Галина всё смотрела на него, словно ожидая прикосновения или слова. Проходя мимо, быстроглазый Лёвушкин надёрнул на лицо медсестры край покрывала и грубо сказал:
- Спи! Чего глазелки вылупила? Не намаялась за день?.. И видел всё это бесстрастный, как летописец, майор Топорков.
Достал он блокнот и при свете догорающего костерка сделал очередную запись: "22 октября. Прошли 32 км. Переправились. Немцы ищут обоз. Пока всё идёт хорошо. Даже слишком хорошо".
В сторонке тихо переговаривались Гонта, Лёвушкин и Миронов.
- Добром это не кончится, - говорил Гонта. - Зря чужого назначили, зря.
- И я думаю, - согласился Лёвушкин. - Меры надо принять. Вот только Миронов у нас любит начальство лизать.
- Моё дело солдатское, - отвечал старшина, нисколько не обидевшись. - А только майор - это майор. Ты сначала дослужись! Да он имеет полное право тебя в пекло послать и золу обратно не востребовать!
- Дурак! - сказал Гонта.
День пятый
ГОНТА ПОКАЗЫВАЕТ ХАРАКТЕР
1
К рассвету туман исчез, подгоняемый холодом, а подбитые утренником листья посыпались с ив. Партизаны спали, накрытые этими листьями, как камуфляжной сетью, и даже спины лошадей отливали серебристо-зелёным.
Большие, с треснувшим стеклом часы на свесившейся с телеги руке Топоркова показывали пять. И едва минутная стрелка коснулась своего ежечасного зенита, как Топорков вздрогнул и соскочил со своего походного ложа. Разбудил ездового:
- Степан! Осмотри каждую повозку. Каждую гайку подвяжи тряпицей, чтоб не грюкнуло. Рядом с немцами пойдём.
Тихо-тихо вращались обмотанные тряпицами колёса, отсчитывая секунды походной жизни. Дорога шла через редкий орешник, за которым открывался полевой простор.
- Похоже, мимо Чернокоровичей и пойдём, - говорил Беркович Андрееву и Гонте. - Найду я там кого из своих?
- Там видно будет, - отвечал Гонта.
- Найдёшь! - успокоил Берковича Андреев. - А не найдёшь, так люди скажут. Человек не иголка!
- И я так думаю, - охотно согласился с Андреевым Беркович. - Может, Лейбу встречу. Он-то скажет! Вы не знали старого Лейбу, это такой человек! У него имелся слепой конь, и он с этим конём ходил по колхозам, собирал щетину для заготсырья. Так жил… Такой человек: молчит, молчит, потом вдруг остановит мужика и выложит ему всё! Ну, всё: как мужика зовут, и сколько детей, и чем болели…
- Гадал, что ли? - спросил Андреев.
- Нет, просто так. Знал как-то! Или спрашивает: "Мужик, щетина есть?" Тот говорит: "Нет щетины!" А Лейба говорит: "Ты посмотри на припечке, где крейда у тебя стоит, там в банке с-под монпасье имеется щетина с прошлогоднего кабанчика, которого ты осенью резал". Мужик смотрит: да, коробка с-под монпасье и там щетина. Положил да забыл… Такой был человек Лейба. Говорят, ещё при царе ему предложили ехать ко двору, но он отказался: такой был человек! Моему тестю он сказал ещё до первой войны: "Ты, Яков, пойдёшь на войну, но не бойся - на четвёртый год вернёшься домой, и все твои будут живы и даже более того!" И тесть всё гадал: почему "более того", а когда вернулся через три года из австрийского плена, то узнал, что у него почему-то дочка родилась. И слава богу, потому что вышла мне хорошая жена. Уже если встречу Лейбу, так он скажет!
- Поповские сказки! - сказал Гонта. - А Лейба твой шарлатан. А если б был такой, так уж я знал бы, о чём спросить.
- Что бы ты спросил? - поинтересовался Андреев.
- Знаю, - ответил Гонта. - Уж я спросил бы!
Топорков размашисто шагал рядом с прихрамывающим Бертолетом, похожим в своей каске и длинном пальто на осенний гриб опёнок.
- Вы женаты, Виллó? - спросил Топорков.
- Я? - Бертолет растерялся. - Собственно… нет… Была невеста, собственно. Но… фамилия у меня, знаете, неудачная. В тридцать седьмом я уехал учительствовать в деревню, да как-то всё расстроилось. - Он обеспокоенно посмотрел на майора, а затем выпалил скороговоркой: - Если вас интересует моя биография, я могу подробно.
- Ну зачем же так! - со своей обычной сухостью парировал это предложение майор. - Просто хочу выяснить, почему вы так суровы. Вон там, у второй повозки, медсестра одна управляется, - продолжал Топорков. - Пойдите и помогите ей. И вообще, позаботьтесь. Вы же мужчина, подрывник, чёрт вас возьми!
Странная, несмелая улыбка скользнула по лицу Топоркова.
Бертолет, сорвавшись с места, бросился догонять вторую повозку. И вот уже огромные разбитые сапоги Бертолета зашагали рядом с хромовыми трофейными сапожками Галины.
А далеко впереди обоза шёл Лёвушкин.
