В действительности же во время беседы с Хемнолини Онноду-бабу не раз соблазняла наполненная до краев чашка чаю, но теперь он не мог встать и уйти. После стольких дней Хемнолини наконец откровенна с ним; он не помнил, чтобы когда-нибудь раньше они беседовали так задушевно и серьезно, как сегодня здесь, на тихой крыше дома. Если прервать сейчас этот разговор, потом его не продолжишь, он умчится, как вспугнутая лань. Поэтому Оннода-бабу решил пренебречь чаем.
Хемнолини не верила, что отцу нужно лечиться от бессонницы.
– Идем, отец, пить чай, – предложила она.
Оннода-бабу тотчас позабыл о своей бессоннице и торопливыми шагами направился к чайному столу.
Войдя в комнату, Оннода-бабу сразу же увидел Окхоя и встревожился: "Только Хем как будто немного успокоилась, а увидит Окхоя – и снова разволнуется, – подумал он. – Но теперь уж ничего не поделаешь". Вслед за ним вошла и Хемнолини. Увидев ее, Окхой тотчас же вскочил.
– Джоген, – сказал он, – я пойду.
– Куда вы, Окхой-бабу, у вас разве есть какие-нибудь дела? Выпейте с нами чашку чаю, – остановила его Хемнолини.
Все были поражены приветливостью девушки. Окхой снова уселся, заметив при этом:
– В ваше отсутствие я уже выпил две чашки, но если вы настаиваете, то, пожалуй, не откажусь еще от двух.
– Вас никогда не приходилось упрашивать, когда дело касалось чая, – рассмеялась Хемнолини.
– Уж таким создал меня всевышний, я никогда не отказываюсь от хороших вещей, если в этом нет особой необходимости.
– Благословляю тебя на то, чтобы и хорошие вещи, помня об этом твоем качестве, не отворачивались от тебя без всякой видимой на то причины, – заметил Джоген.
Наконец, после долгого перерыва, за чайным столом Онноды-бабу вновь шла непринужденная беседа. Обычно Хемнолини смеялась негромко, но сегодня взрывы ее смеха временами покрывали голоса разговаривающих.
– Окхой-бабу совершил предательство, отец, – сказала она шутя. – Он давно не принимал твоих пилюль, но, несмотря на это, хорошо себя чувствует. Из уважения к тебе, отец, у него должна хоть голова разболеться.
– Предатель пилюль, вот кто ты! – воскликнул Джогендро. Оннода-бабу счастливо рассмеялся. Раз близкие снова проявляют интерес к его пилюлям, значит, в семье воцарились мир и порядок. Тяжесть свалилась с сердца Онноды-бабу.
– Я знаю, вы просто хотите поколебать стойкость этого человека, – заметил он. – Отряд приверженцев моих пилюль состоит из одного Окхоя, но и его вы собираетесь отнять у меня!
– Не беспокойтесь, Оннода-бабу, – ответил на это Окхой, – меня они не используют в своих интересах!
– Значит, ты как фальшивая монета: захочешь ее разменять – угодишь в полицию, – добавил Джогендро.
Эти веселые шутки, казалось, изгнали из-за стола Онноды-бабу чей-то мрачный призрак, который долгое время находился среди них.
Чаепитие затянулось бы надолго, если бы Хемнолини не собралась уйти под тем предлогом, что ей пора делать прическу. Окхой тоже вспомнил о каком-то срочном деле и быстро ушел.
– Отец, – сказал тогда Джогендро, – надо немедленно начать приготовления к свадьбе Хемнолини.
Оннода-бабу удивленно взглянул на него.
– Знаешь, – продолжал Джогендро, – в обществе много сплетничают относительно ее размолвки с Ромешем: до каких пор я буду затевать со всеми ссоры? Если бы только я мог открыть им всю правду, не о чем было бы и спорить. Но из-за Хем я рта не могу раскрыть – вот и приходится расправляться кулаками. Тут как-то пришлось проучить Окхила, – я услышал, как он болтает всякую ерунду. А если выдать Хем замуж, все разговоры прекратятся и мне не придется с утра до вечера, засучив рукава, поучать весь свет. Послушай меня, не медли больше.
– Но за кого же ее выдать, Джоген?
– У нас есть только один человек. После всей этой истории, после разговоров, которые уже начались, невозможно найти для Хем хорошего жениха. Остался один только бедняга Окхой, его ничем не смутишь: скажешь ему пилюли глотать – проглотит, жениться попросишь – женится!
– Ты с ума сошел, Джоген. Да разве Хем согласится выйти за него замуж?
– Если ты не будешь мешать мне, я берусь добиться ее согласия.
– Нет, нет, Джоген! – встревоженно воскликнул Оннода-бабу. – Ты не знаешь Хем. Запугиванием, принуждением ты только оттолкнешь ее. Дай ей время, пусть успокоится. Бедняжка, она столько пережила. А со свадьбой некуда торопиться.
– Я не буду ее огорчать, все дело можно уладить очень осторожно и легко, не причинив ей никаких страданий. Неужели вы думаете, что я умею только скандалить?
Джогендро был человеком нетерпеливым. В тот же вечер, едва Хемнолини, причесав волосы, вышла из своей комнаты, он окликнул ее:
– Хем, мне надо поговорить с тобой.
