Если у человека отнять все, включая исподнее, а также душу, но оставить на руке часы, он, сам того не замечая, будет все чаще и чаще посматривать на эти часы, потому как на часы надлежит именно посматривать. Голодный и холодный, он не на хлеб, в чужой руке зажатый, воззрится, не на шубу-дубленку, начиненную райским климатом, но - все на те же часы дурацкие, якобы контролирующие время, а на самом деле не имеющие с ним ничего общего: часы это часы, коробочка металлическая с потрохами, тогда как время это время, то есть нечто сверхъестественное, поэтическое, ни пальцами, ни глазами, ни языком с ушами не ощутимое. Разве что - сердцем… Воображением. Любовью к жизни. Ненавистью к смерти.
Так и я, оставшись на бобах, ежеминутно вспоминал о своем безденежье, будто на часы посматривал. Но безденежье все же не часы, которые, на худой конец, можно загнать по дешевке и на вырученную монетку обрести пирожок. С повидлом.
Но, подобно съеденному пирожку, безденежье вселяет в нас энергию, а именно - побуждает к действиям. Для начала решил я обследовать содержимое портфеля, того самого, сопутствующего мне в скитаниях по безлюбью. Предмет номер один: электробритва "Харьков". С плавающим стригущим устройством. В футляре. Извлекаю и на ладони держу, как бы взвешивая.
- Штепсель в туалете, - поясняет спящий возле меня человек. - Иди побрейся, - предлагает простуженным, осипшим голосом путешественник. - Покараулю твой портфель.
- Спасибо, не надо, - отвечаю спящему. - Решил до Москвы не бриться.
- Родные не узнают. А приборчик, что же… продаешь?
- Скорей всего - нет. Впрочем, как знать… Вообще-то я эксперимент провожу. На выживание. Под кодовым названием "Не имей сто рублей…".
- Имей тысячу - так, что ли? Глупому ясно: сто друзей выгоднее иметь, нежели "стольник". Ну что такое сотенная в наше время? Одного из ста друзей в ресторане угостить - задумаешься. Устарела поговорка. Однако и друзья нынче… по лавкам не валяются. Друга нынче заработать необходимо или - закупить. Если не завоевать. И от ста рублей нынешний друг ни в жисть не откажется. Так что иметь хорошо бы всю поговорку целиком. И рубли, и приятелей. И лучше - больше. Девиз твоего эксперимента не выдерживает критики. А суть эксперимента - в чем она?
- Познать мир. Попутно - себя. Вам скучно? Допрашиваете, а сами зеваете!
- Мне страшно. А скучно было… когда впервые брачными узами себя опутывал. Мне страшно… И боюсь я - чего? Жениться еще раз. Нох айн маль, как говорят в Нюринберге. Стало быть, на выживание рассчитан эксперимент?
- Вот именно. Как без копейки в кармане добраться от берегов Амура до берегов Невы.
- Что ж тут такого… И прежде добирались, выживали, - обнадежил меня лежачий хрипун, наверняка не простуженный, а просто пропившийся до потери голоса. - Беглые каторжники сахалинские, к примеру… Да мало ли землепроходцев. Тут главное условие - веселости в мозгах не утратить. Восхищения жизненного. Не шелест рублей, а трепет души! - внезапно очистившимся тенором пропел он.
Наконец-то меня догадка прострелила: Купоросов! На лавочке Сергей Фомич Купоросов лежит, выступает, надо мной потешается. Измененным голосом. Самый темный угол в зале ожидания облюбовал, затаился. И несмотря на это - вышел я на него! Без промаха. Как самонаводящаяся торпеда.
- Кого за нос водите, Сергей Фомич? Узнал я вас…
И тут в нашем диалоге пауза происходит. Показавшаяся мне - томительной. На мгновение засомневался я, что передо мной Купоросов; а человек, скрипя расшатанным диваном, поджал ноги, достав из-под головы кожаный пиджак, и нехотя, как бы скрипя собственными суставами, обрел сидячее положение.
- Хорошо, пусть так. Допустим - Фомич. Нехай, как говорят в Жмеринке. А тебя, кирюха, ежели память не изменяет, Витей зовут?
- Веней. Вениамином. Сутки всего лишь не виделись, а вы забыть успели. Виноват, не попрощался там, на пристани. Разобиделись? Только ведь, сами понимаете, два года на материке не был! В глазах поплыло… Огни, машины, толпа!
