- И вот представь себе: мы выпускаем универсал ко всем народам, парламентам, правительствам. Мы, Комитет освобождения человечества, приказываем всем государствам разоружиться в один месяц! Всем парламентам и правительствам немедленно принять закон о роспуске армии. Без исключений. До последнего человека! Всю амуницию, оружие, военные здания использовать на культурные и хозяйственные потребности. Сроку даётся неделя. Если не выполнит какая-нибудь страна или все вместе, для демонстрации силы и могущества Комитета освобождения человечества и в качестве предостережения в зале заседания парламента производится взрыв, но без человеческих жертв. Если, несмотря на это, закон, всё же не будет принят, весь парламент или правительство уничтожается. Точка. Паника. Закон моментально принимается везде. Войне - смерть. На веки вечные смерть! Это же всего лишь подлое издевательство - всяческие Лиги Наций, Комиссии разоружения и тому подобное лицемерие и жульничество. Так что, Леська, разве не стоит ради этой цели отдать десятки лет своей жизни? А? Разве не стоит все свои силы по капле выцедить в эту идею? Миллионы? Они мне нужны для себя? Что, я не мог бы пойти на фабрику, на завод, чтоб ты не "болталась со всякой сволочью"? "Ателье Счастья"? Ты смеёшься над этой идеей? Но это гениальная идея, Леся, уверяю тебя. "Ателье Счастья" даст нам миллионы, а миллионы - власть над миром и смерть войне. "Ателье Счастья"…
Леся зевает так, что голова её катается по подушке.
- Если б она хоть поужинать дала нам сегодня, твоя идея, и на том спасибо. Надо, Мик, что-нибудь придумать. Начинает хотеться есть.
Терниченко останавливается, тускло улыбается про себя, потом обходит, расставляет ноги, опускает голову и напряжённо думает.
- Гм! У кого одолжить бы?
Кто-то осторожно стучит в дверь. Терниченко быстро поднимает голову.
- Войдите!
Дверь тихонько открывается, и в ней появляется что-то знакомое: горбатый нос, под ним чёрные щёточки подстриженных усов и круглые птичьи глаза.
- А, Наум Абрамович! Это гениально, что вы к нам заглянули! Это, знаете ли, очень кстати. Просим, просим!
- Простите, что я так, без приглашения…
- Просим, просим. Очень рады. Раздевайтесь.
Леся равнодушно поворачивает взлохмаченную голову и даже не отбрасывает с глаз прядь волос. Но Мик дружески, любовно похлопывает Наума Абрамовича по плечу, улыбается ему своей "очаровательной" улыбкой и пытается помочь снять пальто.
- Нет, нет, я на минутку, я за вами. Доброго здоровьичка, драгоценная Ольга Ивановна! Что это вы, голубушка, лежите? Уж не болеете ли. не дай Боже?
Он трусцой подбегает к кровати с шляпой в одной руке, другой же хватает небрежно протянутую к нему ручку Леси и, смакуя, подносит к своим крашеным колким усикам.
- Холодно у нас, как на псарне. Вот и лежу.
- Ах, ах, ах! Это же просто богохульство, сударь: держите богиню, извините, на псарне. Что же это вы делаете?
Микола весело обнимает Финкеля за плечи.
- Так давайте храм или дворец! Сразу же перевезём её туда.
- А что вы себе думаете? Могут быть и храмы, и дворцы. Как раз по этому делу я и пришёл к вам. Есть часик времени? Ольга Ивановна, отпустите вашего властителя на часок?
Леся поворачивается на бок и натягивает воротник шубки на самое лицо.
- Пожалуйста.
- Одевайтесь же побыстрее, Микола Трохимович. Нас тут в кафе ждёт один человечек. Дело очень интересное.
Микола с охотой, размашистым жестом хватает с крючка свой мокрый коверкотик и натягивает на себя.
- Надеюсь, дорогая, мы сегодня ещё увидимся с вами. Потому даже не беспокою вашу ручку прощанием. До свидания! Готовы, Микола Трохимович?
- Готов! Хоть в экспедицию на Северный полюс. Через час буду дома. Леська!
На лестнице Мик не выдерживает и интересуется, что за дело и что за человечек. Но Наум Абрамович не ведёт серьёзных разговоров на лестницах паршивеньких гостиничек:
- О деле будем говорить в кафе. А человек - Прокоп Панасович Крук. Слышали, разумеется?
- А, это тот, что обворовал украинское правительство?
Наум Абрамович даже останавливается и мягко берёт Терниченко под локоть.
- Только, ради Бога, голубчик, не затрагивайте с ним этой темы, он страшно чуток к этому. Я вас умоляю!
Микола смеётся, освобождает руку и обнимает Финкеля за плечи.
- Эх вы, чуткий народ! Будьте спокойны, не коснусь.