Сердце Хемнолини дрогнуло. Она медленно последовала за ним в гостиную.
– Ты не замечаешь, как ухудшилось здоровье отца, Хем? – начал Джогендро.
Тень беспокойства пробежала по лицу Хемнолини, но она ничего не ответила.
– Я хочу сказать, что, если не принять срочных мер, отец может серьезно заболеть.
Хемнолини поняла, что ответственность за болезнь отца целиком возлагается на нее. Она низко опустила голову и стала перебирать край своего сари.
– Что было, то прошло, – продолжал он. – И чем больше ты горюешь о прошлом, тем неприятнее нам. Теперь, если хочешь успокоить отца, ты должна как можно быстрее вырвать с корнем все воспоминания об этой неприятной истории. – Сказав это, Джогендро замолчал и выжидающе посмотрел на Хемнолини.
– Не беспокойся, я никогда не заговорю с отцом об этом, – смущенно проговорила Хем.
– Ты-то, конечно, не будешь говорить, но ведь другим рот не закроешь.
– Что же я могу сделать?
– Есть только одно средство прекратить все толки.
Догадавшись, что имеет в виду Джогендро, Хемнолини поспешно сказала:
– Было бы хорошо увезти отца на некоторое время на запад. Когда через несколько месяцев мы вернемся, сплетни уже прекратятся.
– Это тоже не даст желанных результатов. Сердце отца до тех пор будет обливаться кровью, пока он не уверится в том, что ты совершенно излечилась от горя.
Из глаз Хемнолини брызнули слезы, но она быстро вытерла их и спросила:
– Так скажи наконец, что должна я сделать?
– Я знаю, тебе тяжело об этом слышать, но, если хочешь, чтобы все были счастливы, скорее выходи замуж.
Хемнолини точно окаменела. Но Джогендро не желал ждать и воскликнул:
– Вы, девушки, любите все преувеличивать. Не у тебя одной – у многих происходят подобные неприятности со свадьбой, но в конце концов все улаживается. А если бы в каждом доме разыгрывались такие драмы, как в романах, жизнь стала бы совершенно невыносимой. Может, тебе и не стыдно декламировать перед людьми: "Я навсегда стану отшельницей и, сидя на крыше, буду созерцать небеса. Память об этом недостойном изменнике я вознесу на алтарь своего сердца и буду свято чтить ее!" Нам же хоть умирай от такого позора. Выйди замуж за достойного человека и покончи как можно скорее с этой неудачной комедией.
Хемнолини отлично знала, насколько постыдной должна казаться людям эта "комедия", поэтому насмешка Джогендро пронзила ее как нож.
– Дада, – сказала она, – я ведь не говорю, что отреклась от мира и никогда не выйду замуж.
– Если ты не хотела этого сказать, так выходи. Конечно, если никого, кроме властителя небес, самого бога Индры , ты полюбить не можешь, то тебе ничего не остается, как стать отшельницей! На свете редко встречаешь то, что нравится, надо принимать вещи такими, как они есть. В этом и заключается благородство.
Раненная в самое сердце, Хемнолини сказала:
– Зачем ты так зло смеешься надо мной? Разве я говорила тебе что-нибудь о любви?
– Верно, не говорила. Но я же вижу, что ты ничуть не стесняешься выражать некоторым искренне расположенным к тебе друзьям свою несправедливую и беспричинную антипатию. Ты все же должна признать, что среди тех, с кем тебе приходилось встречаться, есть один, который в радости и горе, в почете и унижении всегда оставался верен тебе. За это я его очень уважаю. Если ты хочешь иметь мужа, который жизнь за тебя готов отдать, то его долго искать не придется, если же ты склонна заниматься поэзией…
Хемнолини вдруг встала:
– Ты не смеешь так разговаривать со мной. Что бы ни приказал мне отец, кого бы ни выбрал мне в мужья – я выполню его волю. Вот если откажусь повиноваться, тогда можешь говорить мне о поэзии.
Джогендро сразу смягчился.
– Не сердись на меня, Хем! Ты же знаешь, что когда я взволнован, то не владею собой, говорю, что придет в голову. Мы ведь с тобой вместе росли, я знаю, как ты скромна и как любишь отца.
С этими словами Джогендро ушел к Онноде-бабу. Оннода-бабу был у себя в комнате. Его терзала мысль о том, что Джогендро может жестоко обидеть Хем; он уже собирался пойти и прервать беседу брата с сестрой, когда явился Джогендро. Оннода-бабу выжидающе посмотрел на него.
– Хем согласна выйти замуж, отец, – объявил Джогендро. – Ты, конечно, думаешь, что я вынудил ее согласиться, – ничего подобного! Теперь, если только ты сам скажешь ей о своем желании, она не станет возражать против брака с Окхоем.
– Я должен сказать ей об этом?
– А ты думаешь, она сама придет к тебе и скажет: "Я выхожу замуж за Окхоя"? Хорошо, если ты не решаешься, я передам ей твою волю!
– Нет, нет! – испуганно воскликнул Оннода-бабу. – Я сам скажу ей все. Но к чему так спешить? Мне кажется, что нужно подождать еще несколько дней.