- Бож избавь! У нас один командир полка было заленился. Кони и бойцы целый день остались голодные. Так Семен Михайлович поучил его малым делом. Ужас как осерчал! Изругал его беспощадными словами и в бойцы разжаловал. Произвел, значит, его в лучшем виде. А так даже очень простой человек. Для каждого бойца душевное слово найдет. Всегда по человечеству рассудит. И поговорит обо всем и спляшет с нами. Каждый из нас, не подумав, за него жизнь отдаст.
- Значит, настоящий командир. Справедливый. А это самое первое дело. Да… А я было-к в генералы его произвел.
- Да ну?!
- Стариков послухал. Они промеж собой гутарили. А он, выходит, был драгуновский вахмистр…
Лукич замолчал и, укладываясь поудобнее, завозился на печке.
За окнами слышались негромкие голоса бодрствующих патрулей.
Федя прислушался и ясно различил густой, низкий голос Харламова. Видимо, бойцы разговаривали между собой, сидя на завалинке хаты. На улице прояснилось. Пробившись сквозь запыленные окна, на пол упал голубоватый отблеск луны.
Лукич, вздыхая и бормоча что-то, ворочался на печке.
- Не спится, папаша? - спросил Федя.
- Не спится… Слышь, Хведя, я уж тебе скажу, - зашептал сверху старик. - Не могу молчать, и только! Видать, много я нагрешил. - Он присел, спустив ноги. - Понимаешь, какое дело… все шутов по ночам вижу.
- Шутов? Каких шутов? - удивился Федя.
- Самых обыкновенных. Сидит в углу, молчит. Не то корень, не то человек. Приглядишься, а это он шут и есть.
- Чорт, что ли?
- Нет. Чертей я знаю, у них роги. А энтот вроде, как бы сказать, корешок али старый-старый такой человек. Я ему шумлю: "Кш! Сгинь, нечистая сила!" А он хочь бы что. Сидит нога на ногу и молчит. Кабь знать, что б это такое?
- Пустое это, папаша, - сказал Федя с твердой уверенностью. - Блазнит тебе. Кажется.
Старик с сомнением покачал головой.
- Блазнит? Кхм… Нет… Я его кажную ночь вижу. Видать, за мной… Да… - Он замолк, тяжко вздохнув. Потом долго еще кряхтел и ворочался и, наконец, шепча что-то, заснул.
II
Поезд круто затормозил. Заскрежетали тормоза. С полок посыпались вещи.
Сашенька вздрогнула и проснулась.
В стороне паровоза бухнул выстрел. Вслед ему пронесся отчаянный крик:
- Стой! Стой! Держи-и!
Поезд остановился. Сквозь щель в забитом фанерой окне чуть брезжил рассвет. На платформе кричали и, слышно было, бегали люди.
Пассажиры зашевелились.
- Дело - табак! - сказал в темноте Митька Лопатин, молодой, лет двадцати, вихрастый парень.
Это был балагур и насмешник. Он сел в поезд еще под Саратовом и всю дорогу смешил пассажиров. На этот раз никто не поддержал разговора. Всем и так было ясно, что случилось что-то трагическое.
И теперь, притаившись в темноте вагона и почти не дыша, пассажиры молча ждали, что будет дальше.
- Пойти посмотреть, - сказал Митька с обычной решительностью.
Он, стуча сапогами, завозился где-то вверху, собираясь спуститься. Но в эту минуту в глубине вагона мелькнул желтый свет фонаря и в дверь просунулась голова в фуражке с кокардой. Голова подозрительно повела по сторонам, пошевелила густыми усами и повелительно крикнула:
- А ну, выходи!.. Куда с вещами? Вещи оставить!
Сашенька, чувствуя, как у нее по всему телу побежали мурашки, пошла вслед за другими к выходу из вагона. Митька Лопатин оказался подле нее.
- А ты не бойсь! Не робей! - подбадривал он девушку, с участием заглядывая в ее побледневшее лицо. - И не в таких переплетах бывали.
Пассажиры толпой выходили на платформу. И странное дело: не успела Сашенька ахнуть и удивиться, как Митька словно в землю провалился - вильнул под вагон.
В конце поезда мелькали фонари. Оттуда доносились крики и звон разбиваемых стекол. Топоча сапогами и хрипло дыша, пробежали в темноте какие-то люди.
- Держи его! Бей! - крикнул злой, задыхающийся голос.
Послышался шум борьбы. Кто-то, охнув, упал и забился.
- Врешь, не уйдешь! - злобно кричал тот же голос, прерываемый хряскими ударами по мягкому телу. - Так ты бежать, сволочь?.. Ковалев, вялей ему руки!
- А-а-а-а!.. - пронесся полный боли и ярости крик.
- Молчи! Убью, жаба!
Вновь послышался хряский, тяжелый удар.
- Господи, да что же они делают? За что мучают людей? - тихо сказала Сашенька.
- Молчи, молчи, - прошептала стоявшая рядом старушка в очках. - Молчи, а не то и нам то же будет.
По платформе, звеня шпорами и громко разговаривая сердитыми голосами, быстро прошли два офицера. На левом рукаве у каждого из них был изображен череп с костями.
