- Придется тебе потерпеть еще денечек, Заксор, - предупредил Дементьев. - Сегодня сделаем остановку в пути. Надо мне побывать на одном собрании железнодорожников… для тебя, Алексей, это будет тоже полезно. Есть у нас одна задача… железнодорожное дело велось до сих пор по старинке, держалось на старых правилах. Но на старых правилах далеко не уедешь, стране нужны другие темпы и правила. Задача эта, если попросту сказать, вот какая: каждый паровоз после определенного пробега должен встать на промывку, чтобы не образовывались накипь и загрязнение котла. Старые транспортники полагали, что удлинить этот пробег между промывками паровоза нельзя. А есть у нас одна бригада, которая берется провести поезд с одним паровозом с Дальнего Востока до самой Москвы. Вот ты и прикинь, что это значит для транспорта, если один паровоз без отцепки и без промывки в пути сможет вести поезд на тысячи километров… - Дементьев задумался. - Пройдут годы, и все наши сегодняшние усилия останутся, конечно, позади. Сегодня мы бились за воду в районах вечной мерзлоты, а завтра новые паровозы обойдутся уже без нашей воды. Это будут мощные паровозы-конденсаторы, которые без пополнения водой смогут проходить тысячу километров безводных пространств - здесь ли, в районах вечной мерзлоты, или в безводных песках Средней Азии… а может быть, это будут и электровозы.
Бежали назад еще голые поля, но небо было уже синим весенней синевой.
К вечеру вагончик Дементьева отцепили на большой станции. Товарные составы стояли на запасных путях. Гудели маневровые паровозы, пели рожки, станция жила ночной жизнью. Совещание было назначено в здании клуба. Вся бригада, двадцать два человека, ждала Дементьева.
Бригада бралась провести поезд с одним паровозом с Дальнего Востока до самой Москвы. Сможет ли паровоз пройти весь этот путь без промывки? Все зависит от правильной продувки котла и от применения средств против накипи. Машинисты говорили о котле, смазчики - о расстановке тормозов, о весе и ремонте вагонов, диспетчеры - о графике. Дементьев выслушивал и делал записи в блокноте. Но главное было все же не в весе вагонов, не в расстановке тормозов и не в продувке котла, а в людях…
Почти четыре часа продолжалось деловое совещание. Были еще непонятны для Алеши все эти новые слова: буксовые клинья, сальники, "антинакипин", топочный режим, поршневые втулки, крейцкопфные вкладыши, обозначавшие сложное и большое хозяйство… Только к полуночи, в дыму папирос, Дементьев закрыл совещание.
- Так вот, товарищи, не буду повторять о значении этого рейса для транспорта, - сказал он как-то буднично, - хочу о другом сказать. Ведь большинство из вас амурские дальневосточники?
Ему ответили дружно - большинство были амурские.
- Дальний Восток - самая далекая часть нашей страны… и вместе с тем - самая близкая по смыслу тех задач, которые стоят перед нами. Огромные перспективы хозяйства, край безмерно богатый и едва тронутый человеком. И вместе с этим - однопутная магистраль, пропускающая лишь несколько пар поездов в сутки. Именно вам, дальневосточникам, надлежит стать преобразователями этого края… это большая честь, но от этого зависит и оборона страны. А отсюда и все выводы и смысл вашего рейса.
Его окружили. Худой, высокий человек подошел к Алеше. Черная суконная гимнастерка на нем была перехвачена кожаным поясом.
- Так ты Прямикова сын? - спросил он. - Игната Прямикова? - Его длинное лицо было рябоватым. - А я знаешь кто? Грузинов, Иван Грузинов, слыхал? Старший машинист… твоего тятьки свояк, уссурийский. Я тебя ведь вот каким знал…
Он показал ему полпальца с въевшимся под ноготь давним черным следом машинного масла.
- Ты что же, тоже по транспортной части готовишься? - спросил он.
- Да, хочу поступить в транспортный техникум…
Он рассказал о своей работе в тайге.
- Ну, а теперь ты куда?
- Возвращаюсь к отцу… а там в техникум, если примут, конечно.
- Техникум - это вроде фабзавуча, - сказал Грузинов. - Тебе помощником машиниста походить надо бы. Я бы сына Прямикова взял в учебу. Я бы его научил, - сказал он куда-то через голову Алеши. - Я бы его таким делам научил, о которых старые машинисты и не помышляли. Знаешь, что значит в сто вагонов поезд вести? Конец его под горой, а ты уже через гору перевалил с паровозом, и чтобы не разорвать при этом состав. Или чтобы без захода в депо восемь тысяч километров вести поезд с одним паровозом? Или с составом весом в две тысячи тонн по нитке пассажирского поезда идти не отставая? Кто это до сих пор умел? Никто не умел. Пойдешь ко мне в учебу - я из тебя хорошего машиниста сделаю… поговори с отцом, я рад старую дружбу помянуть, чем могу.