Но Прокопу Панасовичу с самого начала не нравится ни сам Терниченко. с его белокурой небритой щетиной на сероватых щеках, ни широкие губы, ни чудной стеклянный блеск его глаз. А особенно эта фамильярность, это весёлое панибратство в обращении с ним, Круком, будто он человек, с которым можно не церемониться.
Но вместе с тем и нравится этот субъект: как-то легко с ним и просто, словно сидишь голый, не испытывая ни малейшей неловкости и беспокойства.
Наум Абрамович окидывает бистро взглядом детектива. Ничего и никого подозрительного. Краснорожий patron за стойкой, равнодушный к любым тайнам своих клиентов, три-четыре сугубо французские нааперитивленные фигуры вдоль стены.
Наум Абрамович заказывает гарсону кофе для себя и Терниченко и обеими ладонями проводит по ребристой лысине.
- А теперь, Микола Трохимович, разрешите приступить к нашему делу.
Микола Трохимович светло-жёлтой улыбкой даёт соответствующее разрешение.
- Прежде всего вот что, дорогой вы мой: просим вас помнить, что дело есть дело и, так сказать, никаких моральных оценок не содержит. Вы знаете Финкеля: в делах он узкий кретин, дело есть дело, и ничего больше. Voila. Итак, бесценный мой, позвольте задать вам один вопрос.
Чтобы с максимальной деликатностью сформулировать свою мысль, Наум Абрамович несколько раз поправляет на столе свой солидный портфель, попутно размышляя. Мик ждёт спокойно и весело.
- Вопрос такой: можете ли вы в принципе согласиться, чтобы Ольга Ивановна приняла участие в одном деле такого рода: любыми средствами - я подчёркиваю: любыми! - добыть у одного человека некоторые… некоторые документы? Конечно, если на это согласится сама Ольга Ивановна! Но прежде всего мы хотели бы знать, вы в принципе против или нет. Только помните: дело есть дело!
Терниченко опускает глаза на свои жилистые руки, сложенные на столе, и какое-то время молчит. Финкель же быстро смотрит на Крука, который сонно сосёт сигару и щурится: умный парень Терниченко, сообразил моментально.
Парень тихо поднимает глаза.
- Видите ли, Наум Абрамович, на такое предложение отвечают по-разному, в зависимости от обстоятельств. Иногда просто поднимают руку и…
Терниченко действительно приподнимает над столом огромную ладонь.
- …и бьют по морде.
Наум Абрамович, таращась, машинально отодвигается к спинке стула, хотя ладонь и неподвижна.
- Подождите, Микола Трохимович…
- Но бывают причины и обстоятельства, которые вынуждают спрятать руки в карманы и ответить: ничего не имею против. Дальше?
И Терниченко кладёт ладонь на стол.
Наум Абрамович, как человек, который понял шутку, облегчённо улыбается и снова придвигается к столу.
- Очень хорошо! А дальше дело такое. Ни деталей, ни фамилий я вам пока что не дам. Как человек умный и деловой, вы сами понимаете, почему. Когда мы прийдем к согласию, тогда, конечно. Так вот, дорогой вы мой, дело вот в чём…
Финкель понижает голос и наклоняет к Терниченко голову. Тот молча внимательно слушает, иногда поглядывая на Крука, который сидит всё с тем же сонно-равнодушным видом.
Закончив, Финкель слегка отодвигается от Терниченко.
- Так вот, Микола Трохимович, Ольга Ивановна получила бы десять тысяч и, разумеется, полное содержание в пансионе. Точно так же, как покрытие всех расходов, связанных с этим делом. Ну там наряды, ужин в каком-нибудь ресторане, театры, авто и тому подобное. Согласны?
Терниченко странно улыбается, потом вдруг дружески хлопает Наума Абрамовича по плечу и откидывается на спинку стула.
- Плохой из вас делец, Наум Абрамович.
- А почему так, будьте добры?
- А потому, что вы наивный человек, лишённый размаха. Собираетесь плыть через океан и из экономии да по скупости хотите сделать это… в корыте.
Наум Абрамович удивлённо, непонимающе пялится.
- А при чём здесь скупость и какое-то корыто?
- Вот и я говорю то же самое! Абсолютно ни при чём. Ведь вы же моментально опрокинетесь и утонете, золотой мой. Ну, посудите сами, деталей вы мне не сказали, но, судя по всему, речь идёт о каком-то большом кладе, который спрятал этот чекист. Хорошо. Дело, очевидно, миллионное. Прекрасно. Однако, чтобы добраться до этих миллионов, надо раздобыть у чекиста какие-то документы. N’est-ce pas? И вот вы приглашаете человека на эту главную во всём деле роль, требуете от него геройства (ведь геройство даже симулировать близкие отношения с таким человеком), требуете творчества, ловкости, инициативы, напряжения энергии. И, когда этот человек наконец добудет документы, то есть ключ к миллионам, вы дадите ему за это десять тысяч франков и шёлковые чулки. Это деловой способ ведения дел? А?
- Подождите, Микола Трохимович! Условия абсолютно справедливые…