- Сколь уж там будет. А сыми все!
- Там и развесить? - спросил Корнюха.
- Сюда неси.
Корнюха хотел еще что-то сказать, но понял: не зря заставляют его тащить мокрые сети, - и согласно мотнул головой. Шагнул к Палашке, намереваясь обнять ее, но она, прыснув, увернулась и побежала от него.
- Чего кинулась? Не там сети-то! - рассердился Корнюха.
- А ты не балуй!
Но, видно, не очень она боялась его. Подошла и усмехнулась:
- Чего встал-то? Пошли!
В одиночестве легче собраться с мыслями... А мысли разбегаются надвое. И не знает Сергей, то ли радоваться вестям, привезенным Палашкой, то ли тревожиться...
Партизаны подходят... стало быть добрался до них Санька Перевалов. Насилу дождались... Да, видно, не одни мы ждем. И господин штабс-капитан дознался. Романа-то забрали. Может, и не одного... Хорошо, что старик известил... Рана уже поджила. Плясать еще нельзя, а ходить можно...
Рыбы было столько, что Палашке одной бы и не донести. И несли они наполненную с верхом плетенку вдвоем. Другой рукой Корнюха придерживал перекинутые через плечо мокрые сети.
- Добрый улов! - похвалил Сергей, когда Палашка высыпала рыбу на траву, неподалеку от едва курившегося костерка.
Серебристые сорожки и ельцы, которых было больше всего, уже уснули. Нарядные полосатые окуни топорщились и подпрыгивали. Изогнувшаяся полукольцом пятнистая щука судорожно заглатывала воздух.
- Сети развесить? - спросил Корнюха.
- Неси в лодку, - ответил Сергей, - и рыбу туда же. Ты, сеструха, отбери на уху окуньков покрупнее, а остальную сложи в плетенку. Он за одним в лодку отнесет.
- Потом и унесем, - возразил Корнюха.
- Неси, пока светло. Потом темень будет. Месяц еще не народился. Да уложь там как следует. Сети в нос, рыбу в корму.
Пока Корнюха ходил к лодке, Сергей принес хворосту, взбодрил костер, а Палашка примостилась на сосновом сутунке чистить рыбу.
Уколола руку и сказала с досадой:
- До чего же этих окуней скрести муторно!
- Зато уха хороша, - заметил Сергей, достал из шалаша ведерко и пошел по воду.
Уха - круто посоленная, заправленная пером полевого лука и молодой картошкой - удалась на славу.
- Эх, ушица! - крякнул Корнюха, хватив с пылу горячей. - К этой ушице бы стакашек первачу!
- Может, спиртику? - подсказал Сергей.
Корнюха только вздохнул.
- Молодец, сеструха! - похвалил и Сергей. - Муженька наживешь, за таку стряпню на руках носить будет.
- Только за стряпню? - скромно спросила Палашка.
- Я бы... - начал было Корнюха, но Палашка тут же строго цыкнула на него:
- Ну, ты! Скажу вот Варьке, что на меня глаза пялишь, она тебе даст выволочку.
- Что мне Варька? - возмутился Корнюха. - Что есть, что нет!
- Знаем мы вас. Все такие. "Что есть, что нет!" - передразнила Палашка. - A при ней про меня так же скажешь.
- Палаша! Да я...
- Помолчи! - оборвала Палашка. - А то костью подавишься. Возись тогда с тобой.
Корнюха, наконец, догадался, что словом эту языкастую не перешибешь. Сплюнул сердито в сторону и еще старательнее заработал ложкой.
2
Ночь выдалась темная, как по заказу.
Потянувший с низовьев реки не по-летнему стылый ветер пригнал облака и погасил звезды.
В лодку усаживались ощупью.
- Проходи в нос! - сказал Сергей Палашке.
- Нет, братка. И я в греби. Скорей доедем, - и уже строго Корнюхе: - А ну подвинься! Ишь, разлегся!
Сергей уселся в корму, оттолкнулся гребком. Черная вода казалась вровень с бортами. Коснулся кончиками пальцев теплой воды, сказал:
- Гребите ровнее, без озорства. Запасу всего на ладонь.
Гребцы не сразу приноровились друг к другу. Потом Корнюха убавил замах, и лодка пошла ровно.
Палашка с Корнюхой переговаривались вполголоса, а Сергей, не слушая их, ушел в свои думы.
И даже не о том, как миновать выставленные карателями посты и благополучно пробраться в слободу, - это дело не так хитрое, - о том, что сейчас в слободе... и как завтра дело повернется... Один ли Роман в каталажку попал или всю рабочую дружину взяли?.. Много ли партизан подходит и хватит ли сил выбить из завода карателей?..
