* * *
Приближалось время ужина. Густые зимние сумерки давно уже затемнили окна, но тетя Капа только сейчас зажгла две керосиновые лампы–трехлинейки - по одной на комнату: керосину в интернате было мало, и его приходилось экономить.
В тускло–желтом полумраке собрались в кружок вокруг Вовки Федорова по прозвищу Каца - бледнолицего, с одутловатыми щеками подростка лет четырнадцати, который сидел на топчане, подобрав под себя ноги, и тихонько наигрывал на мандолине вальс "На сопках Маньчжурии". Играл он хорошо и вдохновенно, вальсов знал много и все старинные, грустные: "Дунайские волны", "Березка", "Тоска по родине", "Осенние листья", "Оборванные струны". О том, что есть такие вальсы, ребята узнали благодаря ему, а Вовку научил их играть его отец, который был не только отличным слесарем, но и очень любил музыку. Он погиб на Ленинградском фронте, под городом Пушкином, неподалеку от Египетских ворот, в жестоком и неравном бою…
В сенях послышались грузные шаги, натужно скрипнула тяжелая дверь, и на пороге в белых клубах морозного воздуха появилась румяная толстая женщина - повариха тетя Ася.
- Мальчики, дров не хватает! Ужин не доварила, - пожаловалась она. - Я уж сама колола, колола эти противные, словно железные, чурбаки - руки отвалились! А морозище! Помогите, ребята! - Она вопрошающе посмотрела на мальчишек.
Встрепенувшиеся было при ее появлении огольцы, насупившись, молчали. Вовка Федоров перестал играть на мандолине.
Ужин задерживался, есть хотелось всем, но идти на страшенный мороз колоть дрова - б–р–р-р!
Повариха потопталась у дверей, переводя жалобный взгляд с одной группы ребят на другую, но никто не шелохнулся.
- И чего молчите! - рассердилась тетя Ася. - Есть хотите, а работать нет? Тетя Ася пусть работает? И дрова рубит и пироги жарит?
Молчание лопнуло. Ребята зашумели, загалдели. Кто–то визгливо засмеялся, кто–то хохотнул.
- Рубит! Ох–хо–хо! Огольцы, тетя Ася дрова рубит! Словно капусту! Сама призналась!
- А пироги - жарит! Разве их жарят? Их пекут!
- Молчиj Губач! Бывают и жареные…
- Чудеса в решете! Что ни день, то картоха в мундире, А тут - пироги! Да еще жареные! Иди–ка ты, как говорил мой папа, туда, куда Макар телят не гонял…
- Тетя Ася, а правда про пироги–то? - серьезно спросил Борька Тимкин.
Повариха, подобрев, улыбнулась.
- Самые настоящие пироги. Хорошие пироги. С картошкой и жареным луком, с перчиком.
- С ка–ар–то–ош-кой, - недовольно протянул Толь–ка Губач, но его не поддержали.
- Не стони, губошлеп! Это же пироги!
Борька Тимкин снова подступил к поварихе и вкрадчиво спросил:
- А добавка будет?
- Кто дров нарубит… наколет, - поправилась она, - тот и добавку получит.
Шум поднялся невероятный: кто соглашался колоть дрова, а кто кричал, что ни за какую добавку морозиться не пойдет. Некоторые уточняли размеры добавки к ужину и что это будет за добавка - кусок пирога или просто вареная картошка.
Пока шли споры да разговоры, Борька Тимкин нахлобучил свой треух, натянул пальтишко и толкнул дверь плечом.}
- Тетя Ася, я пошел!
За ним, толкая друг друга, бросились еще четверо - Стаська Маркунас, Петька Иванов, Жан Араюм и Мишка Бахвал.
- И мы с Тимкой! Не забудьте и нам добавку, тетя Асенька!
Довольная повариха ушла на кухню. Спорившие ребята почертыхались, что Борька Тимкин с. компанией их опередил, и снова прилипли к печкам. А задумчивый Вовка Федоров стал, как всегда неторопливо настраивать свою старенькую мандолину.
Мороз на дворе лютовал. Снег не хрустел, а зло скрипел под ногами. Вроде бы и ветра уже не было, а так, какое–то движение воздуха чувствовалось, но вмиг коченящей болью сжало у Борьки Тимкина руки и по телу пробежал озноб.
Стынущими руками очистили ребята от снега край поленницы, скинули несколько чурбаков и поленьев и взялись за топоры да клинья.
Борька Тимкин работал колуном. Силен был парень! С одного маха разваливал он надвое промерзшие до звона здоровенные березовые чурбаки, а поленья поменьше ребята мельчили топорами. Там, где не помогали ни топор, ни колун, на помощь приходили клинья.
В работе ребята согрелись, мороз уже донимал не так. Вот только руки продолжали коченеть - приходилось стаскивать зубами варежки, растирать руки снегом и согревать дыханием.
Наколов приличную горку дров, ребята начали перетаскивать их на кухню. Тетя Ася не могла нарадоваться на своих помощников, расщедрилась и угостила дровоколов горячим и очень сладким чаем, выдав каждому по белому сухарю.
