Макеев медленно и не ускоряя шага пошел к бараку. Многое из пережитого им было тайно связано с нею. Не в одну бессонную ночь вспоминал он опрятную комнату и ловкие, проворные руки, собиравшие для него к ужину, и слезы, которыми она оплакала и свое сиротство, и его уход… Может быть, выдумано было все это от одиночества и тоски по родной душе? Почти год прошел с той поры, а по счету войны - десять лет… может быть, чужим, равнодушным взглядом встретит она его и уже давно у нее своя жизнь? Он сумрачно поднялся по ступенькам барака. Барак был пуст в эти дневные часы - все были на работе, или в кооперативе, или спали после ночного труда мертвым сном.
Стриженная по-мальчишески девочка встретила его в коридоре.
- Вам кого? - привыкшая к многолюдству, с готовностью спросила она.
- Грибову знаешь?
- Третья дверь налево… - и она хотела опередить его, чтобы показать.
- Не надо, - остановил ее Макеев. - Я сам найду.
Он подошел к третьей двери и, выждав, постучал. Феня открыла ему дверь. Она не узнала его в сумраке коридора и вглядывалась.
- Постарел, наверное, если не узнала? - сказал Макеев, входя.
Она не охнула, только вся краска мгновенно отхлынула от ее лица.
- Александр Петрович… - сказала она помертвевшими губами.
Он снова набрал дыхания, не зная, что сказать и с чего начать.
- Откуда же вы? - И по тому, как медленно он опустил голову, она все поняла. - Я думала - вас и на свете уже нет… почти целый год прошел, - сказала она, ужасаясь, что не выдержит и сейчас заплачет.
Он взял ее руку в свою.
- Год… сто лет, а не год! - сказал он. - Постарел?
- Нет, отчего же… устали, наверное.
Она тихо высвободила руку из его руки. Ее глаза смотрели на него вопросительно, и она уже не скрывала блеснувших в них слез.
- Про мужа хочешь спросить? - Он помолчал. - Погиб геройской смертью Грибов.
Ее глаза все больше наливались слезами, и она заплакала наконец. Он выждал.
- Слушай, Феня, - сказал он затем. - Может, и не ко времени говорю, но должен это сказать… - Она сидела, опустив свою темную голову с завитками возле маленьких розовых ушей. - С того самого вечера, как ушел я из Кривого Рога, как был у тебя, все думал: где ты и как ты? А может, по-новому уже сложилась твоя жизнь?
Она медленно подняла голову и несколько раз повела ею из стороны в сторону:
- Нет, Александр Петрович, никого у меня нет на всем свете… Одна, как есть.
- Ты хоть вспомнила разок обо мне? - спросил Макеев.
- Я о вас не один раз вспоминала, Александр Петрович, бога молила, чтобы сохранил вас да Володю… на какое опасное дело ушли. Степной ветер зимой загудит, а я о вас думаю: где вы да Володя?.. Что же, не получилась у нас с ним любовь, а все-таки он мне муж.
- Слушай, Феня, - сказал он твердо. - Как бы у нас с тобой ни сложилось, а об одном давай уговоримся: имя Грибова чтобы для тебя свято было, он свой долг перед народом выполнил… Будет время - может, народ ему памятник поставит.
- А как же… а я разве… - прошептала она.
- Он о тебе не одну думку имел… а что ты женой друга была - от этого ты мне только дороже.
Он снова взял ее за руку, и на этот раз она не отняла руки.
- Горя не выстрадаешь, Феня, счастья не найдешь… Мне бы не одну жизнь, а две жизни нужно, чтобы за все отплатить.
Но они были вместе. Степь осталась далеко позади. Все думы его одиночества, вся тоска по родной душе - все стало очевидностью, все было в его руках. Он не посмел ничего больше добавить и почти неслышно, как бы боясь спугнуть налетевшее, вышел из комнаты. На крылечке барака он сел на перильца. С крыши стучала капель. Сырым и грустным, как всегда в эту пору, был мир, полный тишины таянья. Макеев скрутил папироску, но так и не закурил ее. Феня решала сейчас и свою и его судьбу, и нужно было, чтобы она все обдумала сама с собой. Только много позднее он решился вернуться. И по тому, как разом, лишь ждавшая его возвращения, она подалась в его сторону, он понял, что все решено.
…Был уже сумрак ранней сырой весны за окном комнаты.
- Надолго ли со мной? - спросила она.
- На целую жизнь, - ответил он. - На целую жизнь, Феня. Только до этого надо еще большую дорогу пройти, - добавил он, как бы отвечая самому себе.
Но и она сама приняла, как залетную гостью, это короткое счастье их встречи.
Капли дождя тяжело упали на крышу. Первый весенний дождь обрушился с нарастающим шумом, как бы смывая долгую зиму и все, что за многие месяцы человек пережил.