- Я бы пошел в учебу, - сказал Алеша. Он представил себе этот бег паровоза через всю страну, смену станций, городов и степей и большие реки, через которые с грохотом проносится поезд…
- Где это ты прямиковского парнишку подцепил, товарищ Дементьев? - спросил Грузинов у старого, поднявшегося к инженерскому званию, к трем звездочкам в петлицах товарища. - Я бы в учебу его взял… я бы из него доброго машиниста на Амурской дороге сделал бы.
- Что же, хорошее дело, - одобрил Дементьев. - Через годик-другой пошлют его на практику, возьми тогда с собой.
- А сейчас, с этим рейсом, мне нельзя будет пойти? - спросил Алеша, волнуясь.
- Ну нет, брат… сначала слесарское дело понюхай. А вот о чем можешь, пожалуй, просить… мы через месяц-другой тяжеловесный поезд на Владивосток поведем. Если разрешат, я тебя захвачу на обратном пути. Посмотришь, как наш паровоз управляется. Устроит товарищ Дементьев - поедешь… и обратно в Хабаровск доставлю, - пообещал Грузинов.
- Если до начала занятий, устрою, - сказал Дементьев.
- Ну, тогда и прощаться нам нечего… я за тобой приеду, - отозвался Грузинов. - Как дам тебе знать, кати прямо в Хабаровск.
…И они условились, что Дементьев добудет разрешение на эту поездку.
Был уже поздний час, Заксор спал. Алеша не стал его будить. Он лег и долго лежал с открытыми глазами. Сумеет ли он закрепить связь с людьми, которые помогали ему сделать первые шаги? Сумеет ли сделать свою жизнь полезной?
За окном вагона, в черноте апрельской ночи, лежал Дальний Восток - край, который защищали отец, и Дементьев, и Грузинов, и тысячи лучших, полегших на сопках людей. Есть такой памятник в Волочаевке на вершине горы, откуда далеко видны распадки и сопки. Вместе с отцом поднимался он на эту вершину, оглядывал оттуда пространства и косился на лицо отца. Было его лицо полно воспоминаний. Неподалеку отсюда сожгли в паровозной топке молодого Лазо. Неподалеку отсюда на Имане остался лежать Егор Прямиков, брат отца, и в предсмертном томлении завещал Марков товарищу свою дочку Аниську… Бакенщиками, машинистами, механиками на амурских судах стали старые партизаны, но зажженные створы на Амуре указывают путь и военным кораблям, и уже мечтает Грузинов с одним паровозом покрыть пространство через всю страну…
XII
Снег еще лежал кое-где на выровненном поле аэродрома. Снег был последний, и последним рейсом улетал на лыжах самолет в Комсомольск. Через неделю наступит распутица, а там, как птице оперенье, надо сменять зимние лыжи на колеса или на поплавки. Лед на Амуре уже посинел и набух.
Сюда, на это снежное поле, привез Дементьев охотника. Все было готово к отлету. Как большая домашняя птица, стоял самолет в конце поля. Его широкие крылья были распластаны.
- Ну, Заксор, полетишь в первый раз над Амуром, - сказал Дементьев. - На пароходе отсюда не меньше суток идти, а ты уже через два часа будешь в стойбище. Не боишься?
- Бояться зачем надо? - охотник, однако, с недоверием оглядел эту голенастую птицу. До сих пор видел он самолет только снизу, когда, как отставшая утка, тянул тот над Амуром.
- Скажи председателю: если что-нибудь нужно еще, пускай пишет на управление дороги, мне перешлют… И вот еще что, - лицо Дементьева потеплело. - Что бы тебе ни понадобилось, пиши мне всегда… и просто так пиши. Учительница поможет тебе написать письмо.
Он положил ему руки на плечи, выше его на целую голову. В сущности, так и не поговорили они как следует за эту встречу. Годы прошли, и вот он, Заксор, снова стоит перед ним. Под Ином, под Ольгохтой шли тогда бои, и в лютую зимнюю стужу готовился штурм опутанной проволокой, защищенной пулеметными гнездами и неприступной, казалось, Волочаевки… Но уже поется ставшая давнею песня о приамурских партизанах, и памятник на волочаевской сопке осеняет могилы боровшихся за Дальний Восток. Многое мог бы припомнить он, снова прощаясь с ним, и уже бьет где-то из-под земли найденный охотником ключ, бьет и течет без устали…
Предстояло и Алеше расстаться со спутником. Как будет он теперь жить без его незаметной заботы о нем и без всего того, что за семь месяцев их жизни в тайге стало ему необходимым? И вот разорвало неподвижность утренней тишины. Запущенный винт стал вздымать снежную пыль, самолет тронулся, сделал полукруг, выбрал направление взлета, легко побежал по полю. Обычным рейсом улетал он в Комсомольск, вез почту, медикаменты для комсомольской аптеки и даже ящичек с гримом, который срочно был нужен актерам городского театра.
Два работника из Комсомольска заняли места в кабине. Надо было прощаться. Алеша протянул руку охотнику. Он хотел обнять его, но не знал, в обычае ли это у живущего на Амуре народа. Он только крепко пожал его руку.
- Я приеду, Заксор, или ты приедешь в Хабаровск, - но хотел он сказать совсем другое.
- Наша тайга - другая тайга. Приезжай смотри надо. То́ убьем, торбаза будут.