- Насчет Стадухина проморгали, конечно. И несправедливо и неправильно обошлись со стариком. Есть у нас такие леваки. Политики не понимают… людей не умеют использовать. Старую интеллигенцию готовы сбросить со счетов. Мы уже кое-кого подтянули. Насчет бригад я отметил. А вот что, Свияжинов… не взял бы ты на себя одно поручение? Не переговорил бы со Стадухиным? У вас отношения налажены… скажи ему прямо, что на старое обижаться нечего. Мы ему доверяем и полностью во всех его должностях восстанавливаем, пускай снова руководит учреждением. Как полагаешь - согласится?
- Надо поговорить.
- Ты бы взялся?
- Попробую. Он сейчас как раз в городе.
- Вот и отлично. Поговори с ним и все объясни. Хорошо, если бы ты сегодня успел. Скажи ему, что мы хороших товарищей в помощь дадим… добьемся увеличения средств. А если нужно… я готов - потолкуем сообща. Можно завтра же. - И он снова пригнулся к своему календарю. - Завтра, в половине одиннадцатого. А теперь о тебе. Путина кончается. Придется переходить на что-нибудь другое. Ты думал об этом?
- Думал.
- И как? Ты чего бы хотел?
- Это вы сами решайте.
- Ну, а все-таки?
- Я бы хотел подучиться, - сказал Свияжинов искренне. - Знаний у меня не хватает. А без знаний я только вполовину используюсь.
Губанов прищурился.
- А мы тебя по разверстке пошлем… хочешь в Промакадемию? - сказал он в упор и как-то мгновенно потеплел и, уже не скрывая этого тепла, улыбнулся. - Ты вот на меня в свою пору обиделся… нехорошо, мол, не по-товарищески я встретил тебя. Неправда, Свияжинов. Я тебя именно по-товарищески встретил и по-товарищески рассудил, как тебе легче всего самого себя найти будет… Мы не верхогляды, не думай. В хозяйстве партии мы - скопидомы… людьми не бросаемся. У нас каждый человек на учете. И задача партии - из каждого извлечь максимальную пользу для дела… и по способности оценить, разумеется. Я рад, - добавил он, - что все так получилось. Значит, правильно все-таки мы рассудили.
- Мне этот опыт, конечно, был нужен… плавал я на поверхности. Кроме того, большую переделку человека увидел…
- Ну, до главного поворота еще много работы. С путиной еле-еле справляемся… но люди уже повернулись, смотрят в нашу сторону. Сейчас необходимо только, чтобы новые формы сделать обычными формами. - Губанов снова стал озабочен. - Так исполнишь? Я на твой такт надеюсь… ты разъясни старику основное.
- Постараюсь.
Губанов вдруг задержал его руку:
- Значит, в Промакадемию? Пора скоро и в путь. Вернешься - простору тебе в десять раз больше будет.
Тайфун бушевал третий день. Улицы были в дожде и тумане. Навороченные груды камней, нанесенный песок. В бухте обрушивались волны. Свияжинов нахлобучил на уши кепку и решил идти к Стадухину. На мокром бульваре отчаянно качались деревья. Свияжинов не сразу добрался до крутой Пушкинской улицы. Сверху несся по ней поток. Провинциальные дома и заборы были мокры. Он пошарил по стене, нашел проволоку, и сейчас же закашлялся, как старая собачонка, звоночек. Нет, непримечательную уличку выбрал себе за тридцать лет своей жизни в этом городе Стадухин. Моложавая женщина открыла дверь.
- Вам Клавдия Петровича? Проходите сюда.
Стадухин в своем кабинетике сплетал какую-то хитрую сетку.
- Простите… руки не подам. Все распустится. Как это вы меня разыскали? - Он держал концы бечевы, навернутые на какие-то коклюшки. И сам он был похож на старую вязальщицу со своим младенчески стертым затылком, с золотистым клоком на лысинке. - Я ведь в городе случайно, на один день… да вот задержала погода. Хочу одно приспособление придумать к ставному неводу. Подержите-ка кончик. - Он сунул ему в руку коклюшку. - Вот так. Я буду плести, а вы не отпускайте.
- Я к вам с поручением, Клавдий Петрович.
- Говорите. Я слушаю.
- Как бы вы отнеслись, Клавдий Петрович, если бы вас снова поставили во главе учреждения? А всю эту историю надо забыть.
И он передал то, что поручил ему Губанов. Пальцы Стадухина машинально продолжали плести. Его глаза пучились.
- Невозможно, товарищ Свияжинов! Я занят практической работой, во-первых… у нас есть планы на будущий год. Будем расширять опытную станцию. Трест идет нам навстречу.
- Опытная станция останется. Трест вам не нужен. Сможете расширять станцию за счет учрежденской сметы.
- В учреждение… назад? - пробормотал Стадухин наконец. - Да вы шутите! У меня с ним такое, знаете ли, связано…
- Но сейчас-то вы и сами к некоторым прошлым своим установкам относитесь критически…
- Да, отношусь критически. А все-таки туда не вернусь.
- Почему?
- Не хочу.
- Почему не хотите? Ведь подбор сотрудников предоставляется вам… создадим товарищескую рабочую атмосферу. Меня просили передать, что в этом отношении партийные организации вам всецело помогут. Если вы не полагаетесь на меня, пойдемте завтра к Губанову. Договоритесь с ним сами.
