- Руби постромки! - крикнул он, выпрыгивая из тачанки.
Он выхватил шашку, второпях засек пристяжной ногу и быстро разамуничил ее.
В глубине улицы, махая и кружа обнаженными шашками, показались всадники в красных штанах.
Оставив оброненную смушковую шапку, Махно вскочил на лошадь и во весь мах помчался проулком. Вслед ему защелкали выстрелы.
Еще перед началом боя Петька разоружился, сунул карабин в навозную кучу и схоронился на чердаке одиноко стоявшего дома. "Хрен с ним, - думал он, - нехай воюют. Моя хата с краю, я теперь есть мирный житель". Но едва ли он залег бы на чердаке этого до ада, если б знал, что именно здесь, на большой поляне, развернется самый центр боя. Из слухового окна видна была широкая панорама села с колокольней посредине, белыми хатками, зелеными рощами и садами. Вправо от села, за холмистым гребнем, поднимался в небо высокий столб пыли. Такое же высокое облако пыли виднелось и по другую сторону села. Скользнув наметанным глазом по знакомой картине, Петька определил, что село окружено с обеих сторон, и злорадно подумал, что теперь "батьке" трудно будет выпутаться.
Быстрый конский топот, раздавшийся в эту минуту влево от дома, привлек его внимание, и он увидел, как из боковой улицы беспорядочной кучей хлынули конные. Впереди скакал всадник с сивыми, закрученными кверху усами. "Эге! - подумал Петька, узнавая в нем начальника махновской кавалерии. - Так это ж сам Долженко!" Тем временем из боковой улицы выезжали все новые группы всадников. Их было так много, что Петька сразу сбился со счету. Долженко, яростно ругаясь и потрясая кулаками, выстраивал свои эскадроны. Пулеметные тачанки, объезжая стороной, галопом занимали огневые позиции. Водворить порядок в сбившейся на поляне конной толпе было трудно. Задние повертывали головы, показывали один другому руками на все приближавшееся с тыла облако пыли и, нещадно шпоря лошадей, старались пробиться в передние ряды. Наконец Долженко подал команду. Над рядами сверкнули вынутые из ножен клинки. Махновская кавалерия двинулась рысью вперед. Но не успела она пройти и сотни шагов, как справа от села показалась колонна конницы. Петька давно уже видел эту колонну - в ней было не меньше бригады - и шептал про себя: "Ужо дадут буденновцы духу!" Бригада шла широкой рысью. В задних рядах лошади, горячась, сбивались в галоп. Приближаясь к гребню холмов, бригада на ходу строила фронт, и Петька видел, как всадники фланговых эскадронов, распластываясь в карьере, расходились группами по крыльям лавы. Скакавший впереди командир в красной черкеске, очевидно комбриг, сильно толкнул лошадь, и его худой породистый конь в несколько прыжков вынес его на вершину холма. Комбриг посмотрел в сторону села, взмахнул над головой кривой шашкой, и тысячи полторы всадников, перелетев через гребень, с криком устремились вперед по пологому склону.
Махновцы остановились. Некоторые начали повертывать лошадей, другие кинулись в стороны. Но уже было поздно. Бригада развернулась, с двух сторон ударила по махновцам, сбила их и смешала. Все завертелось в сабельной рубке. Сшибаясь, наскакивая один на другого, по всему полю закружились всадники и группы бойцов. Гремя снаряжением, распушив по ветру хвосты, забегали лошади, потерявшие всадников.
Затаив дыхание, Петька наблюдал за побоищем. Он видел всего в нескольких шагах от себя огромного всадника без шапки, с большим носом и целой копной светлых волос, который, сидя на такой же огромной, как и он сам, вороной лошади, рубя наотмашь встречных и поперечных, добирался до Долженко. Но тот во-время заметил его и, ужаснувшись одного его вида, стал повертывать серого в яблоках жеребца, прорубая себе дорогу из свалки, и, сбив с седла бросившегося на него молодого вихрастого парня в рыжей кубанке, наверное ушел бы, если б не чубатый казак с приколотым на груди алым бантом. Чубатый казак поднял коня на дыбы и поведшего прямо на Долженко, заставив его придержать жеребца.
Этим и воспользовался всадник с большим носом, обрушив на Долженко страшный удар и с хряском развалив его до седла. "Поделом тебе, гад! - подумал Петька. - Не будешь больше девок калечить!" Видел он и молоденького всадника в черной черкеске, который, придерживая в полусогнутой руке пистолет и ловко управляя крупной игреневой лошадью, поспевал всюду, где только падали раненые буденновцы или слышались крики о помощи.
Махновцы кучами и поодиночке вырывались из свалки, бросались в переулки, ища спасения в бегстве.
"Эй, эй! Гляди! Сзади!" - чуть было не крикнул Петька, но только отчаянно взмахнул руками, увидя, как в тыл буденновской бригаде, поднимая тучу тяжелой пыли, скакал пулеметный полк - триста с лишним пулеметных тачанок, правая рука "батьки" Махно. Командовал полком тучный Петриченко - бывший петлюровский прапорщик, пропитая башка, алкоголик, но смелый до отчаянности человек с круглым, как луна, рыхлым лицом, славящийся одним и тем же дерзким маневром: ворваться переодетым под видом своего в чужие ряды и косить их из пулеметов в упор. Петриченко важно, как турецкий святой, сидел, подбоченясь, в передней тачанке, и Петька пожалел, что с ним нет карабина, - очень уж ему хотелось пальнуть в Петриченку.
