Командиром оказался ас-подполковник, на груди у него болтались три "Железных креста". Важная птица - куда с добром! От страха подполковник тряс головой, ещё не веря, что его сбила русская пуля на третий день войны. Фашистский лётчик озирался на товарищей - майора, лейтенанта и капитана, будто те были причиной падения "Юнкерса-88".
Весь экипаж был в полном составе.
Фашиста-подполковника привели на допрос.
Наглость и самоуверенность ещё не выветрились из него, он высокомерно заявил переводчику:
- Я бомбил Англию, Францию! Я летал над Голландией, Бельгией, Норвегией, - переводил наш офицер слова германского аса. - И везде, где только появлялся немецкий самолёт, все разбегались в разные стороны. Нас всюду боятся! А ваши летчики даже с земли ведут по нам огонь. Непонятная страна, непонятная война!
- Мало сбивать, вас вообще нужно убивать! - вставил реплику один из наших офицеров и попросил перевести её.
Переводчик передал её смысл командиру экипажа, лицо у него сделалось багровым, и он опять затряс головой, находясь во взвинченном нервическом состоянии.
- Покажите, кто меня сбил? - попросил фашист.
- Много чести для него, - бросил командир полка. - Переведи, смотрин для фашиста не будет. Ишь, чего захотел! Здесь ему не цирк!
Действительно, для этого фашистского подполковника, да и миллионов других фашистов Советский Союз предстал с первых дней их нападения "непонятной страной". Они думали, что будет, как в Европе: от радости начнут кидать шляпы вверх и кричать "ура" Гитлеру - так, по крайней мере, представлялся им поход на Восток. Теперь сбитый экипаж увидел то, что было на самом деле.
Капитан Гастелло тоже был в комнате, где допрашивали фашиста, жадно поедал его глазами.
Дали бы волю, Николай в порошок стёр бы подполковника только за то, что он изрешетил одну плоскость его машины.
Но кто ж её даст?
Уже в конце допроса, к удивлению тех, кто присутствовал, фашист, нервно подёргивая головой, предложил нашим офицерам… "сложить оружие и сдаться в плен".
Кто-то из наших лётчиков в ответ на "ультиматум" фашиста громко захохотал.
Засмеялись и другие офицеры.
Да, предложение немецкого аса-подполковника развеселило "небесную пехоту".
Утром пленный экипаж отправили в Москву.
16
Шёл пятый день вероломной необъявленной войны.
Ещё с вечера Николай, чтобы не забыть об этом в утренней суете, сказал Анне:
- Завтра семьи нашей эскадрильи пойдут на эвакуацию, и ты собирайся с Виктором. Да не плачь, ты, милая Аннушка, прошу тебя, не плач! Рыдать должны они, а не мы. Мы будем бить их, псов поганых. Они ещё пожалеют, что пришли к нам! Будут удирать, только пятки засверкают.
Анна прижалась головой к плечу мужа.
Рано утром Николай ушёл на аэродром.
Его экипаж стоял перед самолетом, ребята бравые, как на подбор.
Штурман - лейтенант Анатолий Бурденюк, стрелок-радист - старший сержант Алексей Калинин, и только что включенный в экипаж - люковый стрелок, лейтенант Григорий Скоробогатый, он впервые вылетал с командиром эскадрильи.
Рядом застыли экипажи капитана Александра Маслова и старшего лейтенанта Фёдора Воробьева.
Три экипажа получили задание командира полка - остановить продвижение колонн фашистов к столице Белоруссии городу Минску.
Самолёты один за другим поднялись в воздух, взяли курс к заданной цели.
Вскоре они уже летели над изгибом шоссе Молодечно-Радошковичи, в сорока километрах от Минска. Там остановилась на отдых немецкая бронетехника. Солдаты достали термосы, пили чай, ели бутерброды. Сюда же подъехали большие цистерны, из них в баки танков и самоходных установок заливали топливо.