А белый сухарь - это уже было лакомство. Белые сухари давали только больным, да и то лишь тем, кто маялся животом.
За ужином всем пятерым была выдана заслуженная добавка - по куску пирога с толченой картошкой и по паре вареных морковок.
Ничего примечательного в этот день больше не случилось, разве что Борька Тимкин получил великолепное прозвище - Добавка.
* * *
"Здравствуй, дорогой Миша! Я жив и здоров. Письмо твое получил. А вот из Ленинграда, от мамы, писем нет уже четвертый месяц. Папа сейчас на Урале, делает танки. Может быть, и ты воюешь на одном из них?
Миша, ты за меня не беспокойся и бей без пощады проклятых фрицев! Нам сегодня на завтрак хотели дать по большому куску хлеба, но хлеба мы не получили - он весь промерз, пока его везли к нам. Тетя Ася, повариха, стала рубить его топором, но у нее ничего не вышло - хлеб стал камнем, и топор его не взял. Зато нам дали много картошки в мундире - по целых пять штук! И по две кружки чая. Правда, без сахара. В общем, все нормально. Ты только обязательно пальни по фашистам из пушки и за меня…"
Так писал на другой день своему брату–танкисту
Петя Иванов.
Проблема
Каждый день, едва Ирина Александровна успевала войти к ребятам в комнату, они окружали ее плотным кольцом и, перебивая друг друга, расспрашивали о положении на фронтах: где сейчас фашисты, а где наши? Скоро ли мы перейдем в наступление? Что передавали по радио о Ленинграде?
Радио - черная бумажная тарелка в металлическом обруче - было в интернате только в кабинете директора, в маленькой комнатке, в которой с трудом умещалось несколько человек. Поэтому мальчишки и девчонки были лишены возможности слушать сводки Совинформбюро. Их пересказывала им пионервожатая.
Но названия городов и населенных пунктов, оставленных нашими войсками или, наоборот, освобожденных от врага, участки фронтов, где шли ожесточенные бои, не вырисовывались в ребячьей памяти и не давали им четкого представления о том, какое складывается положение. Поэтому однажды Валерий Белов сказал:
- Пацаны, нам нужна карта. Большая карта. Шевелите мозгами, где можно ее достать. Не сегодня–завтра наши погонят фашистов, и мы сможем отмечать флажками каждый освобожденный город.
- Где же ее взять? - вздохнул Стасик Маркунас. - В школе у географички попросить разве?
- Пустое дело, - Белов махнул рукой. - Я уже узнавал. В школе всего–то две карты, да и те вдоль и поперек указкой обшарпаны.
- Может, Надежда Павловна или Ирина Александровна нам помогут? - неуверенно спросил кто–то.
- Да чего тут думать–гадать! - вмешался Юрка Шестак. - Школа - самое верное дело. Свистнем у исторички карту, а она как–нибудь обойдется, историю и без карты расскажет…
- Я тебе "свистну", - Белов показал Юрке кулак. - Лучше мозгами шевелить научись…
Долго еще думали ребята, где им достать карту, но так ничего и не придумали. Посоветовались с пионервожатой, но и она только руками развела.
- Время сейчас трудное, ребята, сами понимаете, - сказала Ирина Александровна. - Не то что политической или географической карты, а тетрадки не достать. Сами ведь знаете - на брошюрках пишете…
Но карту ребята все же раздобыли. И тут Шестак оказался, прав, но только в одном - достали они ее в школе, правда, не таким способом, как предлагал Юрка. Помог случай.
Перед началом "урока учительница географии Анфия Григорьевна попросила пятиклассников Вовку Федорова и Сашу Цыбина помочь ей принести из учительской большой глобус и несколько географических таблиц.
Взяв с полки классный журнал, она сказала:
- Скорее, мальчики. Сейчас будет звонок. Ты, Вова, бери глобус, а ты, Саша, таблицы. Они вот за этим шкафом, у стенки.
Цыбин заглянул за шкаф, увидел таблицы и потянул их на себя. Вместе с ними он вытащил громадный конверт, на котором крупными буквами было написано: "Географическая карта. Европа и Азия",
Сашка даже побледнел от волнения и, отставив таблицы в сторону, открыл конверт. Там действительно была карта, только какая–то странная, будто кто–то аккуратно разрезал ее на несколько равных частей.
- Ну что ты копаешься там, Цыбин? - послышался голос Анфии Григорьевны. - Карты не видел?
- А… а… почему она разрезанная? - дрожащим голосом спросил Сашка.
Анфия Григорьевна улыбнулась:
- Она не разрезанная. Ее так, по частям, печатали. Чтобы ею пользоваться, эти части еще надо наклеить на специальную матерчатую основу. Или на марлю хотя бы. - Анфия Григорьевна грустно вздохнула: - Но где достанешь теперь столько марли?
- Так, значит, эта карта вам пока не нужна! - вырвалось у Вовки Федорова, все еще бережно обнимавшего глобус.
- Отдайте нам ее, отдайте, пожалуйста, - чуть ли не одновременно взмолились ребята. - Мы сумеем ее склеить! - И, торопясь, перебивая друг друга, стали объяснять, почему им так необходима карта.