- Чего столпились? А ну, становись! Разберись в две шеренги! - закричал вахмистр, тот самый усатый человек, что выгонял из вагона. - Кому говорю, дура! - напустился он на толстую бабу в платке, которая металась, размахивая руками и не находя себе места. - Встань здесь и замри!
Пассажиры, зябко поеживаясь, неумело выстраивались. Вахмистр в сопровождении казаков ходил по рядам, пытливо вглядывался в испуганные, бледные лица и, тыкая пальцем в грудь пассажирам, коротко приказывал:
- Выходи на правый фланг! И ты выходи! Эй, морда, кому говорю?.. Ковалев, веди их до сборного места да гляди дюжей, чтоб не убегли.
Рассветало. Накрапывал дождь. Вокруг поднимался сырой, осенний туман. Темные рваные тучи ползли в пасмурном небе. Сквозь серую муть постепенно пропаивали очертания станции и черневшие за ней клены и липы.
Холодный ветер порывами налетал со степи и гнал по платформе желтые листья.
У соседних вагонов шла проверка документов, слышались громкие голоса. Двое солдат с потными, красными лицами тащили под руки рослого мужчину в кожаной куртке. Мужчина - у него была в кровь разбита щека - упирался и что-то гневно кричал.
- Достукался! - злорадно сказал кто-то позади Сашеньки.
Она оглянулась. Заросший рыжей бородой человек, улыбаясь маленькими злобными глазками, весело смотрел на нее.
- Вы, барышня, не бойтесь, - сказал он, по-своему истолковав ее испуганный взгляд. - Вам нечего опасаться. - Он бегло оглядел отороченную мехом Сашенькину жакетку и высокие шнурованные, как носили тогда, желтые ботинки, плотно облегавшие ее полные стройные ноги. - Вас не тронут. А этому, что повели, веревочки не миновать.
У Сашеньки дрогнули брови.
- А вам, что, от этого легче? - краснея, спросила она.
- А как же! Они ж меня по миру пустили, злодеи эти… А вам вроде жалко его? - рыжебородый с хитринкой, выжидающе смотрел на нее.
Сашенька не успела ответить.
- Коммунисты, евреи и китайцы - вперед! - с барской властностью сказал вблизи чей-то голос; и по тому тону, каким были сказаны эти слова, многим сразу стало понятно, что этот голос говаривал их уже не один раз.
Сашенька подняла голову. В нескольких шагах от нее стоял худощавый офицер с перевязанным глазом. Из-за его плеча выглядывал вахмистр.
Толпа молчала. Пассажиры искоса переглядывались. Китайцев и евреев вроде и не было, а коммунистов - кто их знает! Поди сыщи чудака, чтоб добровольно сдался белогвардейцам.
Офицер иронически усмехнулся.
- Таковых не оказалось. Кхм… Ну что ж, господа, хуже будет, когда сами найдем, - произнес он угрожающе.
- Вашбродь, - зашептал вахмистр, выставляясь вперед. - Обратите внимание, во-он во втором ряду черненький. Надо б его проверить.
- Проверь, - тихо сказал офицер.
Вахмистр бросился в ряды и положил большую волосатую руку на плечо чернявого человека в четырехугольном пенсне.
- А ну, пройдемтесь, господин! - сказал он, выталкивая его из толпы.
- Куда? Зачем? Куда вы меня ведете? - беспокойно заговорил человек, пытаясь освободиться. - Я присяжный поверенный. Я предъявлю документы. Я…
- Иди, иди! Нечего тут!
Вахмистр крепко взял человека под руку и повел его из толпы.
- Потрудитесь предъявить документы, - сказал офицер.
Сашенька не сразу поняла, что обращаются к ней.
Офицер смотрел на нее сбоку в видел лишь ее тонкий профиль со свежим румянцем, но вот она повернула голову, и ему стало видно все ее мягко очерченное лицо с пухлыми по-детски губами и вопросительно устремленными на него синими глазами.
- Да, да. Я вам говорю, - повторил он.
Сашенька, досадуя на себя, что покраснела, поспешно вынула из жакета кошелек, достала из него вчетверо сложенную бумажку и, развернув ее, молча подала офицеру.
- "Александра Ивановна Веретенникова", - вполголоса прочел офицер. Он дотронулся до козырька, звякнул шпорами. На его нагловато-красивом лице разлилось выражение доброжелательства. - Простите, это ваш отец был в Оренбурге городским головой? - спросил он, улыбаясь.
- Нет. Мой отец учитель, - ответила Сашенька.
- А-а-а… - разочарованно протянул офицер, вдруг помрачнев. - Возьмите, - он протянул Сашеньке ее документы.
- Господин сотник! Извиняюсь за беспокойство… - суетливо заговорил человек с рыжей бородой, который жаловался Сашеньке, что его по миру пустили. Он молча растолкал пассажиров и пробрался вперед. - Вот привел бог!
- Кто такой? - коротко спросил офицер, холодно взглянув на него.
- Купцы мы, господин сотник. В Оренбурге овсом торговали. "Колупаев и сыновья", лабаз. Разве не помните? А я вашего папашу господина Красавина вот как знал. Я и есть сам Колупаев. - Он пошарил за пазухой: - Документы пожалуйте.
- Очень хорошо-с, - сказал сотник Красавин. - А что вы хотите от меня, господин Колупаев? Только прошу короче, я тороплюсь.