Вдруг над врагами, резко снизившись, загудели наши тяжелые бомбардировщики, каждый нёс на борту по три тонны смертельного груза.
Бомбы падали на танки, бочки с горючим, на экипажи, ошалевшие от внезапности. По немцам с бортов самолетов строчили из пулемётов. Вспыхивали взрывы, кричали раненные. Черный дым поплыл над колонной. Лётчики, отбомбившись, разворачивались в небе и вновь шли в атаку.
Самоходные скорострельные зенитки фашистов, приданные танковым частям, молотили снарядами небо, пытались ухватить в прицел русских "бестий".
Самолёт Гастелло в третий раз пикировал, в третий раз точно в цель сбросил бомбы.
И уже "ДБ- Зф" делал разворот, когда Николай увидел сквозь стекло, как машина капитана Александра Маслова, его давнего друга, вспыхнула, пошла вниз, быстро приближаясь к фашистской колонне на шоссе.
- Саша, Саша! - прокричал по рации Гастелло, пытаясь связаться с другом.
Маслов не отозвался, в наушниках слышались шум, треск, сквозь них голос Александра не прорезался. Гастелло уже не мог видеть, куда падал самолёт Маслова - на вражескую колонну или в сторону, на поле за лесом.
И тут же Николай услышал по рации голос своего штурмана:
- Командир, попадание в хвост, - докладывал Анатолий Бурденюк. - Горим! Мы горим!
Николай лихорадочно соображал, что делать. Посадить подбитую машину на землю - означало верный плен; выброситься экипажу с парашютами - означало то же самое.
Выхода, как ни крути, не было.
И тут же по рации до Гастелло донесся голос командира экипажа - старшего лейтенанта Федора Воробьёва:
- Товарищ командир эскадрильи - иду на помощь!
Чем мог Воробьёв помочь горящему самолёту?
- Отставить помощь, - скомандовал капитан Гастелло Воробьёву. - Приказываю вашему экипажу, старший лейтенант, возвращаться на базу.
- Слушаюсь, - ответил Воробьев и приказал штурману Анатолию Рыбасу разворачиваться на домашний аэродром.
Прежде, чем повернуть в направлении на Боровское, Фёдор Воробьев и Анатолий Рыбас узрели страшную картину.
Горящий "ДБ-Зф", будто брошенный кем-то огромный факел, вонзился в скопление фашистской бронетехники, сжигая её испепеляющим огнём.
Несколько фашистских солдат и офицеров сошли с ума.
Позже Воробьёв и Рыбас составили рапорт командиру авиационного полка, где они изложили подробности последних земных минут Николая Гастелло.
Сам же командир эскадрильи, переходя в иное состояние, ощутил необыкновенную лёгкость. Ангел, одетый во всё белое, мягко взял его за руку и повёл вверх. Но прежде, чем туда идти за ним, Николай увидел Анну, она улыбалась и протягивала к нему руки, как ребёнок. И такая любовь, такое тепло исходило от неё, что Николай почувствовал её любовь, её тепло, но не мог их выразить.
Любящие души ощущают друг друга, независимо от расстояния и времени.
Отступление
Прости нас, Ангел небесный!
В наши дни, Господи, до какого края люди дожили!
Разжиревший оратор в Москве кричал в микрофон на всю Россию, что Николай Гастелло… "был террористом".
С упоением смаковал оратор свою "утку" и требовал "общественного осуждения" капитана Гастелло: мол, надо его задним числом "припечатать".
Обязательно "припечатать", ведь в "демократической России" идёт борьба с терроризмом. А Гастелло и был самым "настоящим террористом".
Господи, да как же у него язык поворачивался говорить такое?
Но поворачивался, но говорил; говорил с упоением, взахлёб!
Думаю, сей оратор, которому Москва предоставила эфир, - единой крови с Геббельсом.
Никто его не остановил в Москве, ни единый человек.
Вот до какого края мы дожили!
Трудно поверить, но это так!
Прости нас, Ангел небесный!