Человек увидит тебя раза два, а уже тебя не выносит. За что; чем это вызвано? Олби - особенно явный пример, отпетый пьяница не умеет скрывать свои чувства. Ты - это ты, и всё, и достаточно, тебя не выносят. Почему? Вздох отчаяния вырвался из груди Левенталя. Верили бы они до сих пор, что это сработает, так все еще лили бы из воска болванчиков и в них вгоняли иголки. Но вот как они назначают одного кого-то для своей ненависти? Первого, кто подвернется? Невозможно понять. Улыбку твою ненавидят и как ты сморкаешься, как держишь салфетку. Все сгодится. А объект, бедняга, ни сном ни духом. Откуда же ему знать, что кто-то таскает с собой его образ (как женщина клеит портрет любовника к зеркальцу косметички, как мужчина носит в бумажнике снимок жены), таскает с собой, чтоб поглядывать - и ненавидеть? И совсем не обязательно это будет портрет бедняги. Сойдет и бубновый король, его усы, его скипетр, орнамент, да все. Не имеет значения. Левенталь, между прочим, сам был в этом смысле не без греха, хоть, в общем, он же не злой человек. Но некоторые прямо вызывают такие чувства. Когена, скажем, он видел всего раза два, но, как только помянут это имя в компании, обязательно он отвесит мало приятное что-нибудь по его адресу. И чем ему этот Коген не угодил? Но при чем тут логика, все дело в нашей природе. Разве надо нам говорить "Люби", если мы любим, как дышим? Нет, конечно. Из чего не следует абсолютно, что мы и не любим вовсе, а просто нуждаемся в помощи, когда моторчик забарахлит. Да, но вот ведь что интересно: всему в природе поставлены рамки; деревья, собаки, муравьи - никто не разрастется больше определенных размеров. А мы, он думал, мы во все стороны расползаемся, без конца и удержу.
Он было сунул письмо в карман, а теперь снова вынул и рассуждал - то ли тащиться наверх в квартиру за конвертом и маркой, толи попытаться купить в киоске. Один конверт, может, и не продадут. А зачем ему целый писчий набор?
Тут он услышал, что его окликают, узнал голос Гаркави.
- Ты, Дэн? - Он с сомнением вглядывался в большую смутную фигуру на тротуаре внизу. Пробегающие через дорогу огни театра его слепили. Ну да, Гаркави. И с ним две женщины, и одна держит за ручку ребенка.
- Спускайся к нам с облаков, - крикнул Гаркави. - Ты там стоя спишь или что?
Нуньес вернулся в свой шезлонг. Жена возникла в окне, щекою на подоконнике.
- В транс впадаешь, когда твоя половина в отъезде?
Спутницы Гаркави засмеялись.
- Дэн, привет, - говорил Левенталь, спускаясь. - О, миссис Гаркави, и вы?
- И Юлия, и Юлия тут. - Гаркави мундштуком показывал на сестру.
- Юлия, миссис Гаркави, рад вас обеих видеть.
- И внучечка моя, Либби, - сказала миссис Гаркави.
- Ох, Юлия, твоя дочка?
- Да.
Левенталь вглядывался в девочку; увидел только яркую бледность, рыжеватую тьму волос.
- Очень она живая у нас, эта Либби, - сказал Гаркави, - иногда даже чуточку чересчур энергичный ребенок.
- Ох, я буквально измотана, - сказала Юлия. - Не в состоянии с ней справиться.
- Это ты так ее кормишь. Ни один ребенок не может получать столько протеина, - сказала миссис Гаркави.
- Мама, она его получает не больше других. Это такой характер.
- Вот, решили к тебе нагрянуть, - сказал Гаркави. - А ты, кажется, куда-то собрался.
- Кое-какие дела, - сказал Левенталь. - Телеграмму послать.
- Ну, мы с тобой прошвырнемся до телеграфа. Мэри телеграмма? Требуешь возвращения? - Гаркави улыбался.
- Ничего смешного, Дэниел, когда люди любят яруг друга, - сказала его мать. - Какие тут могут быть шутки. Истинное удовольствие видеть супружескую любовь, особенно в наше время, когда такие непрочные браки. Пары заскакивают в муниципалитет, как я, предположим, в лавочку за шарниром. Две досточки скрепили шарниром - хлоп-хлоп-хлоп - и это у них называется брак. Посылай свою телеграмму, Аса, и замечательно, и очень приятно. Не обращай на него внимания.
- Это я брату собрался телеграмму послать, не Мэри.
- Либби, сейчас же ко мне, ты меня слышишь! - вне себя кричала Юлия, дергая ребенка за ручку. - Нет, я просто тебя веревочкой привяжу!
- A-а, брату? - говорила миссис Гаркави.
Левенталь неизвестно почему покраснел.
- Да, это я насчет его сына звонил Юлии. Насчет моего племянника.
- Ты связался с доктором? - спросила Юлия. - Это доктор Денизар, мама.
- О, он чудесный доктор, Аса; мы однокашницы с его матерью, я его еще во-от таким помню. Ты можешь полностью ему доверять. Он получил прекрасное образование. Учился в Голландии.
- В Австрии, мама.
