- Верно, - ответила Людмила.
- И вы отправили эту сумму некоему Капдевилья. Этот человек, как вы говорите, вам совершенно неизвестен?
- Да, это так. Ведь я об этом вам уже рассказывала.
- Впрочем, Людмила Георгиевна, странно было бы это отрицать, поскольку у меня имеется наглядное доказательство.
Вынув из лежавшей перед ним на столе папки бланк почтового перевода, Власовский предъявил его Людмиле.
- Надеюсь, узнаете? - И это было совсем недавно. В апреле текущего, 1951 года… Вот ваша подпись.
- Да, - взглянула Людмила на бланк, - это посылала я…
- Поразительно! - пожал плечами Власовский, - ценную вещь, и к тому же за рубежом, вы получаете у особы, которую, по вашим же словам, лично знали мало. Ведь Лору Капдевилья вы знали всего две недели?
- Да, но я так много слышала о ней…
- Остальное меня сейчас не интересует, - резко прервал ее Власовский.
- Мне казалось, что она… - снова попыталась вставить Людмила.
- Вам казалось!.. А, как видите, оказалось совсем другое, - попытался скаламбурить Власовский. - Это и привело вас в мой кабинет… Простите за откровенность, Людмила Георгиевна, но так поступают безумцы или… - Людмила тревожно подняла на него глаза. Выдержав паузу, Власовский закончил: - Или преступники.
- Я согласна, что поступила необдуманно, но…
- Необдуманно? - скептически заметил Власовский. - Вот в этом разрешите мне усомниться. Не слишком ли много случайностей и совпадений? - Опершись двумя руками о стол, Власовский привстал. - А в общем, Людмила Георгиевна, мы люди деловые и давайте-ка отбросим все эти сентиментальные версии о подарочке любимому мужу. Ваш подарок обошелся слишком дорого, - значительно сказал он, - и прежде всего Советскому государству.
- Государству? - тихо переспросила Людмила.
- Странно, что вас это удивляет; - Власовский нервно передвинул тяжелое пресс-папье, - неужели и теперь, в свете установленных фактов, вы настаиваете на своей версии, будто знать не знали и ведать не ведали, на какие цели пошли ваши три тысячи?
- На какие? - вздрогнула Людмила.
Власовский, глядя на это бледное лицо, определил, что наступил подходящий момент для решающего удара.
- На финансирование шпионско-диверсионной подрывной группы, действующей на нашей территории по заданию иностранной разведки, - раздельно произнес он.
- Не может этого быть! - голос Людмилы осекся.
- Прошу не забывать, гражданка Сенченко, что вы имеете дело с человеком, который по долгу службы не бросает слова на ветер, - сурово призвал ее к порядку следователь. - Ведь вы лично подтвердили все то, что я вам предъявил. Вот в этой папке, - показал он, - имеются неопровержимые доказательства того, как эти преступники во главе с Александром Капдевилья использовали вас в своих целях.
- Но я ведь этого не знала!
- У вас неплохие артистические данные, гражданка Сенченко, - с холодной иронией оказал следователь. - Разве не понятно, что орудующим на нашей территории агентам иностранной разведки как воздух необходим постоянный приток советской валюты? Это не приходило вам в голову?
Людмила молчала. Взгляд ее перебегал с предмета на предмет, точно в этих неодушевленных вещах она искала свое спасение. Небольшой кабинет выглядел строго и деловито. В нем ощущалась та чистота и порядок, которых, как ей казалось, уже нет и никогда не будет в ее собственной жизни.
А голос этого строгого человека звучал как приговор:
- Вы утверждаете, что посылали деньги только один раз, но не надо забывать, что в таких случаях "одного раза" вполне достаточно, чтобы иностранная разведка использовала вас еще… сто один раз! - это вам тоже не приходило в голову?.. Но дело не только в вас, - продолжал следователь. - Речь идет о вашем муже. Вы утверждаете, что он ровно ничего не знал. Но три тысячи рублей даже для вашего бюджета не такие малые деньги. И вряд ли муж поверил бы, что вы их истратили на перчатки…
Если раньше Людмила слушала Власовского со смятением, то теперь он попал в самое больное мёсто.
- Нет, нет, уверяю вас, - вскочила Людмила, - муж здесь ни при чем… Он ничего не знал…
- Это покажет дальнейшее, - невозмутимо заметил Власовский. - Пока у меня нет полной уверенности в его прямом участии в шпионаже, я делаю все, чтобы оградить его имя. Но знайте, что только ваше признание может облегчить его положение. Иначе ему несдобровать. - В голосе Власовского звучал металл.
Признаться? И действительно, сейчас Людмиле многое представилось в ином свете.
