- И все же, - улыбнулся в свою очередь начальник, - для такой должности не мешало бы вам быть, как бы сказать, посолиднее, что ли. Родионов вас обо всем предупредил?
- Обо всем, без прикрас.
- Согласился я взять вас на испытание, товарищ Сегал, не от хорошей жизни, на авось... Да, простите, я не представился: Олег Николаевич, а фамилия - литературная - Батюшков.
"Занятно, - подумал Ефим. - Он и в самом деле похож на поэта Батюшкова..."
- Спасибо за откровенность, Олег Николаевич, не буду притворяться, и у меня, пожалуй, решающим доводом для согласия работать у вас было то же самое "авось".
Признание Ефима неприятно резануло Батюшкова. Это угадывалось по еле заметному движению губ. Но он промолчал. Ефим продолжал:
- Я ничего не смыслю в вашем производстве. В людях, кажется, немного разбираюсь. Война, а я ее не в спальном вагоне проехал, школа для этого вполне подходящая. Мои будущие подчиненные с неважным прошлым? Но ведь они люди. Попытаюсь...
Батюшков снова повертел пальцами телефонный шнур.
- Люди-то они люди... Что ж, возможно вам и удастся. План нам нужен, понимаете, план!
Дверь кабинета приоткрылась.
- Можно, Олег Николаевич?
- Пожалуйста, Иван Иванович, входите, очень кстати. Знакомьтесь. Это, - сказал он, обращаясь к Ефиму, - ваш непосредственный начальник, старший мастер Иван Иванович Мальков. Ефим Моисеевич Сегал - новый сменный мастер. Введите его, пожалуйста, в курс дела.
К радости Ефима, Мальков оказался мягким, доброжелательным человеком. Не торопясь, переспрашивая, все ли понятно, посвящал он его во все премудрости предстоящей работы, почти с детской беспомощностью жаловался на неслухов из смены Ефима: "Двух сменных мастеров за полгода "укатали", ума не приложу, как к ним подойти. Плана нет, вот главное. Хорошо бы вы их урезонили как-нибудь, Ефим Моисеевич, а? Техническую часть я полностью беру на себя. Да вы и сами, уверен, скоро освоитесь. Только бы эта публика заработала по другому..."
В обеденный перерыв Мальков попросил рабочих задержаться в цехе после окончания смены: "Познакомлю вас с новым мастером".
Знакомство состоялось. В восемь вечера, после двенадцатичасового рабочего дня, люди нехотя, хоть и скопом, ввалились в цеховой красный уголок.
-Давай покороче! - зычно пробасил коренастый блондин, стрельнув глазами на сидевшего рядом с Мальковым Сегала.
- Это бригадир Сергей Лапшин, - шепнул Мальков
Ефиму, а вслух сказал: - Садитесь, товарищи. Долго задерживать вас не станем.
Сели. Утихомирились. С неприкрытым любопытством все рассматривали Ефима. Он сидел сосредоточенный в своей отерханной солдатской форме, при всех фронтовых наградах (надел их, уходя утром на работу, так, на всякий случай), смуглый, с темно-каштановой крупно вьющейся шевелюрой. Зеленоватыми острыми глазами разглядывал будущих подчиненных. "М-да, с виду, действительно, народ не очень, особенно мужская часть..."
Между тем Иван Иванович несоответствующим его росту тенорком начал:
- Вот этот товарищ, - указал на Ефима, - с сегодняшнего дня ваш новый мастер, бывший фронтовик, сержант-пулеметчик, инвалид Великой Отечественной войны, Ефим Моисеевич Сегал. Надеюсь, с новым мастером и дела у вас пойдут по-новому. Верно я говорю, товарищи?
Никто не откликнулся. Ефим заметил на некоторых лицах ухмылочку.
- Может быть, кто-нибудь из вас хочет что-либо спросить? - продолжал Мальков.
- Всё ясно! - раздались голоса. - Давай кончать, жрать охота!
Но приземистый бригадир поднял руку, зычно опять пробасил:
- У меня есть вопрос к новому мастеру... Ты из какой нации будешь?
Смена в сорок глаз уставилась на Ефима.
- Я - еврей, - спокойно ответил он.
- Еврей?! - недоуменно повторил Лапшин.
- Еврей? - не поверил еще кто-то.
- А я слыхал, что евреи из кривых ружей по немцам стреляли и то из Ташкента, - с издевкой заметил Лапшин.
Смена грохнула смехом.
- Ну, ну, в чем дело, товарищи? - опасаясь еще какой-нибудь выходки Лапшина, повысил голос Мальков.
- Вроде не верится: фронтовик, награжденный, а еврей... Чудно! - пожал плечами Лапшин. - Правда, братва?
- Правда!
- У меня к товарищу еврею вопрос, - пробаритонил парень лет двадцати пяти, с худым вороватым лицом. - Воевал ты, наверно, как положено, факт на груди, а в литейном деле смыслишь чего?
Смена выжидающе смотрела на Ефима. "Правду сказать, - прикинул он, - рискованно...". Ответил уклончиво:
- В литейном деле я, понятно, не Бог, но постараюсь быть на уровне.
Рабочие переглянулись. Ответ не очень понятен. Но, явно желая сократить процедуру знакомства и поскорее уйти домой, наперебой закричали:
- Ладно! Больше вопросов нет! Закругляйся!..
