А вечером все повалили в клуб. Постарше, посмотрев кино, отбыли домой, помоложе остались на танцы под баян.
Колька Бояркин пришел поздно. Ввалился в зал без билета, по блату, только контролершу похлопал по плечу. Оглядел всех, как будто не в клуб люди пришли, а к нему в гости: не попал ли кто без приглашения. И только после этого сел на стул возле стены.
Танцевать Колька не умел. Признавал только танго. Один этот танец и годился для него: переставляй ноги как попало - и ладно. Баянист, подхалим, всегда, как появлялся Колька, следующим танцем танго играл. Пусть хоть подряд, но играл, потому что для баяниста вообще начальства нет. Так было и на этот раз.
Колька поднялся лениво и пошел прямо к Ленке.
- Прошу, - сказал и взял Ленку за локоть.
- В другой раз, - ответила Ленка, освобождаясь. - Я с Давидом иду.
Давид Султанов, азербайджанец, приехал в Купавину по назначению из Москвы работать по железнодорожному строительству всего недели три назад. Высокий, красивый, вежливый. А костюма такого, серого в дорожку, как у него, даже в магазинах никто не видел. На заказ, говорили, сшитый был. И танцевал Давид лучше всех парней.
Ленка с ним и пошла.
У Кольки лицо скривилось от злости.
- Пожалуйста, - осклабился он и, хмыкнув, вышел из зала.
У парней, сидевших на завалине клуба, Колька выпил полстакана одеколона, зажевал луковкой, утерся рукавом - и снова в зал. На следующее танго, пошатываясь, опять направился к Ленке, глядя на нее в упор красными глазами. Ленка побледнела, огляделась мельком, но Давида не было.
- Теперь моя очередь, - ощерился Колька, пытаясь изобразить улыбку.
- Очереди никакой нет, - попробовала отговориться Ленка. - Устала только…
Она даже улыбнулась Кольке.
- Ничего, - протянул он и, как в первый раз, взял ее за руку.
- Нет, нет! - отдернула она руку.
- Брезгаешь?
В зале притихли.
- Фу, какой-то гадостью несет от тебя, - поморщилась Ленка.
- Отвыкла от нашего брата рядового? - Колька скривил губы: - К командирам поближе…
Сразу не стало на Ленке лица: поняла, что последние слова услышали все. Мне, в стороне, и то холодно от них стало.
А Ленка!..
Она пригляделась к Кольке и сказала негромко, с сожалением:
- Какой подлец.
- Да ты не сердись! - нарочито громко куражился Колька. - Не гордый я. Пойдем помиримся… Неужто темного местечка не найдем?
- Уйди.
Но Колька кривлялся все больше.
- До бога высоко, до лейтенанта далеко. А я - вот он. С толку собьюсь, так ты поможешь. Ученая теперь…
- Животное!.. - прошептала Ленка.
Отойдя в сторону, она платочком вытерла руки, будто к чему грязному прикоснулась. Посмотрела на Кольку, как на прокаженного.
А он, пошатываясь на месте, проводил ее налитым взглядом, а потом тряхнул головой, хохотнул и деланно удивился:
- Отвергла, сука! - и, пьяно погрозив кому-то пальцем, заявил: - Но нет! Не будь я Колькой Бояркиным, ежели не уговорю! - И снова к Ленке: - Моя теперь очередь, Леночка!.. Ну, если в вагоне привыкла, то вон там, в тупике, стоит один отцепленный, с сеном. А?
И захохотал громко, нагло, довольный собой.
Появился Давид Султанов. Он не слышал ничего. Но, сверкнув быстрыми глазами, понял, что стряслось неладное, стал вплотную к бешеному Кольке.
- Что ты сказал?
- Чего? - Колька поднял на него блуждающий взгляд.
- Почему оскорбляешь девушек? Извинись!
- Ха! Иди-ка ты! - Колька выругался по-матерному. - Ферт московский.
И шагнул к выходу.
Давид, красный, как перец, проводил его угольным взглядом. Ему, инженеру, драться в клубе, конечно, нельзя было.
- Проводить вас, Лена? - справившись с собой, спросил Давид.
- Нет.
- Ну, тогда успокойтесь. Я так этого не оставлю. И будем танцевать.
- Нет.
И Ленка пошла из зала. Султанов двинулся следом, но возле дверей она остановила его.
- Не надо, - попросила, преодолевая волнение.
Я выскочил из клуба, пересек улицу и по другой стороне, на которой фонари не горели, обогнал Ленку.
Быстро, едва не срываясь на бег, Ленка шла по тротуару. В одной руке у нее белел платочек, а другую она прижала к груди, как будто рана там была. Не останавливаясь, смахивала платком слезы.
Рывком вошла она в свою калитку, вбежала на крыльцо и ждала, когда откроют. Прямая, вытянув шею, как лосиха, смотрела на станцию.
Там, протяжно загудев, отправлялся воинский.
А потом хлопнула дверь.
Я остался в темноте. Меня трясло как в лихорадке.
