Они утром узнали раньше всех, потому что отец Андрусова служил в канцелярии губернатора, и даже принесли показать газеты.
- Знаете, ведь с ним и жена убита, в автомобиль бросили бомбу, она была в букете цветов.
- Ведь это сын Франца-Иосифа?
- Нет, - ответил Зазулин, - был наследник, да умер, сыновей у императора нет, убитый доводился ему племянником. А император Франц-Иосиф едва ходит, стар, на один глаз совсем не видит.
- А она была морганатическая супруга, - сказал старший Андрусов.
- Они уже немолодые, Фердинанду было за пятьдесят лет, - добавил младший Андрусов. - А мы явились не только, чтобы об этом рассказать, но хотели условиться, когда вы приедете к нам.
Они вчера приехали на пароходе из Черехи, где была у них дача, были на спектакле, остались ночевать, а тут такая история. Они говорили, что гимназист этот больной фанатик, хромой урод, а фамилия Принцип.
- Фамилия не сербская, - сказал Зазулин, - но это заговор сербских патриотов.
- Вечно на Балканах истории, - повторял Андрусов слышанные от кого-то слова. - Но когда же вы приедете? Давайте условимся. Мы придем к пристани вас встречать, вечером отправимся на музыку в кургауз, вы у нас переночуете, а на следующий день мы вместе с вами в город поедем.
Попрощались, и Зоя отправилась их провожать. Когда она вернулась, газеты еще лежали на столе, Ириша расставляла тарелки, а Зазулин, собираясь уходить, сказал маме:
- Нехорошо сейчас в Сербии, судя по газетным сообщениям, могут быть международные осложнения, ведь убит наследник престола, серба этого хотят австрийцы судить. Дело серьезное, - и я видел его озабоченное лицо.
Следующие дни только и было разговоров, что о событиях на Балканах. Зазулин, побывавший у отставного полковника, покачивал головой. Они с полковником думали, что дело тут посложнее, что это революционный акт, и на веранде он говорил о раздорах балканских, сколько там было за эти годы коротких войн, кто с кем дрался: то греки с болгарами, то сербы с турками.
- А уж сколько писали в газетах об этих Балканах, - сказала мама, - все там неспокойно. У меня в голове все перепуталось. А вдруг опять будет война?
- Сербия отвечать за такое дело не может, это всякий поймет, - говорил Зазулин.
И в газетах об убийстве эрцгерцога перестали писать, о событиях в Боснии поговорили и забыли.
А дни стояли на редкость жаркие. Наступило самое знойное время года, я помню, как на солнце быстро выцветали оставленные на скамейке в саду газеты. Кира повеселела, ее глаза стали больше и блестели сильней. Целые дни мы проводили на воздухе. В среду пришли соседки, оживленные и болтливые барышни, и Толя Андрусов.
Мама на веранде занимала гостей, угощала их, а мы сговорились с Кирой и по очереди от гостей убежали. Зоя тоже, через черный ход, отлучившись на минутку, прибежала к нам.
- Ты хочешь на Череху поехать? - спросила меня Кира.
- К Андрусовым? Нет.
- Проведем день на реке.
- Вот хорошо-то. Когда?
- Завтра утром.
- Но только чур Толе об этом не говорить, а то он такая нуда.
- Отправимся втроем, - сказала Кира, - не надо чужих.
- Ты знаешь, - сказала Зоя, - я от его умных разговоров последние дни просто устала.
- Тогда завтра рано, рано утром отправимся на пароходе, проведем целый день в лесу, на реке, но сегодня надо держать себя так, чтобы другие об этом не знали.
- Я тебе там, - задыхаясь от радостного желания, сказала Зоя, - бессмертники покажу, я знаю место. Ириша видела, девчонки на базаре уже бессмертники боровые продают, в этом году их много. Ах, это не садовые, колюче-золотистые, лиловые, которые меж зимних двойных рам кладут, эти мягкие, очаровательные, ты помнишь, я тебе говорила. Их годами сохранять можно.
У меня от радости сердце загорелось, я смотрел на горячие Кирины глаза, а она за цветами готова была отправиться за тридевять земель.
И мы в кустах колдовали недолго, решено было предупредить только маму и Иришу. Утром ранехонько встать и отправиться.
- Зоя, Кира, - слышали мы девичьи голоса, - куда же вы пропали? Прасковья Васильевна, не откликаются, играют в прятки.
У меня была такая радость, что я, кружась, играл с Ладой, напевал, дурачился целый день несказанно и смотрел заговорщицки на Киру, и она отвечала мне глазами, и то, что мы храним веселую тайну, радовало и возбуждало меня. А Зоя была с Толей необыкновенно мила, и он расцвел. На веранде у нас было шумно, под вечер пили чай, смеялись, сравнивая артистов приезжей сборной труппы с нашими любителями, спорили, и Толя доказывал, что Лидина в новой роли изумительна, бесподобна, он уже был на премьере и хочет и сегодня увидеть ее в этой роли. Подруги Зои предложили нам вечером пойти вместе в театр. Зоя согласилась, Кира не возражала, а я в тот день был счастлив и куда угодно со всеми пошел бы - утром ожидала меня такая радость, что мое сердце усиленно билось. Толя был весел, и уходить ему от нас не хотелось, но подруга сестры, дочь соборного дьякона, начала его торопить - надо еще забежать домой, успеть переодеться, разгладить какую-то блузку, и Толя принужден был их провожать.
