А по дороге выяснилось, что она имеет дело с культурным, интеллигентным человеком. Свой отрез он продал в силу чисто временных затруднительных обстоятельств.
Кто бы мог подумать, что эта случайная встреча будет иметь продолжение?
Ему не надоедает звонить ей чуть ли не каждый день, даже справляться, достаточно ли тепло она сегодня одета - такой ветер - и провожать ее от автобусной остановки до дому. Кроме того, он, очевидно, не солгал, когда говорил, что затруднения у него временные. Инна опустила глаза на стильное кольцо, украсившее ее пальчик не далее чем два дня назад.
Точно в ответ на ее мысли раздался звонок, и в трубке послышался уже знакомый ей мягкий баритон.
- Ниточка? - произнес он изобретенное им ласкательное имя. - Что мы сегодня делаем? Вечером вы свободны?
- Сегодня? - стараясь удержать на лице маску служебной деловитости, переспросила Инна и покосилась на стол, за которым сидела Маша. Затем она употребила обычно применявшийся код.
- Я ему скажу. Он, очевидно, сможет…
- Встречаемся как всегда у Киевского метро?
- Да, я ему передам, - все так же деловито отчеканила она.
- У меня есть в кино билеты… На "Миклухо-Маклай".
- Это ему не нравится, - с внезапной горячностью оборвала Инна.
В запальчивости она не заметила, что, видимо, привлеченная этой неожиданной интонацией, на нее взглянула Минакова. А дальнейшие фразы заставили Машу прислушаться еще внимательнее.
- Что? Опять "Кама"? Нет, "Кама" ему не нравится!..
Вспомнив, что, вернувшись из поездки рейсом Москва - Молотов, Василий Антонович восхищался Камой и ее берегами, Маша уже с удивлением вслушивалась в телефонный разговор.
- В "Каму" он не пойдет!.. "Астория"?.. Я ему скажу… Это культурно, - уверенно сказала Инна. - Это ему понравится, - и снова надев суровую маску службистки, положила трубку на рычажок.
Для Маши Минаковой этот разговор показался странным. Впрочем, дело было не только в этом разговоре. С самого начала Маше не понравился тот путь, которым Зубкова попала в стены института… Разве можно было, устраиваясь на работу, так откровенно щеголять какими-то связями отца в Академии наук? Подчеркивать, что на фронте погиб ее единственный брат. Разве решилась бы Маша холодным анкетным языком рассказывать о бессмертном подвиге своего брата - Дмитрия Минакова?
И все-таки именно такой факт биографии Зубковой помешал Маше прямо высказать свои соображения о новой кандидатке на должность секретаря. Общее горе как бы сближало ее с этой девушкой.
Тем большую ответственность испытывала она теперь за работу Инны Зубковой. А главное, вопрос, очевидно, коснулся человека, который был Маше почти так же дорог, как брат Митя…
Она начала, как только могла, мягко.
- "Он", о котором вы сейчас говорили, это, как я понимаю, Василий Антонович?
- Я говорила? - пожала плечами Зубкова. Однако определив, что Маша все слышала, мужественно подтвердила - Да, это он.
- В таком случае окажите, Инна, почему вы уверены, что "Кама" ему "не нравится", а "Астория" обязательно "понравится"?
- Разве это не понятно? - снова вздернула Зубкова плечиками. - Каждый культурный человек предпочтет…
- И кому это, - перебила Зубкову Маша, - столь важно знать, какие рестораны предпочитает Василий Антонович?
Небрежно поправляя прическу - так она обычно делала в самых затруднительных случаях, - Инна молчала. Вдруг новая мысль осенила ее.
Из непродолжительного знакомства с одним из своих поклонников, литератором Б. А. Силинским, она вынесла твердое убеждение, что работники прессы интересуются личными вкусами, склонностями и привычками выдающихся лиц.
- Это из редакции…
- Допустим. Но какой это редакции понадобилось приглашать Василия Антоновича в ресторан? - усмехнулась Маша.
Усмешек по своему адресу Инна не переносила и вспыхнула.
- А какое вам в конце концов дело, с кем я разговариваю? Это касается только меня.
- Нет, это касается не только вас, - спокойно сказала Маша. - Когда треплют без нужды имя Василия Антоновича, это касается нас всех.
- Очень мне нужен ваш Василий Антонович, - раздраженно воскликнула Инна.
Взглянув на разгоряченное лицо девушки, Маша неожиданно вспомнила о скромненьких букетиках Зубковой, так безвозвратно увядших сегодня, и нечто схожее с жалостью шевельнулось в ее душе. В конце концов эта пустенькая девчонка многого может не понимать. И Маша сказала дружески:
- Знаете, Инна, вот еще что: совершенно напрасно вы присвоили себе мужской пол. Ничего не было бы странного, если бы, не таясь от меня, вы сказали товарищу, где вам приятнее провести вечер… Честное слово, ничего дурного в этом я не вижу…
Зубкова исподлобья, так, как иногда смотрят маленькие пойманные зверьки, поглядела на Минакову.
