* * *
Он блуждал меж деревьев весь день, был весь боль. В конце концов, когда стемнело, плохо видящий в темноте несчастный странник все же развел костер и присел на землю, уставившись бездумно на огонь.
Было не холодно, да и темнота не пугала. Но костер - важный аспект странствий, создающий уют. Любому, даже самому убежденному бродяге, иногда хочется посидеть у камина. Развалиться в кресле, смотреть на потрескивающие сучья, ждать момента, когда подойдет человек-животное и обольет его горячим кофе.
В одиночестве он пребывал недолго. Что-то хрустнуло за спиной, Артур обернулся и узрел довольно молодого человека с нехарактерной для его возраста длинной бородой.
- Пахнет костром и жареной дичью. Падай. - Пригласил Артур.
- Благодарю, - молвил новоприбывший и уселся у огня.
Бородач погрел руки, посидел некоторое время, молча глядя на огонь. Главный герой нашей истории также не нарушал тишину - его не интересовал пришелец. Так прошло минут пятнадцать. Наконец парень с бородой прервал молчание, он не выразил желание продолжить знакомство, просто поведал свою историю:
- Сейчас я чувствую себя, как чувствовала бы девочка Дороти, оказавшись в маленькой избушке, за стеклами окон которой видны войны и страдания, силящаяся вскрыть бесчисленное множество замков на двери, ведущей в волшебную страну Оз. Все начиналось настолько странно, что я не могу это выразить словами. Скажу лишь, что переломным моментом послужило увиденное мной на одном из городских мостов - башенные краны в форме скособоченных крестов над индустриальными зданиями - церкви мира, сдвинувшегося с места. Я понял, что нечего мне здесь делать, теперь хожу и ищу уцелевшие порталы. Знаешь, есть такая легенда. Когда-то давным-давно то ли Бог, то ли какие-то еще сверхсущества нарисовали мелом двери в другие миры. Со временем большая часть этих дверей затерлась. Если кто-то проходит сквозь подобную затертую дверь, это порождает некий сбой, этим и обусловлено все чудесное, не поддающееся научному объяснению. Как правило, обычные люди не подходят к таким дверям, это подвластно лишь избранным. Кроме того подобных порталов не так уж много. И это хорошо, иначе наш мир еще много веков назад захлестнули бы безумие и хаос.
* * *
На следующее утро Артур проснулся один у догоревшего костра. Он поднялся и побрел, куда ноги несут. Шел долго. Наконец на лесной тропинке он встретил старуху, она хохотала будто безумная.
- Что стряслось, бабушка? - Удивленно спросил путник.
Вместо ответа старуха достала из котомки банку и открыла ее, из банки прямо на Артура ринулся рой пчел. И не было более ничего, кроме страха.
Еврей
Преображение произошло внезапно. Как будто в один миг нутро очистилось от робости, и в пустующее пространство влетел новый свободолюбивый дух. Якову было тогда четырнадцать. Первые месяцы он помнил себя как бы со стороны. Дитя, которому вечно меняют пеленки, кормят грудью либо из бутылочки при помощи соски, прижимают к объемной груди. Это как будто бы и не он вовсе был, а какая-то сторонняя оболочка. Затем Яков внезапно оказался в этой оболочке, стесненный несовершенным детским телом. Пошли полуосознанные философские причитания "как долго мы живем", сидя на горшке, еврейский детский сад, фирменный форшмак тети Ривы, обрезание, поучения, зубрежка Талмуда, учеба в общеобразовательной школе ("Яша таки на своей шкуре должен прочувствовать, кто такие гои")… Также насильственное обучение скрипке, которое, к счастью, не породило ненависти к музыке в целом, а только лишь к конкретному инструменту. Трусливый, забитый ребенок, люто возненавидевший зубрежку священных текстов, совсем уж в глубине души мечтающий об убийстве скучного раввина. Внезапное откровение, не имеющее ничего общего с мифическими ангелами, мессиями и Гласом Божьим, оно пришло внезапно и осталось с ним навсегда.
В этот день Яков гостил у тети Ривы. На всю жизнь в его сознание впечаталась кухня тетушки. Горы немытой посуды, тараканы, занавески в цветочек и портрет Карла Маркса на спине. Яков называл его про себя за неприветливую внешность "Карл Мракс". Картина эта висела в назидание, Рива любила рассуждать о Марксе.
- Яшенька, - говорила она, - так никогда нельзя поступать. Вот свершилась революция, и шо таки дальше? Да, была революция, наши пришли к власти, а потом таки настал 37-й. И я уже не говорю о холокосте. Не надо соваться во власть, это сложно. Надо торговать себе тихонечко и умело разорять глупых гоев. Ну ты же со мной согласен?
Яков благоразумно молчал и макал мацу в форшмак. Карл Мракс ему не нравился, но и перспектива всю жизнь быть торгашом как-то тоже не прельщала. Впрочем, альтернативы в мозгу пока не возникало, а спорить с тетушкой как-то уж совсем не хотелось.
По дороге домой Яков встретил на безлюдной улочке неподалеку от Центрального Рынка двух одноклассников. У них был раздолбанный кассетный плеер со слабеньким динамиком, из которого прорывались искаженные почти до неузнаваемости тяжелые риффы. А еще бутылка дешевой водки и полпалки Краковской.
- Бухнуть хошь, Яшка? - Спросил один из них.
Как ни странно, из глотки добропорядочного еврейского мальчика вырвалось:
- Да хуле, давай.
Воспоминания о следующем часе или несколько более у Якова сохранились смутные. Поговорили о музыке, затем он жаловался на жизнь, на необходимость зубрить Талмуд и ходить в синагогу. Затем взяли пива вдогон. Совсем окосевший Яша лез к товарищам обниматься и орал шуточную еврейскую песню "Некошерный обед приготовила Роза". Затем провал в памяти, и вдруг - вспышка среди тумана.
Яков увидел юную черную девушку, она менялась на глазах. Внезапно превратившись в подобие совершенства, святую Бригитт, она поманила его пальцем и убежала в джунгли…
* * *
Яков внезапно оказался на площади Конго. Он увидел женщину. Она мерцала, и Яков в один момент видел юную черную девочку-подростка, а затем - святую Бригитт. Она бежала, толпа расступалась перед ней. Яков пытался поспеть, проталкиваясь через черную толпу. Звук барабанов будоражил кровь, это было нечто мистическое. Яков понял, что-то из того, что понимали его родственники в синагоге. И нечто куда большее. Впрочем, он это забыл сразу же и переключился на новые впечатления.
Продираясь через толпу, Яков побежал к центру площади. Он ждал откровения, ждал мессии. Еврейское воспитание не могло не сказываться. Он видел множество восторженных черных лиц, звук барабанов вызывал мурашки по коже. Вот - на пути появились змеи. Яков, словно школьницы, играющие в классики, начал прыгать между ними. Он искал дорогу к центру, к черным юным девушкам, пляшущим в религиозном экстазе, одержимым лоа. Уже подобравшись к центру, он увидел тетю Риву. Она согнулась, протягивая ему блюдо:
- Покушай, Яшенька, - это был салат из мацы вперемешку с крайней плотью. - Кушай, Яшенька, кушай - настаивала тетя Рива.