Сидя рядом с Гаркушей, Алеша чувствовал на себе множество изучающих взглядов совсем незнакомых ему людей. Сквозь раскаты смеха до него доносились обрывки чьих-то разговоров:
- К пулеметчикам пополнение прибыло. Двое-то совсем молодятинка, а этот-то, этот, смотри, отчаюга! Видать, бывалый парень, огни и воды прошел…
- Ты что не ешь-то? - толкнув задумавшегося Алешу локтем, сказал Гаркуша. - Наедайся вдоволь. Знаешь, як выражався тот самый казак, що в запорожской сичи був самым що ни на есть смелым и сильным?
- Не знаешь! Ой, худы твои дела! Так вот слухай! Вин як очи продирав, так на усю округу гомонив: "Гей, кашевар, подать мени сюды котел каши, бочку браги, шматок сала, пив барана, целу гуску на закуску, ще куренка на прикуску, жбан горилки на утруску, та голушек на догрузку". О, це як! Настоящий був герой!
Взрыв дружного хохота смял последние слова Гаркуши. Среди солдат веселее и заразительнее всех смеялся смуглый парень с копной светлых вихрастых волос. Он поворачивался то к одному, то к другому соседу, что-то говорил им и, улыбаясь ярким, полнозубым ртом, утихал на мгновение, строго сдвинув жиденькие выцветшие брови над остреньким с едва заметной горбинкой носом и вновь заливался смехом, морща пухлощекое, с округлым подбородком лицо. Мимолетный взгляд его светлых, искрящихся радостью глаз часто останавливался на Алеше. Когда смех утих и многие, закончив завтрак, поднялись из-за стола, светловолосый парень подошел к Алеше и, все так же весело и просто улыбаясь, протянул ему тонкую руку.
- Тамаев, кажется, да? - спросил он звонким, с мальчишеской хрипотцой голосом и, не ожидая ответа Алеши, добавил:
- Будем знакомы, комсорг роты, Васильков Саша.
- Т… Тамаев Алексей… Алеша, - ответил Алеша, невольно подражая тону комсорга и крепко сжимая его сильную, костистую руку.
- Как настроение? - пристально всматриваясь в Алешины глаза, спросил Саша и, опять не ожидая ответа, продолжил:
- Конечно, вначале, когда еще никого не знаешь, неловко как-то, диковато, а потом привыкаешь. Ты родом-то откуда?
- Из-под Серпухова, с берега Оки.
- Да мы же земляки! - воскликнул Саша. - А я москвич. Лефортово знаешь, это почти окраина, но я так люблю эту окраину, что и на центр не променяю. Ну, ладно. Алеша, меня командир роты вызывает, бежать надо. Положение у нас вот какое: с тобой вместе нас, комсомольцев, будет теперь девять человек. Это уже сила, организация, правда? Собрание послезавтра. Поговорим о наших задачах. С докладом выступит командир роты. Ну, а тебе, я думаю, придется быть агитатором или помощником агитатора, так что готовься. И главное, Алеша, - шепотом продолжал он, - не теряйся, чувствуй себя на высоте, не забывай, что ты комсомолец. На нас все смотрят, а командование и парторганизация дел настоящих ждут. Так что - кровь из носу, но не отставать и другим пример показывать! В случае чего приходи, поговорим. Я в третьем взводе, во втором расчете. Ну, бывай!
Саша резко встряхнул Алешину руку, блестя глазами, дружески улыбнулся и стремительно пошел к дому, где жил командир роты.
- Кто это, а? Алеша, кто? - подскочил к Алеше нетерпеливо поджидавший его Ашот.
- Комсорг роты, Саша Васильков.
- Сразу видно - хорош парень, душа человек, глаза у него такой честный, такой простой, - с горячностью сказал Ашот и, схватив руку Алеши, горько воскликнул:
- Почему я не комсомол? Почему? Почему - башка дурной! Хотел паступить, боялся паступить, трусил. Не достоин считал, не дорос Ашот.
- А ты сейчас вступай.
- Нет! - решительно возразил Ашот. - Ни за что сейчас. В бой пойду, повоюю, вступлю. А теперь нельзя!
- И правильно! Отличишься в бою, тогда совсем другое дело.
- Отличишься! - отчаянно замотал головой Ашот. - В бою снаряды, мины, танки. Попробуй отличись! Агонь кругом, свистит, воет, стреляет. Поднял голова - дырка в лоб, нет Ашот; апустил голова - фашиста проморгал, штык в бок, опять нет Ашот!
* * *
Вдохновенная радость, овладевшая Алешей после разговора с комсоргом роты Сашей Васильковым, исчезла, казалось, совсем по никчемному поводу.
Сразу же после завтрака Чалый построил свой расчет, придирчиво осмотрев всех троих, повел на подсохшую луговину, где уже виднелись группы солдат из других взводов и рот.
Было погожее, солнечное утро ранней весны. Еще голые деревья нежились теплом и, казалось, испускали невидимые, но так хорошо ощутимые струи волнующего аромата. На их темных ветвях хлопотливо и озабоченно судачили грачи, ремонтируя старые и мастеря новые гнезда. Бездонная синь неба, выцветшая от солнца, неуловимо голубела. Где-то совсем недалеко задористо звенел жаворонок.