На этот раз она искренне удивилась. Обычно она распределяла все явления по одной ей понятным категориям и давно уже отнесла Минакову в разряд людей "непонимающих".
Уже тот факт, что Мииакова являлась секретарем комсомольской организации лаборатории, в глазах Инны ставил ее в разряд людей, с которыми меньше всего надлежало откровенничать. Ведь как-никак, а какое-то начальство!
Инна взглянула на старомодную каштановую косу, аккуратно уложенную вокруг головы Минаковой. И ей пришла в голову озорная мысль подразнить эту ходячую добродетель, эту несомненную кандидатку в старые девы, той настоящей жизнью, которая, очевидно, ей и не снилась.
- Ну и что же?.. Да. Свидание, - похвасталась она. - А разве это запрещено?.. Тем более, когда имеешь дело с интересным человеком…
- Нет, почему запрещено?! Почему не сходить в ресторан, - весело ответила Маша. - Особенно с человеком, которого знаешь.
И, против воли, Маша вспомнила тот незабвенный вечер, когда она с Костей Сумцовым сидела в ресторанчике "Красный мак"… Они ели пломбир, кекс, заказали даже бутылочку портвейна. А как жаль, что потом между ними завязался этот нелепый "теоретический" спор! Какое горе принес он ей! Маша попыталась отогнать от себя это воспоминание.
- Конечно, я его знаю! Уже почти две недели, - воскликнула Инна. - Он такой культурный, вежливый, прямо прелесть!
- Да… Скоростные методы существуют, оказывается, не только на производстве, - с иронией заметила Маша.
Она еще раз пристально посмотрела на Зубкову и почувствовала, что та уже живет не здесь, в мире рабочих столов, диаграмм и резких звонков из кабинета начальства, а в шумной суматохе какой-нибудь веселой "Камы"…
Другие мысли захватили Машу. Лежавшая перед ней развернутая, испещренная столбиками цифр тетрадка была ей так дорога! Ведь здесь часть труда многих месяцев напряженной работы Василия Антоновича.
Работая с Василием Антоновичем, она чувствовала себя взрослее, сильнее, умнее. Она вспомнила его непреклонность в выводах, когда эти выводы опираются на проверенный фактический материал. Недаром его любимым изречением были слова Павлова, что ученому нужны факты, "как птице воздух".
Она видела Сенченко в часы творческих побед, когда он приходил к бесспорным выводам и встречал всеобщее признание. Но именно в эти дни он казался особенно озабоченным и, пожалуй, даже суровым. Она долго не могла понять это его состояние, а однажды, даже несколько обиженно, прямо спросила. В ответ он высказал мысль, что открытое и закрепленное - уже пройденный этап. Лестница же, по которой идет ученый, - бесконечна!
Но почему же сегодня, когда подводятся итоги важного этапа работы, он вдруг изменил себе?
Может быть, это все же личное? И Маше вспомнилось, как несколько дней тому назад произошла "мелочь", которая все же поколебала сложившееся у Минаковой представление о Людмиле Георгиевне Сенченко.
Маша часто брала у нее новинки иностранной литературы, переведенные на русский язык. На этот раз она зашла, чтобы взять книгу Джерома Дэвиса "Капитализм и его культура".
Был выходной день, и Маша застала обычную и безотчетно приятную для нее картину. Василий Антонович, тихо покачиваясь в кресле-качалке, листа л журнал, а Людмила Георгиевна сидела на тахте, уютно поджав ноги, и мастерила что-то воздушное из белого органди. Она, как всегда, приветливо встретила Машу.
- А! Машенька! Что-то вас давно не видно?
- А вот вас я только вчера видела, - улыбнулась Маша.
- Где? - изумленно спросила Людмила Георгиевна.
- На главном почтамте, - ответила Маша. - Только вы меня не заметили.
Василий Антонович, перестав листать журнал, посмотрел на жену.
Перехватив взгляд мужа, Людмила Георгиевна внезапно смутилась.
- Да?.. - отложив материю, протянула она. - Но на почтамт я не заходила…
- Возможно, мне показалось, - ответила Маша. Ей припомнилось, что у женщины, столь похожей на Людмилу Георгиевну, была какая-то странная шляпка с Голубой вуалеткой. На Сенченко она ни разу ее не видела.
А позже, уходя с книгой Дэвиса подмышкой, Маша, задержавшись в передней, заметила на подзеркальнике ту самую маленькую шляпку с голубой вуалеткой, которая промелькнула перед ней вчера на главном почтамте.
Значит, ей солгали? Значит, эта женщина с большими ясными глазами, в хрупком облике которой было что-то детское, способна на ложь?
И еще…