- А участок обороны широченный, и место очень бойкое, - продолжил его мысль Привезенцев. - Если немцы перейдут в наступление, то не иначе как перед нашим полком.
Эта мысль не была новостью для Поветкина, но сейчас, услышав ее от Привезенцева, он с резкой остротой понял ее значение. Конечно, где же, как не по холмам и высотам, удобным для действий танков, ударит противник. А если ударит всерьез, то что могут сделать эти жиденькие, вытянутые в ниточку боевые порядки стрелковых батальонов, эти две уцелевшие 45-миллиметровые пушки и на весь четырехкилометровый фронт шесть станковых пулеметов. Не то что мощную атаку, даже короткий удар с ограниченными целями полк едва ли выдержит.
Беспокойство и сомнения так властно овладели Поветкиным, что он, уйдя от Привезенцева, до утра ходил по батальонам и, едва дождавшись рассвета, позвонил командиру дивизии. Как всегда, генерал Федотов ответил сразу же, словно он никогда не отдыхал. Выслушав сбивчивый, взволнованный доклад Поветкина, он помолчал немного и спокойно, как показалось Поветкину, совсем равнодушно спросил:
- А что, собственно, стряслось? Что так взвинтило вас?
- Пополнение нужно, товарищ генерал, немедленно пополнение и людьми и оружием.
- Это давно известно, и пополнение скоро будет. А пока по одежке протягивайте ножки. Главное - не паниковать, не искать двадцать пятый час в сутках, а наиболее целесообразно и полно использовать и наличное оружие и оставшихся людей.
Обычно после каждого разговора с уверенным, всегда спокойным генералом Федотовым успокаивался и Поветкин; сейчас же он не только не успокоился, а наоборот с еще большей остротой чувствовал всю сложность и трудность положения своего полка. То, что Федотов не сказал, когда прибудет пополнение, со всей очевидностью показывало, что и сам генерал не знал, когда и сколько прибудет людей и оружия, что командир дивизии и сам переживал, очевидно, не меньше и не легче, чем командир полка. Его совет правильно использовать людей и оружие также ничего конкретного не давал. По твердому убеждению Поветкина все было расставлено именно так, как нужно, и с таким составом полка ничего другого нельзя было придумать. Оставалось только одно: ждать, что будет дальше, и если противник перейдет в наступление, драться до последней возможности, как дрались в те страшные дни, когда полк столкнулся с наступавшими от Белгорода фашистскими танками. Но тогда было совсем другое положение: и людей больше, и оружия, да и сами люди после зимних побед и короткого отдыха неудержимо рвались вперед и были готовы сломить любые преграды. Теперь же, после стольких боев, люди устали, измотались, а неожиданная остановка под Белгородом и тяжелые потери подорвали в них тот порыв, который владел ими в ходе наступления от Воронежа к Белгороду. Это Поветкин чувствовал по самому себе и это же видел в каждом из своих подчиненных.
Мрачный, с тяжелыми мыслями, вернулся он перед завтраком в хату и застал там поджидавшего его, как и всегда, веселого замполита.
- Ты что, не спал всю ночь? - спросил Лесовых, беззаботно улыбаясь.
- Да нет. Под утро только по ротам прошел, - стараясь рассеять дурное настроение, ответил Поветкин.
- Ну и как? Неприятное что-нибудь?
- Нет. Все в порядке, - с неожиданным вздохом сказал Поветкин.
- Что с тобой, Сергей Иванович? - всмотрелся Лесовых в его потемневшее лицо. - Ты взволнован чем-то, огорчен? Что, из дивизии что-нибудь или у нас?
- Не то и не другое, - избегая встречи с пытливыми глазами Лесовых, проговорил Поветкин. - Просто раздумался обо всем, и как-то стало не по себе.
- О положении полка?
- Конечно, о чем же другом.
"Вот как раз о другом-то я и хотел тебя спросить", - подумал Лесовых и, опустив голову, тихо сказал:
- Положение, конечно, у нас не легкое, но и не отчаянное. Собственно, самое страшное позади. Я как вспомню, что было на высотах под Белгородом, так изморозь по всему телу…
- Да, горячие были денечки, - согласился Поветкин.
- Что там горячие. Страшные! - воскликнул Лесовых. - Я тогда ничего не говорил тебе, а сейчас скажу. Только пойми правильно. Я верил в наших людей, крепко верил и знал, что никто не подведет. Но временами казалось, что люди не выдержат такого напряжения, надломятся - и катастрофа. Но все, все до единого выстояли, не сникли. И понимаешь, - порывисто схватил он и стиснул руку Поветкина, - я смотрю сейчас на каждого, кто уцелел, и вижу в них совсем не тех людей, какими представлял раньше. Понимаешь, - стихнув, задумчиво продолжал он, - я вроде знал в полку всех, вроде раскрыл и понял каждого солдата и офицера, но это было самообольщение. Понял-то людей по-настоящему я только вот тут, на этих холмах и высотах под шквалом огня и натиском фашистских танков.
