На Думе Шуйский выговаривал боярам:
- С того часа, как Ляпунов отъехал в Рязань, сделался Прокопка возмутителем рязанских дворян. Он, думный дворянин, письма возмутительные по городам шлет, на меня люд подбивает. И суди, кто больший вор - самозванец аль Ляпунов? Из Зарайска Пожарский уведомляет: воры и его, князя Михайла, к измене склоняют.
Молчат бояре, сникли, а Гермоген посохом патриаршим постукивает, головой укоризненно качает. Василий свое ведет:
- Воровство великое на Руси, и как унять его, чем предел положить? Кто из вас, думные, совет мне подаст?
Бояре - ни слова, а Шуйский плачется:
- Почто уста сомкнули, аль оглохли? Когда меня винить, каждый наперед лезет, ум кажет. Эх, бояре, бояре, сколь раз сказывал вам: помянете меня словом добрым, да поздно будет. - Всхлипнул. - Не по себе плачу, вас жалеючи. Вы же зло на меня держите. Себя виню, к чему соблазну поддался, согласие на царство дал. Забыл заповедь Господню: не введи меня во искушение…
Воротынский буркнул:
- Заврался Василий, аль нам не ведомо, как на трон мостился.
А князь Андрей Васильевич Трубецкой прошептал:
- Коли ему шапка Мономаха тяжела, так скоро снимем.
Воротынский хихикнул. Шуйский впился в него взглядом:
- Князь Иван, над чем смеешься? Над бедой моей?
Не дождался ответа, повернулся к патриарху:
- Владыка, помолись за меня, сирого и убогого.
Мстиславский подумал с укоризной: "Не свои слова повторяет, Грозного Ивана Васильевича. Тот, когда кого на жертву обрекал, в кошки-мышки играл, себя обиженным мнил. Ан Василий не Грозный…"
Воротынский зло поглянул на Шуйского: "Ох, не опоздать бы, пока он нас всех с палачом не свел…"
Отсидели Думу, поднялся Василий, сошел с помоста. Сутулясь под тяжестью царского одеяния, медленно покинул Грановитую палату. Следом, не проронив ни слова, удалился Гермоген. Понуро разбрелись бояре.
А на следующий день собрались в трапезной князя Мстиславского. Ели, пили хмельное пиво, говорили не таясь. А кого опасаться - одним словом, заединщики. Воротынский по столешнице кулаком стучал, возмущался:
- Не желаем больше под скудоумным Васькой ходить! Лучше уж королевич Владислав!
И никто не перечил, поддакивали и Андрей Трубецкой, и Голицын-младший, и другие. А Мстиславский сказал:
- Успокоим землю нашу, доколь смуте и раздору быть!
Расходились бояре с твердым уговором дальше конца июля с Шуйским не тянуть…
Станислав Жолкевский приближался к Москве. Из Серпухова и Коломны подтягивался самозванец. Угрожала целостности России и Швеция…
Бежав с поля боя от Клушина, рыцари прихватили царскую казну и, разграбив новгородские монастыри, срубили на Балтийском побережье острожки, овладели городами Копорье и Корела, отторгли земли Северо-Западной Руси.
Оправдываясь, Делагарди писал Шуйскому: он-де остался бы в службе московскому царю, кабы не смерть Скопина-Шуйского. А с нынешним воеводой, князем Дмитрием Ивановичем, победы не обретешь, рыцарей же погубишь…
Делагарди ссылался на своего короля. Коль даст ему еще рыцарей и велит идти к московскому царю в подмогу, он, Якоб Делагарди, - воин.
Карл воинов не дал, а Делагарди поручил удерживать Корелу и Копорье.
С того дня, как коронное войско вторглось в пределы Российского государства, агрессивные планы польского правительства резко изменились. Прежняя цель - захват Смоленска и порубежных городов - уже не устраивала Сигизмунда, тем более когда сами московиты попросили на царствование королевича Владислава. У короля Сигизмунда родилась мысль включить Московию в состав Речи Посполитой.
Естественно, он понимал: бояре не примут этого, - и потому о своем желании поведал разве что одному канцлеру…
Коронный гетман не догадывался о помыслах короля: Жолкевский был уверен, что он добывает трон Владиславу. Когда же гетман Гонсевский высказал предположение об истинных планах короля, коронный не придал этому значения…
Шуйский понимал, какая угроза нависла над Россией, и потому метался в поисках выхода. Шведские захваты его не так одолевали - то все далеко от Москвы, а вот ляхи и литва рядом. Ко всему самозванец руки к престолу тянет…
Недобрым словом поминая короля Карла, нарушившего Упсальский договор, Василий велел позвать дьяка Иванова:
- Ты, Афанасий, ряду со свеями заключил, да непрочна она, порушили не свеи, а рыцари, каких нам Карл прислал, в сражении спину показали, допрежь изрядно поворовав государеву казну… Собирайся, Афанасий, и чего вы со стольником Головиным не завершили, тебе заканчивать… В Упсале ударь Карлу челом: пущай шлет свеев нам в подмогу. Напомни, что Жигмунд не только наш враг, но и его, Карла… Даю тебе на сборы два дня…
Отправив дьяка Иванова к шведам, Василий рассылал грамоты по северным городам, призывая собирать земское ополчение и идти к Москве.
