Да, тело свое он ненавидел. Главное - предательское оно, это тело. Духа, или желания, или воли - все равно как сказать - у Леши хватит не только чтоб быть первым, но и чтоб побить все рекорды, а тело непременно предаст - сорвется дыхание, не выдержит сердце, заплетутся ноги. Ну, не подлое ли тело? И за что его любить? Нет, только ненавидеть. И, конечно же, стыдиться его.
И разве он сам виноват? Ведь и зарядку делает, и днем иной раз отжимается, а оно все не наливается силой. Дайте ему жратвы хорошей, вот что ему дайте! Овощей и фруктов, а также мяса, сметаны и творогу от пуза, и оно не подведет, оно наберется силы.
Страдая и боясь позора, Леша вышел на улицу.
На проспекте его догнал Слава Кайдалов, самый сильный парень класса. На нем был спортивный костюм с непонятной надписью на груди, и молнии на кофте, и лампасы на штанах, и Слава был в настоящих - красное с синим - кроссовках. Слава был крепок, широкоплеч и на голову выше Леши, и Леша в своей хабэшке рядом со Славой казался цыпленком за рубль-пять, ощипанным и синеватым.
Слава Кайдалов (справка)
Да, крепкий и умный парень. Отец его геолог, с весны до осени в экспедициях, мать - детский врач. Силен в математике, что-то в прошлом году прихватил на городской олимпиаде. Много читает по астрономии и научной фантастике. Выписывает журнал по астрономии, у него несколько толстых тетрадей, и они забиты какими-то расчетами.
Да, друзья. Причем не Леша прибился к Славе (на это бы он не осмелился), а этой весной Слава взял Лешу под свое покровительство. Даже и не понять, что он нашел в Леше, а только иногда заходит за ним, и тогда они гуляют по городу.
- Сдохнем, а? - спросил Слава.
- Ой, сдохнем.
- Сильно не рвем. Первую половину раскачиваемся, а как увидим, что силы есть, тогда и прибавим.
Леша понимал, что это Слава дает ему совет, как бежать. Уж он-то будет первым. У него вон в детстве был второй разряд по фигурному катанию. И плавает хорошо - каждое лето ездит с матерью на Черное море. И на велике с весны до осени гоняет. Причем велик настоящий, спортивный.
- Хотел не пойти, - признался Леша, - да Макарыч грозил бабан влепить.
- Ничего, пробежим. Ты слышал, как Наташка отпрашивалась у Бориса?
- Нет.
- Я, говорит, не могу бежать, меня Андрон ударил чертежной доской по заднему месту. Борис говорит, тебе же надо бежать, а не сидеть. Но отпустил.
У входа в парк росли рябины, свесив спелые гроздья, солнце висело над старыми дубами и отражалось в пруду, видны были бегущие над оврагом фигурки, и от старта доносился возбужденный гвалт.
Толпа проглотила Лешу и Славу.
"А не нанимались!.. Здоровьишко учебой отравлено… Спокойно, сказал Котовский. На фиг пупок надрывать", - слышались голоса.
Макарыч, учитель физкультуры, вновь повторял задание. Над оврагом. Не сачковать и без разгильдяйства. Откуда выбежали, туда и прибежали. А кто сачканет, понимаешь, тот выше тройки в четверти не получит. Парням два километра. Десять минут - пятерка и так далее, понимаешь.
К Леше подошел Андрон.
- Тут, Ляпа, такая задача. Если б у тебя был сын, ну, круглый идиот, что бы ты сделал? - задумчиво спросил Андрон.
Леша, понимая, что от него ждут смешного ответа, сказал небрежно:
- Я бы его случайно уронил с балкона своего тридцать восьмого этажа.
- Ты, Ляпа, мужик свирепый. А твой отец - добрый человек, не сбросил тебя и не утопил.
Ну, понятно, взрыв надсадного смеха. Ясно, что Леша - не первая жертва Андрона, но ведь всем положено ржать, надрывая от надсада кишки, и все ржали. Леша, понятно, влился в общий смех и тоже ржал с надсадом и как бы с напряжением кишок.
Андрон бегло взглянул на Славу и вскользь заметил:
- У тебя, Кайдалов, нитка на самом интересном месте.
Слава - единственный в классе, у кого нет прозвища.
А вот так просто и скромно - Кайдалов.
Слава глянул туда, где у человека на брюках молния или пуговицы.
- У тебя там самое интересное место? - громко спросил Андрон.
Ну, опять взрыв смеха.
- Бэшки, пошли! - скомандовал Макарыч.
И они, парни седьмого "Б", выстроились у старых дубов, на линии между колышками, запрещающими въезд в парк.
Леша изготовился. Подражая Славе, он в наклоне чуть подался вперед - правая рука сзади, левая впереди.
А все стояли толпой, демонстрируя полное равнодушие к старту. Но по напряжению ли глаз, по излишнему ли равнодушию видно было, что кросса боятся все. Леша вдруг понял, что добежит до конца. Что б ни случилось, а он добежит.
- Вперед! - крикнул Макарыч.
Слава сразу рванул, бежал он легко и красиво, как настоящий спортсмен, выбрасывая бедро вперед, голова его была вскинута, спина пряма.