- За границей, какая разница. Его дядя поддерживал. Он потом сел в тюрьму, то есть дядя, из-за налогов, тут Денизар ни при чем. Так ему прямо в Синг-Синг посылали фазанов; партнеров, говорят, в камеру пускали, в карты играть. А образование в Европе самое лучшее, знаете. Это потому что у них такие ужасные трущобы; и в клиниках, пожалуйста, к их услугам самые сложнейшие случаи. А у нас такой высокий уровень жизни, это вредит образованию наших врачей.
- Почему? Кто сказал? - Гаркави смотрел на мать с интересом.
- Все говорят. И во всех книгах по медицине, какие папа из магазина носил, сплошные случаи из Европы - фрейлейн И., да фрейлейн К., да мадемуазель такая-то. Самое лучшее медицинское образование - за границей.
- А что с твоим племянником? - спросил Гаркави.
- Его сегодня положили в больницу.
- Ах, так он, значит, серьезно болен? Как грустно, - сказала Юлия.
- Очень серьезно.
- Но ты можешь абсолютно доверять доктору Денизару. Изумительный молодой человек - блестящий. Я завтра поговорю с его матерью. Он внимательней отнесется к больному.
- Я уверена, он и без всякой указки сделает все, что может, - сказала Юлия. И на ходу прижала головку дочери к своему бедру.
- Связи - незаменимая вещь, - сказала миссис Гаркави. - Не забывай. Кто ими не пользуется, останется за бортом, отстанет от гонки. Связи - это все. Конечно, доктор сделает, что он может, тут порядочность и все такое. Но если я замолвлю словцо его матери, он отнесется к больному с особым вниманием и он сделает больше, чем может. Никому не хочется все принимать слишком близко к сердцу, каждый себя бережет. Вот и приходится нажимать на связи.
- Хорошо, так ты поговори с миссис Денизар. Не вредно, - сказал Гаркави.
- Я поговорю.
- Дэн, - Левенталь, чуть отстав, придержал Гаркави, - помнишь ты такого Олби?
- Олби? Кто это? Как фамилия?
- Олби и есть фамилия. Керби Олби. Мы его видели у Уиллистонов. Такой длинный. Блондин.
- Вспомню, наверно, если напрячься. У меня очень хорошая память.
Пришли на телеграф, Левенталь у желтого деревянного прилавка сочинил послание брату, начисто забыв о припасаемой жесткости. Выйдя, он оттиснул Гаркави в сторонку.
- Дэн, могу я несколько минут поговорить с тобой наедине?
- Ну почему же, естественно. В чем дело, старик? Погоди секундочку. Отделаемся от дам.
Миссис Гаркави, Юлия и Либби ждали на углу.
- Дамы, вы уж нас извините, - сказал он, с довольной ухмылкой вправляя сигарету в мундштук, - Аса хочет о чем-то со мной побеседовать.
- Я завтра же поговорю с миссис Денизар. Ты не волнуйся, - сказала миссис Гаркави.
Левенталь поблагодарил, и они с Гаркави перешли на другую сторону.
- В чем дело, попал в историю? - спросил Гаркави. - Ты же знаешь, ты можешь мне доверять. Можешь мне рассказать все. Положись на меня. На все сто. То, что ты мне доверишь, никогда к тебе не вернется через третье лицо, это, брат, как на исповеди. Выкладывай.
- Да никакого секрета. Ничего такого. - Изучив лицо своего друга, Левенталь замялся, разочарованный. Стоит ли все объяснять Гаркави? Он добрый, он искренний друг, только иногда подпускает пафос там, где совсем не требуется. Уже его повело по ложному следу, историю заподозрил какую-то. Может, он имеет в виду интригу, в смысле с женщиной. - Дело в Олби, - сказал Левенталь, - Олби, вот моя головная боль. Да ты его помнишь. Он еще издевался, когда вы тогда пели у Уиллистонов. Ты с девушкой этой. Ну, ты помнишь, конечно, помнишь. Работал в "Диллс Уикли"…
- А, этот. Типаж. - Гаркави, кажется, серьезней прислушался, хотя не исключено, просто уж очень Левенталю хотелось, чтобы приняли к сердцу то, что так ею точит. Он описал свою первую встречу с Олби, в парке. Когда рассказал, как шпионство Олби его потрясло, Гаркави пробормотал: - Дальше ехать некуда, да? Мало приятно, да? Наглость какая. Мало приятно.
- Ты и сам не мог ведь забыть, по-моему, как он прицепился к тебе из-за этой песни.
- Да, да, теперь окончательно вспомнил. Так это он? - Он чуть отпрянул, слегка запрокинул голову, и по прищуру его ясных глаз Левенталь понял, какой исключительной важности комбинации прокручиваются в этом мозгу.
- Дэн, ты знаешь какие-то факты, каких я не знаю?
- Что значит - факты? Это как посмотреть. Может быть. То есть я слышал. Но он больше не возникал? Нам надо все уяснить.
- Что ты слышал?
- Сначала ты доскажи. Давай посмотрим, есть ли тут связь. Может, нет никакой связи. Может, всё выеденного яйца не стоит - сплошная липа и надо просто плюнуть и растереть.