Внезапно частой дробью загрохотали копыта, блеснул огонек выстрела и раздался крик. При вспышке выстрела Вихров успел заметить, как несколько всадников, рассыпаясь веером, шарахнулись в степь.
- А ведь это махновцы! - сказал Вихров.
- Ясное дело, - подхватил Сачков. - Т-ш-ш! Слушайтя!
Из мрака донесся унылый, как волчий вой, голос:
- Буденновцы!.. Эй, слушай, братишки! Переходите до батьки Махно… У нас шамовка хорошая… Денег много… Переходите до нас…
Вихров рванул револьвер из кобуры и толкнул лошадь с места в карьер. Слыша за собой стук копыт резво идущего взвода, он направил лошадь в ту сторону, где раздались крики.
Во тьме зарницами рассыпались выстрелы, послышался лязг клинков, крики и стоны. При вспышках огня Вихров увидел, как Митька Лопатин прожег из обреза в упор махновца в шапке со шлыком. Под Мишей Казачком упала лошадь, придавив ему ногу. Махновец в тельняшке, нагнувшись, ловчился достать его шашкой. Вихров кинулся на помощь бойцу, но тут на его голову обрушился страшный удар. Он зашатался в седле и упал. Уже теряя сознание, он услышал, как хриплый голос крикнул над ним: "Братва! Стой! Не бей! Мы делегация от батьки Махно…"
Потом чьи-то руки потащили с него сапоги.
IX
Над селом лежала светлая ночь. Небольшие белые хатки под соломенной крышей, кудрявые сады и уходившая в степь дорога купались в мягких волнах лунного света. В высоком небе с тихо мерцавшими звездами не было видно ни облачка, и лишь на востоке, откуда ползла тяжелая лохматая туча, поблескивала молния и доносилось глухое ворчанье грома.
В селе давно погасли огни, но сквозь открытые окна большого дома близ колокольни лился яркий свет, гремела музыка и слышался топот множества ног.
Афонька Кривой, назначенный с двумя пулеметчиками сторожить "батькин" штаб, сидел в тени густого кустарника и, склонив голову набок, прислушивался к доносившимся до него звукам.
- Лафа этому батьке, язви его в бок: почти каждый день свадьбу справляет! - со злостью сказал из темноты чей-то голос.
Афонька повернулся на голос. Лицо говорившего терялось во мраке, были видны только горевшие зеленоватым блеском глаза.
- На то он и батько, - заметил Афонька.
- А чем я хуже твоего батьки? - с досадой сказал тот же голос.
- Эва хватил! Не хвались волком, коли хвост собачий.
- Это у кого хвост собачий?
- У тебя.
- Ты гляди, паразит, как бы я тебе другой глаз не подбил.
- Подбил такой! - Афонька презрительно сплюнул.
- Ты не задавайся, гад кривой, а не то так стукну по башке, что сразу в ящик сыграешь.
- А ну, вдарь! - с надрывом в голосе сказал Афонька.
- И вдарю! - в тон ему ответил первый.
- А ну тебя, Петька, в самом деле. Экая ты смола, - сказал другой голос. - Вы лучше скажите, братва, куда батько гуляй-польскую девку девал?
- А у тебя, Хайло, зуб горит на нее? - спросил Петька.
- Нет. Я просто так интересуюсь.
- Пулеметчикам подарил.
- Та-ак… А эта, новенькая, хороша?
- Не знаю. Не видал.
- Я бачил ее, - важно сказал Афонька. - Во всем мире не сыщешь красивше… Глаза синие-синие, волос светлый, а коса - во! - показал он, трогая себя за каблук.
- Ишь, чортов батько! Какой девчонкой попользуется! - сказал тот, которого звали Хайло, улыбаясь и раскрывая большой рот, почти до ушей. - Где же он такую достал?
- Городская. Гуро с хлопцами с Запорожья привез, - пояснил Афонька.
- Добровольно приехала?
- Пожалуй, такая добровольно приедет! - усмехнулся Афонька. - Я зашел в хату, как ее привезли. Гляжу: на лавке сидит, глаза вниз, брови нахмуренные, а лицо белое-белое.
- Молодая?
- На вид лет шишнадцать.
- Я с этаким делом несогласный - девок портить, - сказал Петька. - Ну, я понимаю, по доброй воле которая, а зачем сильничать?
Они замолчали.
В наступившей тишине тихо стукнула дверь, открыв яркий просвет, на фоне которого возник черный силуэт большого толстого человека с непомерно маленькой головой. Человек, хлопнув дверью, сошел с крыльца и, сильно пошатываясь, направился к кустам.
- Ктой-то вышел, братишки? - спросил Петька.
- Эва! Жабу не узнал, - сказал Афонька.
Филька остановился в нескольких шагах от них, посмотрел на луну и, опустив голову, фальшиво пропел хриплым голосом:
Ах вы, косы
Да косы русы…
Икнув, он попробовал было снова запеть, но вдруг так страшно закашлялся со свистом и всхлипываниями, словно его выворачивало наизнанку.
- А, чтоб тебя разорвало! - тихо сказал Петька. - Чисто верблюд.
Сопя, отхаркиваясь и сквернословя вполголоса, Филька поднялся на крыльцо и скрылся в доме.
Внезапно неподалеку вспыхнула молния. И совсем близко, словно с затаенной угрозой, пророкотал гром.