Шаг у Лёвушкина вольный и бесшумный - кошачий шаг. Глаза быстрые, зоркие, глядящие так широко, что, кажется, с затылка - и то подмечают. Ну просто как у стрекозы - фантастические глаза. Слух чуткий, подхватывающий шелест падающего сухого листа и шум дальнего ручья в колдобине.
И автомат под рукой, а в нём семьдесят жёлтеньких, жужжащих смертей для врага - целый рой, готовый к вылету. Да четыре тяжёлые лимонки в карманах - чёртовы рифлёные яйца, звон и гром. Да нож отличной золингеновской стали, боевой трофей от эсэсовца, не просто эсэсовца, а того, что был в голубой шинели на шёлковой подкладке. Да парабеллум за пазухой - тоже приятная сердцу игрушка…
Хорошо, бесшумно шёл Лёвушкин - мышцы тугие, жадные к действию, даже, кажется, прислушайся - скрипят от собственной крепости, как портупея у новоиспечённого лейтенанта. А что медсестра Галина - так это забыть! Забыть, в бабушкин комод положить на самое дно! А сверху, как у бабушки, шаль с нафталином, гипсовый бюст Менделеева, ошибочно принимаемый за изображение Саваофа, шубейку лисьего меха, шёлковый платок с розочками - и на ключ, баста!
Слушал, смотрел по сторонам Лёвушкин, но находил ещё время и наклониться, подобрать в шелухе листвы орех - и на литые зубы, как в тиски…
Только успел Лёвушкин орешек подобрать и за щеку его положить, как раздался треск - не от разлетевшейся скорлупы, а от сухой ветки под чьей-то ногой.
Лёвушкин тут же распластался на земле.
Со стороны опушки, где кончался орешник, доносились голоса. Лёвушкин разобрал только, что говорят по-немецки.
Осторожно выглянув из-за куста, он увидел двух человек, в коротких, мышиного цвета шинелях и пилотках. Они устало шли по поляне и глядели под ноги. Зоркий глаз Лёвушкина подметил, что они шли вдоль стелющегося по земле провода. У одного, молодого, за спиной, помимо карабина, висела катушка с проводом - та самая, вечное проклятье всех связистов; у пожилого за поясом с одной стороны была заткнута граната-"колотушка" с длинной деревянной ручкой, а с другой - блестящая телефонная трубка; аппарат же он нёс в руках.
Лёвушкин взглянул вдаль и увидел на склоне одного из холмов хуторок из трёх чахлых изб, а неподалёку - грузовик с широким тупым носом и муравьиное скопище солдат вокруг.
Глаза у разведчика посветлели от ненависти, и хмельная поволока слетела с них, как пенка с молока. Он криво, недобро усмехнулся, словно кот на синичий звон, и, вихляя узкими бёдрами, пополз следом за гитлеровцами…
2
Когда Лёвушкин вернулся к обозу, то за его плечами висел вместе с автоматом ППШ немецкий карабин, а за поясом с одной стороны была заткнута граната-"колотушка" с длинной деревянной ручкой, а с другой - телефонная трубка, соединённая с аппаратом, который Лёвушкин нёс в руке.
Горделиво прошёл он мимо Галины и Бертолета прямо к Топоркову.
- Товарищ майор, в хуторе немцы. На "даймлере" прикатили.
- А это что? - спросил Топорков, указывая взглядом на трофеи.
- А-а… это? - с невинным видом переспросил Лёвушкин. - Это так… Связисты линию проверяли. Прямо на меня нарвались, чёрт! Деваться было некуда.
Глаза у Лёвушкина заголубели - честнейшие, наивнейшие, цвета вешней водички.
Топорков пожевал сухими губами.
- Линию они проверяли? Значит, связь проложена?
- Так точно, проложена. На Ольховку, должно быть.
- Виллó! - крикнул Топорков. - Вы немецкий знаете!.. Пойдёте с Лёвушкиным, подключитесь и послушаете. Затем оборвёте линию и место обрыва заминируете.
Бертолет бросился к телеге и достал из-под сена чёрную коробочку.
Прижав телефонную трубку к уху, подрывник слушал чужую разноголосицу.
- Ну что? - нетерпеливо спросил стоявший рядом Лёвушкин.
Бертолет прикрыл трубку рукой:
- Ничего интересного… Новый год собираются в Кисловодске встречать.
- А почему в Кисловодске?
- Спросить? - сказал Бертолет.
Лёвушкин замолчал.
Время от времени, вслушиваясь в немецкую речь, Бертолет бросал тоскливый взгляд на убитого связиста, который лежал неподалёку. Ветер шевелил светлую прядь, прикрывавшую глаза немецкого солдата.
- А теперь? - снова спросил Лёвушкин.
- Да всё то же… болтовня… Стой!
Лицо Бертолета, и без того длинное, стало вытягиваться по мере того, как он слушал.
- Что?.. Что они?
Однако подрывник, сохраняя застывшее, восковое выражение лица, ещё крепче прижал к уху трубку. Наконец он отсоединил аппарат.
- Ну что?..
- Ты был прав, - сказал Бертолет. - Они знают.
- Что знают?
- Всё. Про обоз всё знают.