Андрей сразу вспотел, у него загорелись уши, запылали щеки. Отчаянно колотилось сердце. Если бы он был проницательнее или старше, то заметил бы, что и с девушкой творится то же.
Но Андрей ничего не успел заметить. Грянул выстрел, и Маша покатилась с высокого крыльца прямо под ноги вбежавшим во двор немецким солдатам.
Андрей вскочил. Страшный удар в голову швырнул его на землю.
Гитлеровцы ворвались в дом, обезоружили полусонных ездовых. Трое солдат бросились на кавалериста. Ударом ногой в живот он сбил ближайшего немца. Остальные автоматной очередью в упор пригвоздили его к стене. Трое раненых, лежавших на полу, были тут же убиты. Несколько офицеров вошло в дом, вслед за ними солдаты втащили Андрея.
Молодой офицер-фашист подошел к кровати и оттолкнул трясущуюся старушку, рванул за ворот раненого в живот красноармейца:
- Встать!
Раненый застонал, но глаз не открыл.
- Выбросить эту шваль!
Двое солдат сбросили на пол раненых.
- Господин унтер-штурмфюрер, один уже сдох.
- Туда и дорога! Отправьте в рай и второго.
Долговязый немец, рыжий и золотозубый, с хохотом схватил за ноги умирающего бойца.
- Рус Иван, поехали нах Москау!
Окровавленная голова красноармейца глухо застучала по полу.
- Гинце! - повелительно крикнул только что вошедший старший офицер.
- Слушаю вас, господин гауптман!
- Вы мне нужны. Отправьте донесение оберсту.
- Слушаюсь. Разрешите только прикончить эту скотину?
- Ступайте, Гинце, - холодно процедил офицер.
Ординарец исчез.
Эсэсовец подскочил к красноармейцу и выстрелил в него из парабеллума.
- Правильно! - одобрил другой. - Остался еще один. Вон там, у печки.
- Поднять его!
Дюжие солдаты подняли Андрея. Он оказался им по плечо. Эсэсовский офицер не торопясь разбинтовал Андрею голову и с силой дернул присохший к ране бинт. Острая боль привела Андрея в чувство. Он стер хлынувшую с лица кровь.
- Э-э-э, да это совсем мальчишка - коммунистический щенок!
Отворилась дверь, в комнату, запыхавшись, вошел толстый немец.
- Хайль Гитлер! Загадочная картинка, или друзья забавляются. Хорошее дело. А вот девчонку, что на крылечке валяется, прикончили зря - пригодилась бы, - Толстяк мерзко усмехнулся.
- Плюнь на девчонку! Смотри на этого воина героической Красной Армии.
- Да ведь это сопляк, ему еще штанишки до колен носить нужно.
Андрей плохо знал немецкий язык, но последнюю фразу понял.
Плевок попал толстому прямо в переносицу. Гауптман захохотал.
- Отлично! - просипел, наливаясь кровью, толстяк. - Сейчас мы с тобой, детка, поговорим по душам.
Толстяк раскалил на огне острый штык и приказал поставить на ноги пленного. Он поднес раскаленный добела металл к правому глазу Андрея, левый глаз покрывала корка запекшейся крови.
- Отвечай, малыш, - крикнул толстый по-русски, - комсомолец?
- Да.
- Откуда?
- Из Москвы.
- Кричи "Хайль Гитлер".
Блестящее, искрящееся, пышущее жаром лезвие замаячило у самого глаза.
Кричи "Хайль Гитлер", ублюдок! Считаю до трех… Раз, два…
Да здравствует родина! Смерть фашизму!
- Получай!
Андрей зажмурился, но удара не последовало, послышался шум. Андрей приоткрыл глаз. Высокий офицер оттаскивал от него эсэсовца.
- Вы с ума сошли, гауптман?
- Прекратите, Вилли!
- Я убью этого щенка!
- Нет, не убьете, он мне нужен.
- Но зачем же?
- Хотя вы служите у господина Гиммлера, я не обязан давать вам отчет.
- Как вы смеете? - заорал Вилли.
- Смирно! Приказываю покинуть дом. За неисполнение приказа расстреляю на месте!
Вилли успокоился. Уходя, он нагло прищурился.
- Вы проявляете подозрительное рвение, защищая коммунистов. Я это вам припомню, господин гауптман.
Гауптман положил руку на кобуру парабеллума. Эсэсовцы ушли.
Андрей ничего не понял. Зачем он понадобился этому офицеру?
Капитан позвал ординарца и приказал накормить пленного. Конопатая физиономия солдата растянулась, как резина.
- Я не ослышался, господин гауптман?
- Исполняйте, - холодно проговорил офицер.
И ординарец заметался по дому, разыскивая щепу на растопку плиты. Открывая специальным ножом консервы, он покосился на красноармейца - а вдруг это сын какого-нибудь крупного большевика, министра, маршала? Ординарен изобразил на подвижном лице угодливую улыбочку и пригласил жестом пленного к столу:
- Битте, герр офицер!
Андрей угрюмо наблюдал за действиями фашистов. В ответ на приглашение он покачал головой и, мобилизовав все свои познания в немецком языке, ответил:
- Данке!
Гауптман, удивленный отказом, вызвал переводчика и попросил объяснить пленному, что с ним ничего худого не сделают и завтрак его ни к чему не обяжет. Господин офицер хочет только поговорить с ним и ждет откровенных, честных ответов на свои вопросы.
- Он категорически отказывается, - сказал переводчик, побеседовав с Андреем. - Простите, господин гауптман! Переведу дословно: мальчишка заявил, что не может сидеть за одним столом с национал-социалистами.
- Какая неблагодарная свинья! - возмутился ординарец.
- Хорошо. Спросите его, чего он желает.
Курганов понял вопрос и, не задумываясь, ответил:
- Бить фашистов!
Задохнувшись от возмущения, переводчик выполнил свою обязанность.
- Да, - задумчиво проговорил офицер, - русский откровенен, и это заслуживает наказания.
- Вы абсолютно правы, господин гауптман! - не выдержал ординарец. - Позвольте я это сделаю во дворе, здесь мы все забрызгаем.
- Нет. Я застрелю его сам.
- О! Я вас понимаю…
Офицер щелкнул парабеллумом, вгоняя в казенник патрон.
- Рус! Форвертс! Марш!
Бледнея, Андрей сошел с крыльца. Двор был полон немецких солдат. Они сидели под навесом у сарая, шарили в деревянных сундуках с крышками, заклеенными картинками, рылись в куче тряпья, сброшенного с чердака.
Андрей прошел сквозь строй гитлеровцев, вышел за ворота и зашагал по извилистой лесной тропе в сторону от дороги.
"В лесу хочет, - мелькнуло у него в голове. - Хорошо, хоть не буду валяться на дороге".
Лес густел. Андрею вспомнилась родная Ильинка, сосновый бор, багрянец заходящего солнца, женщины с лукошками, набитыми доверху тугими красноголовыми грибами.
- Хальт! - металлическим голосом приказал гитлеровец.
"Ну, все, сейчас выстрелит в спину". Андрей повернулся, глянул в черный провал пистолета.
Офицер, молча смотря на красноармейца, опустил пистолет.
- Уходите и возвращайтесь в свою Москву, славный парень.
Курганов не понимал.
- Нах Москау. Вег, вег, шнель!