Но у буденновцев не дремали. Не успел пулеметный полк махновцев занять огневую позицию, как, вывернувшись из-за холмов, вихрем подскакала конная батарея, сноровисто снялась с передков и грохнула картечью из всех своих четырех пушек по пулеметным тачанкам. Ездовые повернули и, сметая все на пути, шарахнулись из села. Но тут навстречу им, развертываясь в лаву, выходили со степи полки 4-й дивизии… Петька видел, как, поблескивая в густой туче пыли, часто поднимались и опускались клинки…
- Бей! Бей! Руби! - поощрял Петька, в азарте размахивая руками и притопывая ногами.
Потом он увидел, как на высокий холм правее села выехали шагом два всадника. Один из них, тонкий, в черкеске, с большими усами, плотно сидел на крупном буланом коне; под другим, полным, в фуражке, была большая рыжая лошадь в белых чулках. Она высоко вскидывала ногу и била землю копытом. Позади них казак в черней кубанке держал прикрепленный на пике кумачевый значок.
Бойцы проходивших у подножья холма эскадронов бросали вверх шапки, размахивали шашками и на разные голоса что-то кричали.
- Ой, Митя, милый, как я за тебя напугалась! Гляжу - упал! Ну, думаю, убили, - говорила Маринка, сидя на корточках подле лежавшего Митьки и осматривая рану на его голове.
Митька с досадой поморщился.
- Не таковский, чтоб убили. Это он меня конем шибко ушиб. Ишь, здоровенный! Было б мне иззади на него наскочить… А теперь ушел. Видать, какой-то начальник.
- Да нет, не ушел он! Дерпа напополам его разрубил. И шашку сломал об него. - Маринка достала из сумки вату и, с радостью отмечая, что кость не задета, стала обтирать кровь вокруг раны. - Больно? - тревожно спросила она, услыша, что Митька закряхтел.
- Нет, ничего.
- А плачешь зачем?
- В глаз что-то попало.
- Постой, я тебя к кустикам переведу. Здесь солнце печет. А ну, берись за меня.
Митька, стиснув зубы, поднялся и, крепко держась за девушку, заковылял в тень кустов подле дороги.
- Ну вот, в холодке ладней будет, - деловито сказала Маринка, помогая Митьке прилечь. - Сейчас мы тебя перевяжем, а потом на линейку - и в госпиталь.
- Как бы не так, - сказал Митька сердито. - Никуда я с полка не пойду. Да у меня уж затмение прошло. - Он приподнялся на локтях, присел. - Гляди, горит что-то.
Маринка оглянулась.
На окраине села, откуда доносился редкий перестук пулеметов, поднимался над тополями густой столб черного дыма.
- Так, говоришь, напугалась? - помолчав, сказал Митька.
Маринка быстро повернулась, и он увидел на милом ему лице девушки выражение жалости.
- А как же! - блеснув черными повлажневшими глазами, сказала она. - Конечно, напугалась.
- Земляки? - спросил он с тонкой насмешкой.
- Ах ты, землячок мой ненаглядненький! - она нагнулась и поцеловала его в смуглую щеку.
В эту минуту кусты раздвинулись и выставилась Петькина голова с бегающими, вороватыми глазами.
- Братишки! - окликнул он.
- Чего тебе? - вся вспыхнув, сердито спросила Маринка.
- Чудно́! Солдат солдата целует.
- А тебе какое дело?
- Извиняюсь, это мне, конечно, ни к чему. Где бы мне вашего командира повидать? - допытывался Петька.
- А ты кто такой? - спросил Митька, грозно взглянув на него.
- Я? Местный житель. Мирный человек.
- А на что тебе командир?
- Важное дело.
- Ищи его там, - Маринка показала в сторону пожара. - Спросишь товарища Ладыгина. Ясно?
- Ясно, как щиколад! - Петька усмехнулся. - Наше вам с кисточкой!
Кусты сдвинулись. Петька исчез.
- Ну, давай, милый, я тебя перевяжу, - сказала Маринка.
Она вынула из сумки марлевый бинт и склонилась над Митькой.
Рядом с ними послышался конский топот и чей-то голос спросил:
- Эй, Маринка! Куда наша братва пошел?
Девушка подняла голову. Миша Казачок, перегнувшись с седла, пытливо смотрел на нее.
- А ты что, Миша, потерялся? - спросила Маринка.
Миша Казачок пошевелил взъерошенными усами.
- Ва! Зачим потерялся! Один, два, три бандита кончал… Митька, это ты? - вдруг вскрикнул он, узнав Лопатина.
Он быстро слез с лошади, (при этом в его широченных карманах что-то лязгнуло) и, перекинув повод на руку, присел подле раненого.
- Ай, вай-вай, какой балшой рана!