- И знаешь, Сергей Иванович, - с еще большей горячностью продолжал Лесовых, - я тоже часто думаю о положении нашего полка, понимаю, как туго придется нам, если противник ударит, но после тех испытаний, что перенесли наши люди, я уверен: противник ничего не добьется, мы опять выстоим и победим!
- И я нисколько не сомневаюсь в людях - вновь почувствовав нараставшую тревогу, нетерпеливо перебил его Поветкин. - Однако на войне определяют успехи не только настроения и качества людей. Главное на войне - сила, материальная сила. Будь ты хоть самый сверхталантливый, сверхсмелый, свархбесстрашный человек, но если ты один, а против тебя два десятка, если ты только с автоматом, а против тебя танк, то ничто не спасет от гибели. Может, ты и немало сделаешь, но главного все равно не добьешься, не победишь врага. Оружие, оружие нужно нам и люди… А у нас на четыре километра фронта две пушчонки легонькие и шесть пулеметов.
- И оружие будет и люди - все будет! - воскликнул Лесовых.
- Я тоже так думаю. Но когда, когда, время-то мчится, и противник ждать не будет.
- А ты считаешь, что у немцев положение лучше нашего, думаешь, они меньше потеряли?
- Нет, не думаю.
- А я полагаю, что они вообще наступать не будут.
- Значит, война кончилась, и завтра по домам, по хатам?
- Завтра не завтра, но и не так долго осталось, - запальчиво ответил Лесовых и, приблизясь к Поветкину, раздельно, чеканя каждое слово, продолжил:
- О том, что война подходит к концу и фашисты явно выдохлись, говорят факты. Первое - это наше контрнаступление в прошлом году под Москвой. Немцы же Москву в бинокли видели и покатились назад. А почему? Да потому, что силенок не хватило! Второе - сражение у Волги. Двадцать две дивизии, триста тридцать тысяч человек немцы потеряли. Это же не капля в море, а громадина. Третье - наше зимнее наступление по всему фронту. От хорошей жизни, что ли, они, бросая технику, откатились на сотни километров. И четвертое - вот это их последнее наступление здесь, под Харьковом и Белгородом. Ну, захватили они Харьков, ворвались в Белгород, а дальше что? Остановились, примолкли. А почему? Да потому, что наступать нечем! Выдохлись, довоевались!
Склонив голову, Поветкин слушал Лесовых, отчетливо представляя все, что говорил тот, но никак не мог согласиться с тем, что немцы окончательно выдохлись и не смогут развернуть новое наступление. Слишком свежи были в памяти Поветкина все те события, которые развернулись на фронте в последние недели. Зимой, в разгар нашего наступления от Воронежа к Белгороду и Курску, ему и самому казалось, что война кончается, немцы ослабли, и наше наступление никогда не остановится, устремляясь все дальше и дальше на запад, к Днепру, на левобережье, к государственной границе и затем на территорию самой Германии. Но наши войска неожиданно остановились, и не только остановились, а, подойдя почти к самому Днепру, под вражеским натиском покатились назад, оставив даже такие крупные города, как Харьков и Белгород. Правда, на Северном Донце за Харьковом и севернее Белгорода продвижение гитлеровцев было задержано. Но по своему полку Поветкин хорошо знал, что эта остановка была вызвана не тем, что гитлеровцы окончательно выдохлись, а тем, что они натолкнулись на такое упорство советских войск, какого им, очевидно, никогда не приходилось встречать. По тому, что сейчас было перед полком, Поветкин знал, что силы у противника еще есть, и силы не малые. Даже простым наблюдением за минувшие дни на вражеских позициях было выявлено двадцать семь танков, три полных дивизиона артиллерии, шесть минометных батарей и не менее двух батальонов пехоты. К тому же, как сообщали из штаба дивизии, наша воздушная разведка непрерывно отмечает большие передвижения немецких войск и техники в ближних и дальних тылах. Все это отчетливо и ясно говорило за то, что противник не выдохся окончательно, что если он пока не наступает, то не потому, что сил нет, а всего вероятнее потому, что готовится к новому, более мощному и решительному удару.
Эти мысли Поветкин и высказал. Лесовых старательно, с вновь посуровевшим, окаменелым лицом выслушал все, долго молчал и вдруг, резко встав, подступил вплотную к Поветкину.
- Так почему же, почему не наступают они сейчас? - звонко выкрикнул он и, все более волнуясь, обвернулся к окну.
- Готовятся, очевидно, да погода не наступательная. Сегодня подмерзло, а что было вчера, позавчера? Грязь непролазная, танки и те утопают чуть не по башню, пригорка одолеть не могут.
- Значит, виноват генерал Погода. Так, что ли? - не глядя на Поветкина, язвительно бросил Лесовых.
- Без дождя и грибы не растут.
Подобное, знаешь ли, Геббельс твердит при всяких неудачах. Под Москвой их мороз разгромил, на Волге осень холодная, этой зимой снега непролазные, а теперь грязь, распутье остановило. Не мороз, не грязь, не снега, а мы, мы - советские люди и тогда их разгромили и теперь остановили! Вот в чем главное!