- Братишки, как бы грозы не было, - сказал Петька. - Смотри, какая туча с востока идет!
- Туча-то хрен с ней, только б не Буденный, - мрачно заметил Хайло.
- А что, слушок есть? - настораживаясь и подвигаясь к нему, спросил Афонька Кривой.
- Не слушок, а факт. Лященко с хлопцами куда поехал?
- А чорт его знает.
- То-то, что не знаешь. Буденный с армией сюда идет.
- Ну?
- Вот те и гну!
- Что ж, братишки, раз дело такое, то надо, пока не поздно, когти рвать, сматываться. А ну его и с батькой совсем! - сказал Афонька.
- Да, может, еще обойдется, - успокоил Хайло. - Батька, слышь, письмо ему послал. Мир предлагает.
Афонька пощелкал языком, с опаской покачал головой:
- Хорошо, если б так. Ну и ну…
Они помолчали.
- Гляди, никак наши гуляки расходятся? - сказал задремавший было Петька.
По крыльцу спускались - кто в обнимку с приятелем, кто сам по себе - "батькины" гости. Загребая ногами по пыльной дороге, они с шумными разговорами я пьяным смехом расходились в разные стороны.
В доме гасли огни.
- Видать, батько их выгнал, а то ведь так гуляют всю ночь, - сказал Афонька, потягиваясь и зевая. - Братва, у меня есть предложение: давай спать по очереди.
Не ожидая согласия остальных, он поправил висевшие на поясе гранаты и прилег под кустом. Но не успел он задремать, как поднял голову и прислушался. Из дома доносились приглушенные расстоянием и стенами крики. Афонька привстал. В эту минуту крайнее окно с шумом раскрылось, в нем мелькнуло что-то похожее на белое облачко и вдруг стремительно понеслось через дорогу к черневшей вблизи роще. Вслед за ним погнались две тени.
- Держи!.. Бей!.. Лови-и-и! - закричали из окна.
В окне блеснул огонек. Над селом прокатился выстрел.
Афонька вскочил, на бегу срывая гранату, побежал через дорогу наперерез белому облачку, но запнулся за куст и упал. Мимо него, тяжело дыша и ругаясь, пробежал Филька.
Когда Афонька, чертыхаясь, поднялся, то белого облачка впереди уже не было, а на том месте мелькали какие-то тени и слышались крики.
Он подбежал.
Два махновца - в одном он узнал Гуро, другой был усатый Долженко, начальник "батькиной" кавалерии, - высоко взмахивая плетьми, били стоявшую на коленях и простиравшую к ним руки девушку. Она, крича что-то, хваталась за плети. По рукам ее стекала кровь.
- Ишь, сука! На батьку с ножом кинулась! - кричал Филька. - Долженко, сруби ей башку. Я батьке снесу.
Долженко ступил шаг назад, бросил плеть и рванул шашку из ножен. Лунный свет тускло сверкнул на клинке.
- Постой! - Гуро схватил его за руку. - Давай сначала косу отрежь. Больно уж хороша. Может, еще на что пригодится… Ну вот! А теперь руби, - говорил он, свертывая отрезанную косу в кружок.
- Братва, батько идет! - сказал из темноты чей-то голос.
Долженко оглянулся.
Махно шел без пиджака, в одной нижней рубашке. Левая его рука мертво висела в разорванном окровавленном рукаве. Он молча подошел, оглядел всех блуждающими глазами, потом нагнулся и ткнул носком сапога лежавшую без движения девушку.
- Не рубите, - сказал он, помолчав. - Завтра мы ее живьем закопаем…
Сильный порыв ветра пронесся над рощей. Забились и зашумели деревья. По дороге взвихрилась пыль. Ярко сверкнула молния и раскатился такой потрясающий грохот, словно небо раскололось и посыпалось на землю.
Махно вскинул руку над головой, - он боялся грозы, - и, пригнувшись, побежал к дому…
…Ночное небо светлело. На горизонте алой полосой загоралась заря. Над камышами, у реки, поднимался туман. Было то время, когда перед торжественным рождением нового дня в степи замирают все шумы и шорохи.
Но вот солнечный луч позолотил низко стоявшее облачко, и в прозрачной тишине утра запели и зачиликали птицы. Коршун взметнулся над одинокой овчарней, сделал круг, высоко поплыл в голубеющем небе. Колебля траву, подул тихий ветер. Потянуло свежестью со скрытой туманом реки.
Степь просыпалась. И как раз в ту минуту, когда восток заполыхал золотисто-алым сиянием, далеко на горизонте показалась черная все увеличивающаяся точка.
Оставляя примятую полоску в буйно разросшейся высокой траве, по степи скакал всадник.
Когда, минуя глубокую балку, он стал спускаться по пологому склону к заросшей густым камышом небольшой речке, далеко позади, на высоком кургане, появились черные силуэты двух конных. Один из них поднял лежавшую поперек седла винтовку, прицелился, и в ту же минуту в свежем утреннем воздухе словно хлопнул бич пастуха. Беглец помчался быстрее, подскакал к крутому обрыву и, не задерживаясь, вместе с лошадью бухнулся в воду.
Дикие утки взвились над камышами, широко распустив длинные узкие крылья, - вих! вих! вих! - ушли в прозрачную вышину.