- Ну и чего хорошего на твоем материке? На острове небось ужинают об эту пору? Есть хочешь? - прервал Купоросов мои оправдания, попутно извлекая из блестящего пиджака, будто из сейфа стального, завернутую в пергамент куриную ногу поджаристую. - Обрабатывай, Вениамин. А приборчик свой побереги. Не желаешь бриться - не брейся. Учти: человек с приборчиком - это уже нечто. Представь себе: пустыня, песок или там снежное безмолвие, равнодушное пространство, а ты - с приборчиком! Машинка у тебя, агрегатец! Дитя мысли… И глядишь, бритва сия для тебя, материалиста современного, выкормыша науки, - целительней любой иконы делается. Припекло, достало, до корешков организма пробрало на ветрах жизненных, а ты извлек приборчик, к сердцу прижал, воздал хвалу эпохе, то бишь себе самому, - и глядь, отпустило. А ежели штепсель или там на батарейках твой аппарат тупейный - тогда и вовсе хорошо: включил и слушаешь музыку его металлическую, упиваешься пением шестеренок. Никакой Бах или там Соловьев-Седой в сравнение не идет. Я оптимист, Венечка. Человек, который смеется. Ешь ногу, не стесняйся. Вторую конечность я уже оформил. Увы, без гарнира. Даже без хлеба.
- Спасибо… если не шутите. Перекус как нельзя кстати. Через час на товарную болгарские помидоры подадут. Четыре рефрижератора. Решил поразмяться. Здешних бичей не хватает. Которые не в трансе после вчерашнего - те на более выгодной разгрузке. Вот и сколотилась бригада из случайных шабашников.
- И ты, стало быть, в шабашники? С портфелем? Не пойму я тебя… А вдруг ты - шпиён?! Маскируешься под несчастненького. Видел я, как ты галстук со своей шеи снимал, будто с чужого человека… руки тряслись. С такой… рожей интеллигентской - и чтобы без копейки. Не верю. И добро бы - сытый голодного не разумеет, так нет же - каждому по куриной ноге досталось. Ну что ж, валяй бичуй, потрись горбом… о правду жизни.
- А мне, знаете ли, не впервой! - обижаюсь и хвастать начинаю вследствие обиды. - Два месяца в порту на севере Сахалина марочку держал! В разгар навигации. В ранжир, затылок в затылок, ни разу места не уступил! Ряшки шире моей вдвое - на бетон с размаху ложились! Накрывшись мешком! Мучкой пшеничной… А я устоял! Под седлом. Сахар, горох, мыло, "огненная вода", сурик бочковой… Все, что жители на острове употребляют, - через мою спину - с корабля на берег перешагнуло.
- Нашел, чем хвастать, феномен. Вот если б ты на острове летающую тарелку обнаружил… и под ружьем - в милицию отконвоировал. Хотя бы устаревшую, довоенного производства. Или, скажем, стеклотару, которой там, на островах, горы Капкасские накопились, заезжему иностранцу валютному сплавил, на его пароход сдал, погрузил. Тут уж я перед тобой головку-то склонил бы. Из уважения. А то - "под седлом"… Унываешь, парень. А это нехорошо. Преступление это - в твоем возрасте унывать. Давай-ка договоримся: с помидорами управишься - чеши сюда. То есть ко мне, в этот закуток, возвращайся. Ибо я здесь не просто так разлегся, а с умыслом: соображаю. А правильнее сказать - решаюсь. На ответственный шаг.
- Жениться или нет в четвертый раз?
- Откуда сведения?
- Сами же…
- Ах черт… тебя за ухом почесал! Как говорят в Улан-Удэ. Опять же - не все так просто. Договорился я тут… с одной косоглазенькой. В свадебное путешествие пуститься. Билеты плацкартные приобрел. Люблю в оживленном обществе, среди себе подобных передвигаться. А косоглазенькая моя в отдельном купе ехать пожелала. Затеребила совсем: хочу так, хочу этак… Ну и… смутила мне душу… Пожеланиями своими. Не денег жалко - принципов. И вот я малость… заколебался, сомнения меня посетили: а стоит ли с подобным айсбергом, у которого две трети всей его сущности в воде непроглядной находятся, стоит ли с этим котом, вернее, кошкой в мешке, с претензиями ее всевозможными, непредсказуемыми, - судьбу связывать? Резонно ли? Жених я теперь, по четвертому разу, весьма разборчивый сделался. Брезгливый. С одной стороны - стоит попотеть, как говорят в морге. Все зубы у девушки целы, хоть и шатаются, восточная улыбка таинственная сквозит на губах, в глазах напор и… хи-хи: по-турецки сидеть может часами. Не двигаясь и ни слова не произнося. А с другой стороны - боязно: а ну как затоскую? Что ни говори, а четвертый раз… заново рождаюсь! Железная воля нужна. И - здоровье незаурядное. Одним словом - "теребила баба лён - заработала мильён"!