В самом деле… Почему Лора Капдевилья так настойчиво предлагала эти часы? Почему она сама так доверчиво перевела деньги незнакомому в сущности человеку? И, наконец, почему в свое время она просто и откровенно не рассказала обо всем мужу? Значит, она чувствовала что-то неладное?.. И вот оно раскрылось это "неладное"! Не неладное, а страшное. Преступление…
Но Василий?.. Разве может он хоть в малейшей степени быть ответственным за нее? Неужели она невольно запятнала и своего верного друга?
Да, это так. И теперь она готова даже своей жизнью заплатить, лишь бы спасти мужа!
- Так вот, Людмила Георгиевна, сейчас вам придется подписать это, - спокойно сказал Власовский. Он протянул ей заранее заполненный лист бумаги.
Строчки прыгали и расплывались перед Людмилой Сенченко. До ее сознания плохо доходило содержание протокола. Ей было ясно только одно: она против воли помогала людям, которые оказались шпионами и диверсантами. А в ушах все звучали и звучали слова: "Ваше признание… облегчит его положение".
- Ну вот и хорошо, молодцом, - мягко, как ребенку, принявшему горькое лекарство, сказал Власовский, когда Людмила поставила свою подпись. - Конечно, мужу вы по-прежнему обо всем этом деле - ни слова.
Людмила лишь кивнула головой.
Сейчас Власовский испытывал к этой женщине нечто вроде благодарности. Подписанный ею листок бумаги был твердо завоеванной ступенью в большом, сложном деле. А ведь это являлось его дебютом в столице.
Высокое начальство, поручив это дело именно ему, очевидно, сразу же оценило его способности. И, конечно, не ошиблось.
Власовский торжествующе усмехнулся. Чего стоит жалкий лепет того старомодного тюфяка о каких-то там "точных данных", о "конкретности"…
Что могло быть конкретнее протокола, лежавшего сейчас перед ним на столе!
Глава одиннадцатая
Судьба человека
После того как за майором Власовским закрылась дверь, генерал Важенцев встал и несколько раз прошелся по кабинету. На душе у него было тяжело.
Конечно, в деле Сенченко было много неясного. Ряд фактов, несомненно, говорит против ученого и его близких.
Но все то, что Евгений Федорович до сих пор знал о профессоре Сенченко, подсказывало иное. Даже если этот человек и был вовлечен в какие-либо неблаговидные дела, то скорее всего это произошло без сознательного его намерения.
Такие случаи встречались. И Важенцев был внутренне глубоко удовлетворен, если предоставлялась хотя бы малейшая возможность протянуть честному человеку руку помощи.
Генерал вспомнил ядовитый намек Власовского на "либералов", которые, мол, несмотря на всю свою опытность, допускают ошибки.
Да, здесь он ничего не мог возразить. Это был промах, несомненный промах. Но на таких ошибках учатся. И старые и молодые… Но Евгений Федорович и сейчас не раскаивался. Ведь он прямо и правдиво высказал свои соображения по столь памятному делу так, как он его тогда понимал.
Нет, Власовскому не удалось задеть его лично. Евгения Федоровича волновало совсем другое. Конечно, хорошо, что у этого нового работника, как видно, есть энергия и инициатива. Но непонятно, почему дело, дискредитирующее крупного советского ученого, майор Власовский воспринимает чуть ли не с ликованием? Точно жизнь ему преподнесла не повесть о трагедии человеческого падения, а приятный подарок. Конечно, Власовский это маскирует. Прикрывает большими словами. Но Евгений Федорович достаточно пожил на свете и угадывал в людях то потаенное, что они порой прячут за эффектной декорацией.
"Либерализм" - снова вспомнилась смело брошенная ему в лицо фраза Власовского. Евгений Федорович не был склонен переоценивать личную храбрость подобных людей. Он знал, что до наглости бесцеремонными они становились, только чувствуя за собой так называемую "сильную руку". Очевидно, на подобную поддержку рассчитывал и столь "отважный" майор Власовский.
Важенцев хорошо представлял себе, на кого рассчитывает этот маленький шакал. Отдавал он себе отчет и в том, что ему - именно ему, Важенцеву, - грозит смертельная опасность.
Ну что ж, на то он и коммунист… Разве имеет он право колебаться, когда речь идет о человеческой судьбе, о человеческой жизни!
Генерал выпрямился и спокойно подошел к столику, на котором стояло несколько телефонных аппаратов. Что бы там ни было, он поведет дело так, как подсказывает ему совесть.
- Адриан Петрович? Прошу вас зайти, - негромко произнес Евгений Федорович в трубку.
Спустя несколько минут в кабинет вошел невысокий, коренастый человек. Лицо его одно из тех русских лиц, которые обычно называют открытыми, ничем не было примечательно, кроме, пожалуй, побелевшего от времени шрама через всю его левую щеку.
- Значит, Адриан Петрович, подтвердилось? - спросил вошедшего подполковника генерал Важенцев.
- Проясняется, Евгений Федорович. Есть предположения, что это тот самый фрукт.
- Надо полагать, что этот его визит в Советский Союз окажется первым и последним? - улыбнулся генерал.