он когда-то приходил к ней. Не выпуская его руку, она произнесла нараспев:
– Ты останешься выпить со мной кофе! – это был не вопрос, а скорее утверждение.
Квартира изменилась мало. Та же гостиная, обставленная современной мебелью, где Элисон когда-то кокетливо подставила ему сползающий с плеча жакет и, оказавшись в тонкой блузке, стремительно обвила руками его шею; спальня с необъятной кроватью, куда она вскоре завлекла его...
– Да провались оно все пропадом! – прохрипел Майлз.
Еще через полчаса он вышел из дома бывшей любовницы. Ворот его рубашки был расстегнут, смятый галстук торчал из кармана.
Шел дождь. Улицы были пустынны. Но Майлз и не стремился домой. Он поднял воротник куртки и зашагал по улице, все еще держа в карманах яростно сжатые кулаки. Видит Бог, он пытался выбросить образ Патриции из своего сердца, но тот возвращался снова и снова, неожиданно вставая между ним и Элисон. В конце концов Майлз понял, что не может заниматься любовью ни с одной другой женщиной.
О возвращении домой не было и речи, и он направился прямиком в Сити. Когда Майлз появился у здания своей компании, молодой охранник впустил его, тщательно скрывая изумление при виде угрюмого, промокшего до нитки директора в мятом вечернем костюме.
– Вам доставили посылку, сэр, – сообщил парень.
– Спасибо. Вы мне поможете?
Вдвоем они отнесли тяжелый плоский ящик в кабинет Майлза, и тот бережно распаковал картину, доставки которой ждал с таким нетерпением.
Это был портрет Патриции кисти Жана-Луи, который, по ее глубокому убеждению, художник не продал бы никогда. Вряд ли эта сделка состоялась бы, знай он, кто покупатель. Но Майлз действовал через посредника, и его имя, разумеется, не называлось.
Установив картину на столике у стены, он долго молча разглядывал ее. Которая из Патриций послужила художнику моделью? Невинная девушка или мстительная искушенная интриганка? Скорее всего ни та ни другая. Женщина на портрете выглядела отстраненной, хотя композиционно находилась в центре. Она, казалось, со смутной тоской и надеждой ожидала неизвестно чего. На что же она надеялась? Что Жан-Луи потеряет от нее голову и предложит свою руку и сердце? Или где-то глубоко в ее подсознании таилась безумная мысль, что он, Майлз Кейн, найдет и вернет ее?
Эта мысль, словно бич, ожгла его мозг и была с возмущением отвергнута, но глаза девушки неотступно следовали за ним весь день, пока картина стояла в кабинете, словно магнитом притягивая взгляд. Судьба портрета была решена его новым владельцем окончательно и бесповоротно, но сейчас он впервые заколебался. В конце концов Майлз отыскал в книге какой-то телефонный номер, и полотно унесли.
Когда к вечеру он наконец появился дома, Патриция ни о чем не спросила.
Ужин был готов, но Майлз принес с собой еду из китайского ресторанчика и не спеша съел ее в маленькой гостиной перед телевизором.
Бессонная ночь и сытная еда доконали его, и он задремал прямо в кресле. Очнувшись от неясного шороха, он обнаружил рядом Патрицию, которая собиралась забрать остатки ужина. Мaйлз моментально перехватил ее запястье и стиснул с такой силой, что она со вскриком выронила поднос.
Закусив губу, девушка отступила назад. Майлз не произнес ни слова, свирепо пожирая ее глазами, пока она не повернулась и стремительно выбежала из комнаты.