- Встретимся у кассы, - сказал он, уходя, Кире.
- Да, да, - ответила весело та.
И Толя обещал, если будет наплыв публики, занять место в очереди.
Он попрощался с мамой, и барышни, взяв его под руки, увели. А с ужином мы Иришу торопили.
- Толя-то хотел остаться, - сказала мама.
- Хорошо, что он ушел, - сказала Кира.
И тут мы всё рассказали маме и Ирише, попросили рано утром закупить для нас сыру, французских булок и чайной колбасы. Посмотрели пароходное расписание.
- Вот так все вдруг сразу у вас - и в театр, и наутро в Череху, - сказала мама, когда садились за стол. - Ты, Федя, надень новую рубашку.
Уходя, мы Иришу просили, зная, что мама ложится рано, дверь не закрывать. Когда вышли из ворот в радости и необыкновенном подъеме, Кира, остановившись на дороге, сказала:
- Где же это поют?
- У Волчьих ям, на окраине.
- До чего хорошо! Знаешь, Зоя, - неожиданно, посмотрев на меня, сказала она, - в такой вечер грешно сидеть в театре, отправимся за город бродить.
- Кирочка, - со священным ужасом воскликнула Зоя, - нас будут ждать, ведь мы сговорились.
Но на Киру напало веселое, сразу опьянившее меня противоречие. Зою оно захватило врасплох, и она пыталась возражать, сопротивляться.
- Кирочка, неудобно. А вдруг Толя купит билеты?
- Толя? - сказал я. - У него лишних денег нет, да не сделает он этого никогда.
- Будут ждать, Кирочка, окончательно разобидятся, мы обещали. - Но и Зоя не выдержала, приведя все доказательства, согласилась: - Дивный вечер.
И то, что мы внезапно перерешили, привело в восторг, захватило меня, и я схватил сестру за руки и закружил.
- Феденька, что сегодня с тобой происходит? Кира, милая, ты посмотри на него, - поправив растрепавшиеся волосы, спросила Зоя.
В этот час, по обычаю отдыхая у калиток на вынесенных скамейках, беседовали женщины, мальчишки играли в городки. Мы пошли по дороге. Ясный вечер, нагретая за день пыль, деревянные домишки, сады. По этой дороге редко ходили гулять.
- Куда же мы пойдем?
- В поле.
- Не все ли равно, можно пойти к реке.
А было слышно в этот вечер, что не только на окраине, но и на хуторах дальних поют. Дорога выводила в нагретое за день поле, на загородные луга. Запад был открыт перед нами, в глаза смотрела широкая заря. И нас охватило ожидание счастья, оно было в радости нашей, в Кириных глазах, в свете зари.
Дорога раздваивалась.
- Куда она ведет? - спросила Кира.
Старая, правее, шла через боры, весь берег озера зарос по пескам бором, и он без перерыва идет до Балтийского моря. А левее дорога шла ближе к реке, там, на обрывистом берегу, стоял монастырь.
- Помолчим, - сказала Кира. И мы, стоя на дороге, слушали.
- На выселках сегодня гуляют, - говорил я, - в Овсищах, в Подберезье.
Гуляя, кликались друг с другом, далеко уйдя, хоры деревенские: кончает один, а вдали в это время начинают другие.
- Вот она как ведь заводит.
- А другие вступают. Ударились на подголоски, подхватили.
Мы шли, останавливались, по вечерней заре голоса доносило до нас течением воздушным смягченно, далеко позади остался город, как бы изнутри сиял летний вечер, и мы на дороге одни, и так нам тут было привольно. Близилось к перевалу лето, и спокойным был вечер, сияющий чистой зарей над широкими приречными полями. С нами поравнялась возвращавшаяся в деревню из города пожилая крестьянка. Шла она босая, в руке завязанные в платок полусапожки и обмотанные тряпицами купленные в городе серпы. Поравнявшись, она по-простому спросила:
- Чего ж вы на дороге стоите?
- Да вот, тетенька, слушаем, - ответил я.
- Что ж на дороге-то слушать, шли бы к нам.
- А то отправимся? - спросил я.
- А кто ж это с вами?
- Брат.
- То-то я смотрю, кавалер у вас больно молодой.
- Другого нет, - ответила Зоя.
- А уж и гулянье наше кончается. Сегодня рано разойдутся, лето горячее, чуть свет жать начинаем, вот молодухи и девки перед жатвой остатний разок и догуливают. День завтра будет жаркий. Только справляйся, ухватывай, возьмутся бабы и девки за серпы.
Попрощавшись, она свернула и пошла по проселку.
- Лучше отсюда послушаем. Как легко и быстро пошла, - любуясь, сказала Кира.
- Да, теперь ее не догонишь.