Все же чуть трусили. "Пацаны, не нанимались!.. Сегодня два, а завтра пять… Им бы только загнать детишек. Давайте кучей", - раздались голоса.
Леша некоторое время колебался - тянуться ли ему за Славой или остаться в толпе, где за себя не отвечаешь и будешь в середке.
Против своей воли он оторвался от лениво трусящей толпы и пошел вперед. Нет, Славу обгонять он не собирался, тот уже нырнул в овраг и бежал по старинному мостику, у водопада.
Это раззадорило толпу. Славе все заранее отдавали первое место, а вот Ляпа - дело новенькое. Да и жалко его, как бы в одиночестве не порвал себе кишочки. Потерпеть лидерство Леши они никак не могли, и толпа стала растягиваться, спайка кончилась, клей не стал держать, и Лешу разом приделали двое - Андрон и Витя Марусин (разумеется же, Маруся).
- Говорили - не рви гармошку! - крикнул Андрон.
Бежать было легко. И Леша понял почему: все, придя домой, налопались и потому шли тяжело, а Леше легко. Но тут возможен и другой счет, они на первой половине растрясут лишнее и тогда прибавят, ему же растрясывать нечего, и он скиснет.
Нет, не время его интересовало, не оценка, а только место. Надо быть в середке, и тут счет простой. В классе двадцать девять человек - тринадцать девочек, шестнадцать парней, двое больны - четырнадцать. Значит, он может пропустить еще троих, но это все.
На спуске к Нижнему пруду его приделал Кишка (в смысле тощий, так-то он Сережа Климов), и тогда Леша чуть нажал - он считал себя одной силы с Кишкой, и, подражая Славе, Леша поднимал бедро выше, а ногу не втыкал в землю пяткой, но опускал на носок.
Тяжело поднимался в гору, чувствовал, что дыхание сбивается, во рту сухо, и подумал, а на фиг надрываться, почувствовал за спиной тяжелое дыхание, бегло оглянулся - Февраль! - и этот туда же, подумал зло.
Февраль даже вышел вперед, и Леша, возможно, и смирился с таким положением, можно было сбавить скорость, но ноги неслись уже отдельно от сознания, Леша только послушно их переставлял.
Отчаянно хотелось пить - и боялся, что ноги не выдержат бега и он растянется прямо на дорожке, но вдруг стала видна толпа у финиша. Она, чуть качаясь, все приближалась и приближалась, и уже различались отдельные цветные пятна толпы, и слышны стали призывные крики, и даже разобрал громкое "Ляпа!", и он нажал из последних сил, да так, что достал Кишку и победно набежал на финиш.
Сразу остановился и скрючился, уткнувшись локтями в раскоряченные колени, и замер.
- Не стоять, не стоять. Походи! - заставлял Слава.
- Ну, ты, Ляпа, даешь! - это подошли девочки класса.
Среди них была и Наташка, красавица класса, в розовых бананчиках, длинные волосы схвачены в пучок, в ушах красивые висюльки.
- Думала, Ляпа, ты поляжешь смертью храбрых, - сказала она.
- Кого я вижу! - набрался смелости Леша - а после такого бега имеет право. - А мне сказали, что Андрон отбил тебе заднее место.
- Ой, Ляпочка, ой, наш чемпион, - вскинула голову Наташка.
- Уложился? - спросил Леша у Славы, имея в виду, конечно, себя.
- Да, под десять. Девять пятьдесят с копейками.
- А ты?
- Девять десять.
- Первый?
- Вон еще вэшки бегут.
Чего там, Леша был невероятно доволен собой. Еще бы, рассчитывал на седьмое место, а занял четвертое. Мог не дотянуть до финиша, но дотянул. И его поздравили девочки. Как он почти герой. И чувствовал себя Леша ну прямо-таки отлично.
Придя домой, он плюхнулся на койку, - а притомился, и ноги чуть дрожали. Хотел часок поспать, но когда вытянулся, и расслабился, и закрыл глаза, вдруг почувствовал зажегшуюся внутри искорку тепла. Тепло это росло и залило грудь и живот. Леша не мог разобрать, это тепло от голода или от любви к матери - оба чувства были для него привычны.
Нет, решил, все-таки это любовь к матери. Это уж больно нагло - в четыре часа заныть об ужине. Верно, все же любовь к матери. Хотя, может, и голод - бегал кросс, потратил много энергии, организм требует эту энергию возместить. Однако уговорил себя, что это все же любовь к матери, другого-то выхода не было, жратвы-то покуда нету. Отлично понимал, что удобнее, если это любовь к матери, и знал свой привычный ход - надо, чтоб появилась жалость к себе, а уж эта жалость легко и привычно перетекает в любовь к матери.
Вот это чувство Леша очень любил - вызвать жалость, а потом отчаянно, до захлеба любить мать. Но тут хитрость - он любил сам себя жалеть, когда его жалели другие - это он ненавидел, сразу на дыбы становился, мог и нахамить человеку. А сам себя - да это легче легкого.
Гадины, сказал привычно, разбежались кто куда, а жратвы не оставили. Это было слабо, потому что привычно. Галька, зараза, убежала к своему бобику-хоккеисту и трешку захоботила. Это уже было ничего. Ну где же справедливость, если в доме на двоих четыре рубля, то почему хапнула трешку, почему не поровну. Где справедливость?