Резолюцию приняли подавляющим большинством голосов. Но даже и среди стариков нашлись такие, что не голосовали за казачество.
Глядя на них, Савва Саввич осуждающе качал головой, бубнил сквозь зубы: "С-сукины дети, мерзавцы! Плетей бы вам всыпать, окаянные перевертыши, плетей!"
К вечеру, после окончания первого дня работы съезда, многие делегаты разбрелись по городу: кто к родне, кто к знакомым, к сослуживцам бывшим. В комнате, где поселился Савва Саввич, осталось человек десять стариков. Радехонькие, что на съезде получилось так, как они хотели, деды развязали языки: вспоминали выступления ораторов, ругали фронтовиков, хвалили генерала Зимина и уже прочили его в наказные атаманы.
За разговорами время незаметно подвинулось к ужину. Один из них приволок откуда-то ведро кипятку, поставил его на большой стол, стоявший посредине комнаты. Старик Морозов высыпал в кипяток пригоршню толченой чаги, забелил его сметаной и шутливо пригласил стариков:
- Пожалуйте, гостюшки дорогие, к нашему котлу-тагану кушать.
Старики начали усаживаться вокруг стола, развязывать свои мешки. Люди подобрались все справные, зажиточные. Зная, как плохо теперь с питанием в Чите, харчишками запаслись из дому. На столе вмиг появились и вареные яйца, и холодная баранина, и свежепросоленные огурцы, и пироги с начинкой из свежих карасей, а также чайная посуда: эмалированные кружки, деревянные, выдолбленные из березового корня чашки, стаканы из обрезанных шпагатом бутылок.
- Беда ноне с посудою… - Медвежковатый, пегобородый батареец, судя по его красным лампасам, достал из мешка фаянсовый стакан, расколотый пополам и крепко опоясанный берестяным обручком. Вытирая его кушаком, продолжал сетовать - Раньше в Чите-то, бывалоча, зайдешь в магазин - глаза разбегутся; чего только там не было, господи боже мой, рази што птичьего молока.
- И не говори, сват, - с живостью подхватил словоохотливый Морозов, - все куда-то провалилось.
- Война эта проклятая всему причиной. Даже спичек не стало в лавках-то, а про чай и спрашивать нечего, забыли, как он и пахнет.
- У старухи моей по первости-то голова болела без чаю, а потом как навалилась на чагу - и приобвыкла, даже хвалит.
Делегаты принялись было за чай, но в это время заозернинский атаман Уваров, подсевший позднее всех, выставил на стол черного стекла ромовую бутылку с водкой, предложил старикам:
- Выпьем, господа, за хорошие дела на съезде нашем да за то, чтоб в войсковой круг завтра хороших казаков выбрать!
Дедам такие слова слаще меда. Все, выпивая, похваливали хлебосольного атамана, желали ему здоровья.
- За твое здоровье, Иван Спиридонович!
- За то, чтобы быть тебе членом войскового круга!
- Верно-о-о, достоин!
- Спасибо, господа старики.
- Молодец, Иван Спиридонович, - похвалил его и Савва Саввич, выпив свою порцию, - уважил стариков. Ну, а теперича, значит, тово… и наш черед подошел. - И, хитро подмигнув старикам, поспешил к своему мешку.
Отправляясь во всякого рода поездки, любил Савва Саввич запастись провизией, чтоб и самому не голодать в дороге, и нужного человека угостить при случае. Старики только ахнули, когда на столе появился зажаренный в русской печи поросенок и четвертная бутыль с водкой. При виде такого угощения все заулыбались, загомонили:
- Вот это по-нашенски.
- Ай да Савва Саввич!
- Молодец, станишник!
- Хорошего человека сразу видать!
А Савва Саввич уже разливал водку, не меряя, до краев наполнял каждому в его посуду, себе налил в серебряный с чернетью бокал и, подняв его, провозгласил:
- Выпьем, господа, за казачество наше храброе, за то, чтобы кончилась скорее заваруха эта анафемская, чтобы снова вознеслась наша матушка-Расея и чтобы казаки наши образумились и так же стояли за землю русскую да за веру православную, как и мы стояли за нее, бывало.