А Палашка с Корнюхой уже не береглись, разговаривали в полный голос.
- Хорошо на большой воде ночью, - говорила Палашка. - И страшно, и хорошо. Вот как есть в книжке читала я. "Тамань" называется.
- Что за атамань, - не понял Корнюха.
- Не атамань. "Тамань". Сочинение Лермонтова.
- Не русский?
- Русский.
- Где же русский! - заспорил Корнюха. - Всяко фамилие от прозвища. У тебя, к примеру, Набатова, от слова, значит, набат. А мое - Рожнов, от слова, стало быть, рожон. А что такое лермон?
- А что такое рожон? - не уступала Палашка.
- Ну вот... - замялся Корнюха, - говорят еще: супротив рожна попер.
Палашка фыркнула.
- Вот отчего ты такой супротивный да поперешный.
- Хватит! - тихо, но строго сказал Сергей. - Ночью по воде далеко слышно. И гребите аккуратнее.
Двое на скамье переходят на шепот. Корнюха бубнит, как потревоженный шершень. Палашкин торопливый шепоток нет-нет да и прорвется в голос.
Молодежь!.. Не обучила еще жизнь опаске...
И, подумав так, вспомнил Сергей, что и сам не стар еще, только вот успел отвоевать сполна четыре года... А один окопный за семь домашних поверстан... Уж вроде досыта навоевался, и в Мазурских болотах, и в Карпатских горах, нет, довелось еще... не отходя от дому. Только и разницы, там по нужде, здесь по своей охоте... Поди-ка по охоте. И тут по нужде. Тогда воинский начальник лоб забрил. Теперь своя совесть, злость своя человечья посылает. А это штука такая - постарше воинского начальника... Тяжело вот только, что семья рядом...
И вспомнилось, как тогда весной, когда уходил в тайгу с заводскими ребятами, страшно, не своим голосом закричала Лиза: "Убей! Убей меня! И Кузьку! Не могу я больше одна!.. Не хочу!" Ухватила руку, и пальцы ровно окостенели у него на запястье... Припала губами к руке. "Не оставляй нас!"... Гладил ее по голове, по плечам - плечи дрожь бьет, - уговаривал. Ничего не слушала. "Четыре года у смерти вымаливала! Не пущу, не отдам!"... Рванулся, а идти не посмел. По полу за ним поволоклась. Старик Денисыч подошел, молча пальцы разжал. У него в руках билась и кричала. Долго стоял в ушах ее крик...
...Выбили беляков с завода, пришел домой раненый, на костыле. Всю ночь не спала, глотала слезы. С той поры куда веселье ушло, тихая стала, молчаливая... Когда про карателей слух прошел, сама торопила уходить. Просила: "Кузьку пожалей. Не вертайся, покуда беляки здесь". Хорошо, что Палашка ничего ей не сказала...
Хорошо... а вот руку бы дал отрубить, чтобы зайти к ней, успокоить, приласкать... Нельзя!.. Бог даст, придет и наше время...
Оголовье острова осталось позади. Выплыли на главное русло. Здесь ветер гулял привольнее. Глаза привыкли к темноте, и различимы стали гуляющие по гребням беляки.
Сергей направил лодку в разрез волны. С бортов перестало заплескивать, но с носу все чаще залетали крупные брызги. В корме заплескалась вода.
- Худо дело, ребятишки, - сказал Сергей. - Купаться нам недосуг.
- Котелок есть, - вспомнила Палашка, - достань, братка!
Сергей подал ей котелок. Она осторожно встала, освобождая Корнюхе место, подобрала подол сарафана и, присев на корточки, принялась вычерпывать воду.
- Напугалась...
- За тебя, - огрызнулась Палашка. - Один красавец в заводе и тот утопнет.
- Еще и тебя вытащу!
- Были бы одни, показала б тебе, кто кого вытащит, - пригрозила Палашка.
Корнюха вместо ответа так рванул весла, что Палашка едва не опрокинулась навзничь.
- Полегче, парень! - предупредил Сергей. - Воды в реке много.
Перевалили стрежень. Укрылись от ветра под береговым откосом. Волна утихла.
- Теперь навались, - Сергей направил лодку вдоль берега, вверх по реке.
- Не туда, однако, плывем, - заметил Корнюха, - взвоз-то ниже.
- По дороге далеко, ногу поберечь надо, - возразил Сергей, - подберемся по речке до камышей.
Он не стал объяснять, что так надежнее: если лодку проводили выстрелом, вполне могли и встретить. Да и входить ночью в слободу надо не по большой дороге. По речке Камышовке можно подняться почти до заводской запруды, а там кустами и огородами пробраться к избенке Семена Денисыча.