XXV
Спугнутые войной, птицы не вернулись в этот год к своим гнездам. Пустые стояли скворечники, и не было обычного грачиного шума в больших черных шапках гнезд на деревьях городского сада. Но и ее гнездо, Фени, было свито ненадолго. Она старалась не пропустить ни минутки в этой кратковременной встрече. Утром, собирая к столу, чиня обветшавшее мужское белье или ночью долго глядя на утомленное, ставшее единственно близким лицо Макеева, она знала, что все это ненадолго…
Раз утром, строгий и словно отчужденный, Макеев встал раньше обычного. Ночью, чуткая к каждому его вздоху и движению, она знала, что какая-то новая большая забота не дает ему уснуть. Она собрала к столу, ни о чем его не спрашивая. Он молча пил чай, обращенный к своим мыслям.
- Вот что… надо мне сегодня по одному делу уехать, - сказал он наконец.
- Надолго? - спросила она как бы мельком.
- Да нет…
- Ну что же, - согласилась она легко. - Хлеба на дорогу надо будет взять на два дня.
И он уехал - так же молча, ничего ей не сказав. Только когда захлопнулась дверь за ним, она упала ничком на постель и заплакала. Но через день, как-то по-новому подобранный и словно повеселевший, он вернулся. И опять были мир и долгий вечер, когда надо было говорить полушепотом, чтобы не услыхали соседи… Облокотившись и подперев голову, Феня смотрела на его лицо. Приспущенный фитиль в лампочке едва давал свет.
- Расстаться скоро придется нам с тобой, - сказал он вдруг, - надолго ли, накоротко ли - сейчас ничего не скажешь. - Она знала это, и только ее сердце жалобно сжалось. Он вспомнил последнюю двухдневную свою поездку в штаб фронта и почти пятичасовой разговор с майором Ивлевым. - Мне с тобой на всю жизнь остаться надобно, а не на неделю и не на месяц… а это завоевать надо, Феня.
- Опять туда пойдешь? - спросила она.
- Туда. Там меня ждут. Только ты ни слова никому… разное еще может случиться, тогда тебя не помилуют.
- Обо мне что говорить, - горько усмехнулась она. - Твоя-то жизнь подороже моей, Александр Петрович…
- Слушай, Феня, - сказал он серьезно и строго. - Или могила нас с тобой разлучит, или к тебе на всю жизнь вернусь… а другого ничего не может быть. И где бы я ни был, и сколько бы я ни был - ты жди!
Она молчала и как бы слушала себя самое… стиснутая за многие годы, только теперь начала жить ее душа.
- Долго ли, Сашенька, нам радости ждать? - спросила она уже по-женски.
- Потерпеть надо, Феня. В этой войне не так, чтобы настолько или настолько победить… а чтобы совсем победить.
- А доживем ли? - шепнула она.
- Доживем. Надо дожить, - сказал он с твердостью.
Под утро, когда он уснул наконец, она долго лежала рядом, слушая стук его сердца. Всего этого не будет через день. Степь скоро просохнет, и далеко уйдет он по ней. Не было ни письма, ни вести от Наташи. "Добралась ли она до дому?" - горестно и не в первый раз спрашивала Феня себя. И сама Кадиевка с ее пустыми гнездами и скворечниками тоже словно насупленно и настороженно выжидала близких событий войны.
Апрельским утром она проводила Макеева. Он ушел так же незаметно, как и появился.
Мягкий ветер дул со степи. До линии фронта Макеев должен был добраться на военной машине. Перед уходом ему нужно было еще побывать у Ивлева. Она вышла вместе с ним, неся узелок с собранными на дорогу бельем и едой. Была та первая, робкая пора запоздалой весны, когда вот-вот должны вылупиться из почек первые острые листики, похожие на клювы птенцов. Копры далеко уходили над шахтами, и знакомый блеск выданного на поверхность угля веселил взор, но угроза нависла уже и над этой, не захваченной немцами частью Донбасса. Наступления они еще не начали, но его ждали, и все сведения были о том, что они готовятся к нему, как только подсохнут степи.
За пустырями, недалеко от военного городка, Макеев остановился.
- Ну, Феня… - сказал он. Она оглянулась и припала к его груди. Он скрыл от нее лицо - нужно было быть жестким и собранным. - Так ты дожидайся меня…
Она кивнула головой.
- И не сомневайся, не думай. Мне без тебя теперь… - она махнула рукой.
- Нет, я вернусь, - сказал он твердо, - еще свидимся, Феня. - Никого не было в поле. Он обнял ее. - Родная ты моя… душа ты моя, - сказал он таким голосом, что она сразу содрогнулась от слез.
Он быстро поцеловал ее в щеки, в губы, в глаза - и пошел.
Три месяца спустя, уже далеко от Кадиевки, в донской степи, Феня вспомнила этот час их разлуки. Множество событий опрокинулось с той поры на Донбасс, тысячи шахтеров ушли с армией в степь или перекинулись на угольные шахты Кузбасса и Подмосковья… Далеко была весна с ее первым ливнем, далеко был человек, которого она любила.