Пальцы всё плели и плели.
- Вы разматываете, Клавдий Петрович.
- Да вы подержите, подержите коклюшки… и зачем только понадобилось тревожить меня! - Он оставил наконец свои коклюшки и обиженно полез за платком. - Приехал я всего на день… живу на промысле, делаю свое дело.
- Так ведь я бы нашел вас и на промысле.
- Послушайте, товарищ Свияжинов… не трогайте вы меня, а? Ведь вот и все мои учебники из пособий изъяты.
- Кто это вам сказал?
- Ельчанинов.
- Хотите, я вам докажу, что в рыбвтузе ваши учебники остались в числе основных пособий? Я захватил программу. - Он достал напечатанную на машинке программу. - Прошлогодняя печатная программа устарела. Вот новая. Ведь те установки, которые вы сами отвергли, не вошли в ваши основные учебники. - Волнуясь и так же пуча глаза, Стадухин читал программу. - Как видите, ни с одной стороны авторитет ваш не поколеблен. Я думаю, что и в интересах науки и в интересах общественных вы должны согласиться.
- А как же Ельчанинов? - спросил Стадухин расслабленным голосом.
- Ельчанинов давно в Ленинграде. В сущности все дело второй месяц без руководства…
- Позвольте… как же так - без руководства? Ведь экспедиции посланы… сейчас как раз время отчетов.
- Вот видите - и экспедициям пора возвращаться… в самое время - за дело. А атмосферу вам создадим рабочую, дружественную.
Взъерошенный, Стадухин сидел над своей растянутой сеткой. Отпущенные коклюшки болтались на веревочках.
- Лизавета Ивановна, - позвал он вдруг. - Что вы скажете? По-вашему, я могу согласиться? Войдите сюда. - Но никто не вошел. - Имею я право, по-вашему, после всего, что случилось, вернуться назад? - сказал он еще отсутствующему собеседнику и внезапно кинулся к своим коклюшкам. - Ну, куда же вы их упустили… все перепутали… тут главное в этой ловушке! - Его руки хватали концы. - Вы извините уж… все-таки вы меня взволновали… знаете ли, делу я отдал тридцать пять лет. Приросло, ничего не поделаешь. Но как же так сразу… я не могу.
Ему нужно было остыть, разобраться, дозваться, наконец, свою Лизавету Ивановну.
- Так вы подумайте, Клавдий Петрович. А завтра утром я за вами зайду. Пойдем вместе к Губанову.
И Свияжинов оставил его - растерянного - за безнадежно запутанным плетеньем. Не такой уже наглухо прикрытой заборами показалась эта крутая Пушкинская улица. И даже бухта, захлестанная дождем, открылась в ненастном великолепии. Внизу чернейше дымили трубы завода. Не навестить ли в несвоевременности дождливого утра Митьку Бакшеева? Удастся ли еще перед отъездом повидать этого спутника детства? И Свияжинов спустился вниз к заводским воротам.
- К инженеру Бакшееву.
Ему выдали пропуск. Он прошел под аркой ворот. Длинные корпуса стояли в обе стороны. На верфи судостроительного цеха готовые катера дожидались моторов. Ему указали наконец на узкую дверь. Голова в серой кепке приподнялась над столом, и деловое и все еще не похожее на деловое лицо Митьки Бакшеева мгновенно потеплело.
- А я тебя ждал да ждал.
- Я все в разъездах… на промысле. - Свияжинов подсел к его столу. - А скоро и совсем из наших мест двинусь.
- Далеко ли?
- Да получиться. В Промакадемию.
- Хорошее дело, - одобрил Митька. - Ты только прихвати еще чего-нибудь… специальное прихвати. Тебя в Горный не тянет? Захватывай корабельностроительный… в Хабаровске морскую верфь строить будут.
- Что ж… может быть.
- Хочешь поглядеть на нашу работу?
Он отдал распоряжения помощнику и повел за собой.
- Ты автогенное дело знаешь? Про электросварку слыхал? Раньше вручную клепали… в котел человека засадят - и бей, пока не оглохнешь. В табели так глухарями и значились. И пока еще дырья насверлишь да пригонишь дыру к дыре… а теперь - всюду болт изгоняем. Болт - это прошлое.
Он ввел его в электросварочный цех. Высоко на стапелях стояли корпуса судов. В вышине, на лесах, возились и ползали люди с ослепительно белыми и сиреневыми огнями горелок.
- Поднимись… погляди. Руками потрогай, - и Митька повел его наверх по доскам настилов. Смотря сквозь щиток, водил мастер огненным ревущим концом, и огонь намертво железным швом запаивал корпуса, бреши пробоин и паровые котлы. Ревело, рвалось и сыпало искры белое стремительное пламя. - Ты потрогай… потрогай! - кричал ему Митька. И он трогал швы, сменившие старую клепку. - Экономия знаешь какая? - кричал снова Митька. - Тридцать три процента… а то и все пятьдесят! Ну как - красота?
Они проходили по доскам настилов от одного сварщика к другому, от корпуса к корпусу. Свияжинов оглох и наполовину ослеп. А Митька все вел и вел. Наконец они стали спускаться.
- Ну, видел? Что скажешь?
- Это крепко? - усомнился он.