И вдруг я услышал пьяные голоса. Приближаясь, они на всю улицу горланили старую-старую песню:
Эх, ты, Ваня ты Ванек,
Эх, куда ты,
Не ходил бы ты, Ванек,
Во солдаты…
Голоса захлебывались, а потом вразнобой начинали песню откуда попало:
…Без тебя большевики
Обойдутся…
Посередине дороги в обнимку плелись Поп с Петром, а между ними - Колька Бояркин. Головы валились им на грудь, они с трудом вскидывали их и после каждого куплета матерились.
"Обнялись женихи. Гады!.."
Меня захлестнула такая ненависть к ним, что нечем стало дышать.
"Нет, это вам не пройдет!" - шептал я и, еще не зная, что делать, крался за ними. У общежития Поп с Петром отвернули. Колька Бояркин отправился дальше.
"Ну, тебе-то уж я задам! Все равно не уйдешь!.."
Я, конечно, не забыл, как Колька ударил меня на стадионе, от одного воспоминания в переносице закололо. Но я шел за ним, надеясь на какое-нибудь чудо, "Вот бы Колька споткнулся да упал…"
Но чуда не было.
Колька дошел до дома. Ввалился в калитку.
Взлаял и смолк бояркинский кобель.
Через минуту зажглось крайнее окошко дома.
Не мигая глядел я через забор, как мечется по занавеске бесформенная тень.
Погас свет.
Я бросился к дороге, нашарил в темноте два подходящих булыжника, вернулся к дому и изо всей силы один за другим запустил их в окно. Со звоном посыпалось в темноту стекло.
Я перескочил на другую сторону улицы, спрятался за старой березой и посмотрел на Колькино окно. Раньше оно отсвечивало в темноте, теперь чернело полой рамой.
Я не стал ждать, когда выбежит на улицу кто-нибудь из Бояркиных. Облегченно вздохнув, пошел домой.
"И Попу с Петром это так просто не пройдет…" - уже увереннее решил про себя.
9
А Давид Султанов устроил похмелье Кольке Бояркину!
В понедельник вызвали Кольку к самому Завьялову - секретарю железнодорожного парткома.
Колька даже комсомольцем не был, поэтому испугался вызова пуще, чем милиции. Пришел в партком с поджатым хвостом, как пес нашкодивший. Фуражку еще на крыльце снял. А как в кабинет дверь открыл да увидел, что там Султанов сидит, вовсе полинял.
Завьялов Александр Павлович приезжий был: чуть ли не из самого Ленинграда! И справедливый - страсть! За два года он ни одного человека в Купавиной понапрасну не обидел.
Уважали его. Если беда приключится у партийного или беспартийного, все равно Завьялов сам придет, поговорит, вникнет во все и обязательно поможет. Но когда он вызывал к себе в кабинет, да еще срочным порядком, через служебное начальство, считай, дознался до чего-то и начнет меры принимать. Тут уж держись!
Колька Бояркин тоже понял, что его не за премией зовут.
Александр Павлович с ним даже не поздоровался, а только встал из-за стола, смерил взглядом и приказал:
- Садись.
Колька прилепился на краешек стула. На Завьялова глаза поднять боялся.
- Ну, рассказывай, - попросил Завьялов.
- Чего? - попробовал отделаться дурачком Колька.
- Рассказывай, рассказывай. А что - сам знаешь. В крайнем случае помогу.
Колька молчал.
- Давид Надирович, напомните ему, - обратился Завьялов к Султанову.
Тут уж и Колька устоять не мог.
- Выпивший я был, Александр Павлович, - выдавил из себя покаяние. - Завелся.
- Что значит "завелся"? - резанул вопросом Завьялов.
- Ну, сказал, значит, что все говорят…
- Что говорят? И кто "все"?
- Не знаю кто, - запыхтел Колька. - Выпивший я был, в общем.
- Хулиган ты!
Сказал, как гвоздь вбил. И прошелся по комнате так, что половицы скрипнули, а у Кольки плечи передернуло. Остановился возле стола, задумался. Только потом заговорил:
- Война идет. Люди себя без остатка работе отдают. А ты лезешь им в душу грязными руками. Что ты знаешь о Заяровой? Что?! Скажи мне.
- Все знают… ездила.
- Куда ездила? Зачем?
- С солдатами…
- Куда, спрашиваю?! Хорошо, с солдатами. Ну и что?
Колька заерзал на стуле.
- Известно что…
- Что известно?! - почти крикнул вдруг Завьялов. Не дождался ответа, передохнул. - Нам известно, что Заярова - комсомолка, отлично закончила школу, подала заявление в институт. Вот что известно! А что знаешь ты? Ну, говори!
- Люди говорят.
- Я спрашиваю, - перебил Завьялов, - что знаешь ты?
- Я с ней не ездил…
В этот миг дверь с шумом распахнулась и, стукнув палкой, в кабинет запрыгнул путейский конюх Степан:
- Щиты для плакатов привез, Александр Палыч! Куда…
- Негодяй!..
Степан перепуганно сдернул с головы фуражку.
- Да не ты! - досадливо махнул на него Завьялов. А потом показал на стул: - Садись. А негодяй - вот!
Александр Павлович перевел дыхание, сел за стол, долго молча смотрел на Кольку.