Беседу многозначительно заключил Лапшин, обращаясь к бригаде:
- На уровне так на уровне! Айда, братва, по хазам! Наше вам с кисточкой, товарищ фронтовичок! До завтра!
Не дожидаясь разрешения, подталкивая друг друга, все повалили из красного уголка.
- Видите? - не то спросил, не то пожаловался Мальков.
* * *
На первую смену Ефим пришел минут за тридцать, осмотреться. Иван Иванович был уже в цехе,
- Пораньше прибыли? Это хорошо, - похвалил Мальков, - а вот ваш сменщик, Гаврила Зотович Дубков, - представил он пожилого человека. Тот улыбнулся скупо, с откровенным участием поглядел на новичка.
- Ну-ну, парень, успеха тебе... А меня, хоть озолоти, не взял бы эту смену - народец еще тот!
- Зря пугаете, Гаврила Зотыч, - сказал Мальков укоризненно.
- Я не пугаю. Говорю, как есть, - проворчал Дубков.
Мальков подвел Ефима к широкому стеллажу, на котором высилась аккуратная горка небольших цилиндрических деталей.
- Ровно сто, - быстро сосчитал Мальков - план есть. А ваша смена, то есть еще не совсем ваша... просто беда!
- В чем же, собственно, загвоздка, Иван Иванович? -уэке не в цервый раз спрашивал Ефим. Но, как и прежде,
Мальков беспомощно разводил руками:
- Скорее всего, в бригаде Лапшина. Даже наверняка... Тянет время да и только, не могу, говорит, быстрее.
... В конторку сменного мастера по одному, по двое входили заступающие на смену рабочие. Ефим сидел за самодельным столиком, держа перед собой списочный состав смены. У каждого входящего он спрашивал фамилию, вглядывался в лица, стараясь сразу их запомнить. Последними, почти впритык к началу работы, явились Лапшин и тот худощавый парень. Они ни с кем не поздоровались, а на Ефима даже не глянули. Он подозвал бригадира.
- Здравствуйте, товарищ Лапшин. Как вас величать?
- Меня Дроздом, а его - Соловьем, - нагло отрубил Лапшин, и оба расхохотались. - Агитировать хочешь?
- Воздержусь, - спокойно ответил Ефим. - Певчие птицы - дело хорошее, но цех - не лес и не кустарник. Да и что вы за птицы? - спросил двусмысленно.
- Мы? Обыкновенные, залетные, - вызывающе парировал Лапшин, и оба опять закатились смехом.
- Залетные так залетные... И все-таки, товарищ Лапшин, как вас зовут?
- Серега, - отрезал Лапшин, - в тюряге кликали Дроздом.
- А я, - кривлялся худощавый, - Левка Жарков, по кличке Соловей. Все?
- Все, - невозмутимо согласился Ефим, - приступайте, товарищи, к работе, время. - Те вышли, - Та-ак, - подытожил он, - по списку в смене двадцать человек: двенадцать мужчин и восемь женщин. Мужчины все на месте. А двух женщин не хватает. Значит, какие-то операции некому выполнять. Как быть? - спросил у Малькова.
- Поставим, как всегда, распределителя работ и подсобного рабочего. Дело нехитрое, справятся.
Ефим подумал.
- Нет, Иван Иванович, подсобный и без того загружен. Одну операцию попробую осилить сам, а на другую можно и распреда.
- Что ж, толково. Идемте, покажу вам, что надо делать.
В этот день Ефим выполнял операцию "забортовка вкладышей". Лапшин не раз искоса на него поглядывал, а в конце смены, при всех, язвительно осведомился:
- Выпендриваешься? Вкалываешь заместо работяги, дырку затыкаешь? А кто же нас погонять будет?
Смена выжидательно молчала. Ефим принял вызов.
- Во-первых, товарищ Лапшин, - ответил он подчеркнуто серьезно, - попрошу вас, и это относится ко всем, обращаться ко мне на "вы", хотя я моложе многих, в том числе и вас, Сергей Назарович.
Левка Жарков прыснул, Лапшин посмотрел на Ефима недоверчиво - не смеется ли?
- Спасибочки, мастер, что напомнил, то есть напомнили, что я Назарович, - притворно запричитал он, - сроду меня так не величали!
. В последних словах, против воли Лапшина, прозвучала обида, Ефим это почувствовал.
- Жаль, - сказал он - вы давно не мальчик... Во-вторых, прошу учесть, погонять я никого здесь не намерен. Вас совесть должна подгонять: идет война. Без совести человек - не человек, так - двуногое, ошибка Господа Бога в человеческом обличье.
Лапшин слушал нахмурившись. Но Ефиму показалось, а может быть, он этого хотел, как что-то, глубоко и непробудно, десятилетиями спавшее в тюремном детище, на секунду-другую просыпается и снова погружается в сон.
- Пошли, Дрозд, - Жарков дернул Лапшина за рукав. Тот машинально двинулся к выходу.
Вскоре после этого в конторку заглянул Мальков.
- Вы, наверно, очень устали с непривычки, Ефим Моисеевич, намахались молотком? Спасибо вам... Не хотел вас огорчать, да и при чем здесь вы... смена опять не додала двадцать вкладышей, уж как повелось... Идите отдыхать до завтра.