ГЛАВА 4
Набат. "Видит Бог, неправду чините!" Начало семибоярщины. "Вам, бояре, велю, покайтесь!" "О спасении души молись, Василий!" Стоит Смоленск. "Не допусти до того, митрополит". Чем Ляпуновы терзались? "Спасение Руси - Владиславу скипетр вручить". И снова Шаховской
Спозаранку в Китай-городе, в соборной церкви Живоначальной Троицы, что на рву, ударил набат. Его подхватили в других церквах. Тревожный гул повис над Москвой, взбудоражил люд. В стрелецких слободах стрельцы выскакивали из домишек приоружно. Из княжеских и боярских подворий вываливала челядь, бежал мастеровой и торговый народ.
- Почто бьют?
- На Шуйского поднимают!
- Пора, хлебнули лиха!
- И то так.
С той поры, как свергли первого самозванца, не видела Москва такого волнения. Толпы собирались на Арбате и на Таганке, Кузнецкой слободе и Лубянке. Народ всякого звания спешил на Красную площадь, запрудил Китай-город, шумели:
- Доколь терпеть?
- Голодом морит Василий, просвета нет!
- Иного царя желаем!
Волнуется Торговая площадь от Фроловских ворот и Покровского храма до Охотного ряда и до самой Лубянки.
Боярин Иван Никитич Романов увидел Голицына, посокрушался:
- Боюсь, не случилось бы лиха. С Шуйского начнут, нами закончат. Кто начал?
- Сказывают, Воротынский и Ляпунов.
Рядом с князем монах стоял. Услышал, возразил:
- Чай, Воротынский с Шуйским в родстве! Будто бы князь Федор Иванович Мстиславский повелел.
- А нам один хрен, кто начал! - перебили из толпы. - Нам кончать!
- И то так!
К Лобному месту в окружении дворян пробился Захар Ляпунов, на ходу подстрекая народ:
- Шуйский без Земского собора власть принял, не оттого ли на нашей земле кровь льется?
Слова Ляпунова сразу привлекли внимание толпы.
- Кто князя Михаилу Скопина-Шуйского отравил? - продолжал Ляпунов и тут же отвечал: - Шуйские! Они племянника своего не пожалели, как им нас жалеть?
- Верно, Захар!
- Позовем царя Димитрия!
- Не-ет, самозванец он! И королевича не впустим!
Тут голицынская дворня постаралась:
- В государи князя Василия Васильевича!
Голицын бороду задрал, млеет. Но тут стрельцы завопили:
- Голицын с Шуйским одного поля ягодки!
- Иного государя поищем!
- Люд, не рано ли царя избираем? Еще медведь в лесу, а вы его шкуру делите! - выкрикнули из толпы дворян.
Народ захохотал, а Захар с Лобного места взывает:
- Московиты, слушайте!
- Давай, говори!
- Пошли во дворец, заставим Шуйского отречься!
Воротынский поддержал:
- В Кремль!
Какой-то торговый мужик заорал:
- Патриарху поклонимся, с его согласия Шуйского с трона сведем!
- А коли патриарх заупрямится?
- Взашей его!
- Не богохульствуйте! - стрелец погрозил бердышом.
Ляпунов снова выкрикнул:
- Не согласится Гермоген - без него обойдемся!
- Айдате за патриархом, пускай народ послушает!
- В Кремль, в Кремль!
Перед самым рассветом привиделось Василию, будто он рвет руками сырую рыбу и разбрасывает по сторонам окровавленные куски. Они шмякаются на пол, а из нор вылезают огромные крысы. Шуйский топает ногой - и пробуждается.
Тяжелая головная боль и тошно. Экая мерзость приплелась, к чему бы? Не к хвори ли? Бона кости ломит и во рту пересохло. Протянул руку, достал со столика у изголовья ковшик с квасом, глотнул.
Вчера с вечера, перед тем как улечься, побывал на половине царицы, снова просил у нее прощения за все обиды. Марьюшка-терпеливица все простила, словами библейской Руфи ответила:
- "Да буду я в милости перед очами твоими, господин мой!" - и поклонилась. - Ты государь мой и в мужья Богом мне дан, как повелишь…
И сызнова мысли ко сну вернулись. Что вещает? Днем надобно бояр поспрошать. Может, к погибели самозванца? Кабы услышать такое, гора бы с плеч свалилась. Не будь самозванца, и смуты такой не было. Надобно на Думе боярину Шеину отписать, чтобы Смоленск боронил и Жигмунду нипочем не отдавал…
На той неделе стало известно, что воры подступили к селу Коломенскому, в воеводах у самозванца Трубецкой Дмитрий. Стыдоба, князь вору служит. Да и один ли Трубецкой? Не Шаховской ли начало начал смуты? А сколь бояр-переметов туда-сюда мотались, за каждую жалованную деревеньку руки самозванцу и ему, Василию, лобызали…
А он то двуликое боярское поведение терпел, не казнил, остерегался, как бы многие именитые навсегда не остались у самозванца…
Где воинства на вора наберешь? Москва стрельцами бедна, на дворян надежды нет. Эвон Прокоп Ляпунов! Нет, надобно выждать, покуда земское ополчение соберется…