- Учителева дочка. Ласковая да веселая такая. Вот как зажмурюсь, так и стоит перед глазами, будто живая. А потом…
Митька вдруг замолчал, поднял голову и прислушался, вглядываясь в редкие курчавые облака. Там, в легкой синеве неба, раздавались тонкие звенящие звуки.
- Степан, слышишь, жужжит? - спросил он товарища.
- Ероплан! - вскрикнул Харламов.
- Где?
- А вон по-над облаком!
Высоко в небе летел биплан.
Колонна остановилась. В рядах спешно прятали красные значки и знамена.
Звенящие звуки перешли в грозный, воющий гул. Биплан, кружась над колонной, снижался.
Митька, задрав голову, следил за самолетом.
С пронзительным воем биплан летел вдоль колонны. Теперь отчетливо была видна черная голова смотревшего через борт пилота. В рядах на разные голоса что-то кричали, призывно махали фуражками, шапками и просто руками. Отлетев в сторону, биплан опустился; подпрыгивая, пробежал по степи и, чихнув мотором, остановился.
- Митька, даешь! - крикнул Харламов, толкнув лошадь с места в галоп.
Они поскакали к самолету.
Блеснув стеклами больших четырехугольных очков, пилот обеими руками снял с головы кожаный шлем.
- Касаки? - с не русским акцентом спросил он Харламова, который, придерживая лежавшую поперек седла винтовку, настороженно смотрел на его сухое лицо.
- Казаки, - твердо сказал Харламов. - А ты кто такой?
- Олл райт! Хорошо! - пилот осклабился, показав крупные желтые зубы, и вдруг, придав лицу смиренное выражение, осенил себя широким крестом. - Айм… ю… Ошен рад. Хай ду ю ду? Будьте здоровы.
- Здорово!.. - выжидающе сказал Харламов.
В стороне послышался быстрый конский топот.
Харламов оглянулся. В сопровождении ординарца к ним скакал Городовиков.
- Ну, в чем дело, ребята? - спросил он, подъезжая.
- Да вот какой-то прилетел, товарищ начдив, - Харламов показал винтовкой. - Вроде не русский.
- Мамонтовуесс? - спросил пилот, признав в Городовикове командира.
- Мамонтовцы, - подтвердил Ока Иванович.
- О, вери гуд! Я есть энглиш пилот, - радостно улыбаясь, заговорил англичанин. - Я имей… Как это русску говорит? Ага!.. Я имей пакет ту джонералл Мамонтов.
- А ну, бери его, ребята, - сказал Городовиков. - Абучимов! - позвал он ординарца. - Скачи к Семену Михайловичу. Передай - срочный дело!
Харламов толкнул лошадь к самолету и, вскинув к плечу винтовку, крикнул:
- А ну, руки кверху!
- Уай! - в ужасе крикнул пилот. - Вы буденновуесс? - он откинулся назад, схватившись за борта кабины.
- А ну, вылазь! - грозно сказал Харламов, глядя в его побледневшее, с подрагивающими губами, сразу ставшее ему ненавистным лицо. - Оробел?… Митька, держи моего коня. Я его так возьму.
Он быстро спешился, бросился к англичанину, сгреб его в охапку и со словами: "Ну-ка! Кабы мне тебя не сломать!" - вытащил его из кабины и поставил на землю.
Весь съежившись и втянув голову в плечи, словно его охватил ледяной холод, пилот застыл с поднятыми руками.
- Митька, слазь! - распоряжался Харламов. - Обыщи его, а я постерегу. - Он угрожающе щелкнул затвором винтовки.
Митька спешился и, закинув повод на руку, стал обыскивать летчика..
- Вот и пакет, товарищ начдив, - сказал он, вынимая из бокового кармана комбинезона толстый пакет и подавая его Городовикову.
Ока Иванович взял пакет и тронул лошадь шагом навстречу Буденному, который в сопровождении Бахтурова, Зотова и еще каких-то всадников быстро скакал к самолету.
- Пакет генералу Мамонтову. По ненахождений такового вручается вам, Семен Михайлович, - улыбаясь, объявил Городовиков, когда Буденный, придерживая лошадь, подъехал к нему.
- Ловко! На ловца и зверь бежит, - сказал Буденный. - Вот это да!
Он подъехал к самолету, бросил косой взгляд на пилота и распечатал пакет.
Перехваченный приказ командующего Донской армией генерала Сидорина раскрывал карты белых. Это был почти фантастический случай. Казалось, сама судьба ворожила большевикам.
Теперь, когда Семен Михайлович знал, что Шкуро занял Воронеж и ждет туда Мамонтова, он мог действовать с открытыми глазами. Против двенадцати полков его корпуса стягивалось двадцать два вражеских полка.
В это время Мамонтов, не подозревая, что его ждал уготовленный Шкуро для Буденного ураганный огонь батарей, быстрым маршем подвигался к Воронежу.
VI
- Если мне не изменяет зрение, то Мамонтов лупит Шкуро, - сказал Дундич, опуская бинокль.
- А может быть, наоборот? - предположил Зорич, товарищ Дундича по службе в гусарах, чернявый серб с густыми усами.