Или от разговора с комсоргом, или от прелести чудесного весеннего утра Алеше было радостно и весело. Чувствуя каждую частичку своего тела, он твердо шагал по сырой земле и мысленно напевал одну и ту же мелодию. В мелькавших, как воспоминания отрывочных мыслях уносился он то на берег родной Оки, где теперь уже сошел лед и ребята с удочками-закидушками блаженствуют на обрывистом берегу. А через минуту был уже на юге, у города Белгорода, где прошлой ночью опять глухо стучали выстрелы, эхом отдавались редкие взрывы, бледно озаряли небо вспышки ракет и шла незнакомая, таинственная фронтовая жизнь, в которой он, Алеша Тамаев, скоро займет свое достойное место.
- В ногу, Тамаев, в ногу! - бесцеремонно оборвал Алешины мысли резкий голос Чалого.
Алеша встрепенулся и только сейчас заметил, что сбился с шага и шел вразлад с Гаркушей и Ашотом. От этой оплошности все очарование мигом исчезло, и он, как учили в запасном полку, пропустил один шаг и приладился к ходу шедшего впереди Гаркуши.
- Расчет… - неумело, совсем не по-военному скомандовал Чалый. - Стой! Нале-во!
Да и сам Чалый, когда посмотрел на него Алеша, был мало похож на военного, а тем более на командира. Маленький, худенький и горбоносый, он растерянно стоял перед расчетом, видимо не зная, что делать.
"Ну и командир!" - мелькнула у Алеши язвительная мысль, но он тут же отбросил ее, осуждая себя за недостойное поведение.
- Сейчас мы, - глядя почему-то в землю, нескладно прокричал Чалый, - займемся элементами тактико-строевой подготовки. Это значит: перебежки и переползания по-разному, значит так, это по-пластунски, на получетвереньках и… - окончательно сбившись, замялся. - Ну и вообще так, как надо в бою перебегать и переползать.
Смешными и нелепыми казались Алеше и сам Чалый в роли командира, и эти перебежки и переползания, которыми они - молодые солдаты - в запасном полку занимались чуть ли не каждый день.
- Ну, с кого качнем? - беспокойно оглядывая Гаркушу, Алешу и Ашота, проговорил Чалый. - Давайте-ка с вас, Тамаев, - остановился он на Алеше, крикнул ему: "Два шага вперед, ложись!" - и, растягивая слова, пропел:
- Новая огневая позиция - прямо сто метров, у куста. Короткими перебежками на новую огневую позицию - вперед!
Алеша, позабыв смешную фигуру Чалого и его визгливый голос, порывисто вскочил и стремительно, что было сил, понесся к темневшему невдалеке кусту рябины.
- Стой, стой! - почти добежав до куста, услышал Алеша голос Чалого. - Убит, наповал убит! - еще назойливее кричал Чалый. - Назад возвращайся, снова повторим.
Ничего не понимая, Алеша понуро вернулся, лег на прежнее место впереди Гаркуши и Ашота, по команде Чалого так же резво вскочил и еще стремительнее побежал, вкладывая в этот бег все свои силы. И опять Чалый прокричал: "Убит, убит наповал!" - и вернул Алешу в исходное положение.
- Эх, ты! Разве так перебегают, - укоризненно, но без злости сказал Чалый. - Смотри, как нужно.
Он неожиданно резко шагнул в сторону, словно подломив ноги, плашмя рухнул на землю и сам себе нараспев скомандовал:
- Новая огневая позиция у куста. Короткими перебежками, вперед.
Он стремительно вскочил и, пригибаясь к земле, побежал так быстро, что Алеша даже не успел заметить, когда Чалый упал, отполз в сторону и снова побежал.
- Видал: коленца выделывает, - одобрительно сказал Гаркуша и локтем толкнул Алешу. - А ты что же! Тоже, герой, на курсах пулеметчиков занимался!
Алеша даже не слышал язвительных слов Гаркуши. Оцепенев, он видел только сухопарую фигуру Чалого, его резвые ноги и худое, изрезанное морщинами лицо. Не обида, не отчаяние, а полное отрешение от всего окружающего охватило Алешу. Маленьким, беспомощным, совсем ни на что не способным чувствовал он себя и все так же, не отрывая взгляда, смотрел на Чалого, который перебежку проделал так, как не смог он, лучший бегун в своем селе и победитель многих школьных состязаний.
- Ну, вот. А теперь повторим, - шумно дыша, с бесхитростной улыбкой сказал Чалый и подал команду занять Алеше исходное положение.
"Пробегу, пробегу точно, как нужно!" - мысленно твердил Алеша и, услышав команду, вскочил, со всей силой рванулся вперед, упал на землю и, отчаянно работая руками и ногами, отполз в сторону.
- Мало, мало пробежал! - остановил его Чалый. - Такая перебежка все одно гибель. Фашисту и прицеливаться не нужно, ты рядом совсем. Повтори-ка снова.
И опять Алеша, злясь на самого себя, бежал, падал, отползал в сторону, но перебежка оказывалась то длинной, то слишком короткой, то отползал или медленно, или далеко, то вскакивал неповоротливо, и Чалый снова и снова возвращал его назад и приказывал повторить перебежку. Когда измученный и душой и телом в десятый раз возвращался Алеша к расчету, Чалый взглянул на его распаленное жаром лицо и неторопливо проговорил:
- Ну, хватит на этот раз. Смысл, кажется, понял. Бегать, вроде, с умом начинаешь.