- От перестановки слагаемых сумма не изменяется, - заметил Дундич, вновь поднимая бинокль к глазам. - Однако там дело принимает серьезный оборот. - Он посвистел. - Смотри-ка, что делается!
Перед ними, - они лежали на заросшем бурьяном кургане, - как на ладони, раскрывалась живописная панорама Воронежа. Желтые купы деревьев, ровные ряды, уходивших в глубину улиц и высокая белая колокольня с горевшим, как факел, крестом картинно вырисовывались на багровом фоне заката. Тяжелый грохот раскатывался в темнеющем небе. Тут и там возникали белые клубочки шрапнелей. В степи перед городом тоже происходило движение. Правее того места, где лежали они, перебегали, нагнувшись, фигурки людей, казавшиеся крошечными издалека. Позади них в стороне Усмани шевелилась за холмами какая-то темная масса. Оттуда вперебой стрекотали пулеметы и выходили ровные, как на ученье, длинные цепи солдат. Среди них взлетали черные вихри рвавшихся снарядов. Левее, у самой окраины города, где поднимался высокий столб пыли и откуда доносился многоголосый сливающийся крик, кружился всадник, размахивая шашкой.
- Вот бы этого снять, - сказал Зорич.
- Не достанет. Здесь больше трех верст. Ты знаешь, мне пришла одна мысль.
- Ну?
- Они сейчас встретятся, как следует быть изругают друг друга и, соединившись, войдут в город. Вот я и думаю: что, если мы под шумок войдем вместе с; ними и, пользуясь темнотой, устроим им панику?
- Идея хорошая, - поддержал Зорич, потрогав горбатый нос, - но ведь нас только шесть человек.
- Ну и что же? Для такого дела чем меньше, тем лучше. Слушай… - Дундич подвинулся к товарищу и, изредка поглядывая на поле сражения, стал не спеша объяснять задуманный план.
Полки корпуса Мамонтова входили в Воронеж. Конский топот, остервенелые крики ездовых и железное громыхание артиллерийских запряжек будоражили погруженные во мрак пустынные улицы.
Солдаты, удрученные сознанием неожиданно пережитого позора, вяло переговаривались, вполголоса ругали начальство и угрюмо посматривали на редко освещенные окна.
Сотник Красавин стоял на перекрестке у городского театра и, сердито покрикивая, распоряжался движением.
- Какого полка? Эй, фигура, кому говорю? - хриплым голосом спрашивал он, стараясь рассмотреть при свете месяца проходившую часть.
- Семьдесят шестого непобедимого, - грубо сказал из рядов чей-то голос.
- Как отвечаешь, мерзавец! - крикнул Красавин. - Смотри! Я до тебя доберусь!
- Найди попробуй, ваше благородие, - буркнул под нос казак. - Покричал бы в степи, когда своя своих били.
К сотнику подъехал усатый вахмистр бравого вида. Щуря глаза на блестящие полоски погон, он спросил вежливо:
- Ваше благородие, а двенадцатому полку куда прикажете становиться?
- Двенадцатому? Третья улица направо. Спросишь Жандармскую. Там на углу ждут квартирьеры. Понятно? Езжай!
Вахмистр поблагодарил и тронул лошадь рысью по улице.
Мимо Красавина прошла последняя сотня. Он собрался было итти, как вдруг в темноте вновь послышался конский топот.
- Эй! Какой части? - окликнул сотник, увидя надвигавшуюся на него группу всадников.
- Штаба корпуса, - сказал в ответ молодой, бодрый голос.
- Какого корпуса?
- Гэнэрала Мамонтова… Поручик князь Микэладзэ, - представился подъехавший офицер. Он нагнулся с седла, блеснув газырями нарядной черкески. - А ви, сотник, что тут подэливаэтэ?
- По долгу службы… А эти, князь, с вами? - Красавин показал на оставшихся поодаль четырех всадников.
- Да. То мои ординарци, - сказал Дундич. - Скажитэ, как нам проэхат к штабу корпуса?
- А вот за углом. Четвертый или пятый дом по правой руке. Да там увидите.
- Проститэ, сотник, но я вас гдэ-то встрэчал, - сказал Дундич. - Ви нашэго корпуса?
- Нет, генерала Шкуро.
- Ах, вот как! - Дундич усмехнулся. - Ну, ви, признаться, основательно всипали нам. Да. - Он, звякнув шашкой о стремя, спешился, передал лошадь Зоричу и, вынув из кармана золотой портсигар, предложил Красавину папиросу.
- Благодарю, князь. Не курю, - отказался Красавин.
На улице послышался грузный топот множества ног. Бойко отбивая шаг по мостовой, к перекрестку подходил взвод солдат.
- Кто идет? - окликнул сотник. - Старший, ко мне!
От строя отделился человек, подбежал к Красавину и, увидев офицера, сказал:
- Так что, разрешите доложить, застава, ваше благородие.
- Куда заступаете?
- А вон на перекресток, ваше благородие.
- Ну, хорошо. Ступай. Да смотри, чтоб уши не вешали.
- Слушаю, ваше благородие. Не извольте беспокоиться.
Унтер-офицер четко повернулся и, придерживая шашку, побежал к остановившемуся взводу.