Все встали, чокнулись, хотя и без звону, выпили, налегли на поросенка, а Савва Саввич принялся разливать по второй. Старики повеселели, а после третьей чарки за столом стало шумно, как на крестинах.
Рыжебородый дед, расплескивая из чашки водку, тянулся через стол к Савве Саввичу, хрипел:
- Савва Саввич, да я как тебя увидел, сразу подумал: вот это каза-ак! Компанейский человек, герой! Ты сотника Мунгалова знавал?
- Сав Саввич…
- За ваше здоровье!
- Станишники…
Медвежковатый батареец, упираясь обеими руками в стол, пытался запеть:
Антилеристом я ро-о-о-дился-а-а…
Но продолжить мешал ему сидящий рядом дед, весь вечер донимавший батарейца рассказами о зяте:
- Ить я его как родного принял… говорю: Иван, ты мне, стало быть, заместо сына…
Батареец, не слушая деда, тянул:
В семье бригадной о-о-буча-а-лся,
Огнем-ем-картечью крести-и-ился…
А дед бубнил свое:
- Оделил его, с-сукиного сына, всем, на ноги поставил, а он, стервец, на меня же при всей сходке: ты, говорит, контра! Это каково же мне сносить? За все добро мое я же и контра!
Батареец согласно кивал головой:
- Правильно, сват, правильно, - и снова заводил:
Антилеристом я ро-о-о-дился-а-а…
Слегка охмелевший Савва Саввич подсел к Уварову и, обнимая его за плечи, негромко, вполголоса говорил ему:
- Докуда же мы их терпеть-то будем, большевиков этих трижды клятых? Неужто нельзя сговориться всем миром, дружнее, да и жмякнуть чертей, чтобы и духом их поганым не воняло в области.
Уваров, улыбаясь и поглаживая бороду, качал головой отрицательно:
- Нельзя этого, Савва Саввич, никак нельзя.
- Иван Спиридонович, да вить от них одна вредность да смуты всякие. А много ли их, на полную бочку одна поганая капля.
- Согласен, Савва Саввич, вполне согласен. А вот попробуй-ка тронь их, и увидишь, что из этого получится: за них, мил человек, сейчас и рабочие и мужики, да что греха таить, и казаков наших немало переметнулось к большевикам. Так что с ними, брат, шутки плохи. Подождать надо, Савва Саввич, народ образумится, отшатнется от большевиков, вот тогда-то мы и произведем их в крещеную веру. А сейчас надо другое делать. В станицах надо порядки наводить. Укреплять власть-то нашу, а молодежь приструнивать покрепче, к дисциплине приучать, да чтобы стариков слушались. И за фронтовиками присматривать, чтоб не мутили народ, не сбивали с правильной пути.
- Эх, Иван Спиридонович, - тяжелехонько вздохнул Савва Саввич, - моя бы на то воля, я б энтих большаков тово… в бараний рог согнул!
На следующий день съезд продолжал работу. Был создан войсковой казачий округ, членом которого избрали и атамана Заозерной станицы Уварова. Войсковым наказным атаманом утвердили генерала Зимина.
Глава IV
На второй день после приезда делегата из Читы атаман собрал сходку, где Савва Саввич рассказал старикам о съезде, о восстановлении в области казачества.
Многим старикам сообщение Саввы Саввича пришлось по душе, но нашлись и такие, что не радовались этому, угрюмо молчали. Больше всех хмурился Филипп Рудаков, он не вытерпел-таки, спросил, тая в губах недобрую усмешку:
- Та-а-ак, значит, сызнова омундировку заводить заставят?
- Нет-нет! - поспешил успокоить его Савва Саввич. - Обмундирование теперь будет за счет казны. Даже за коня, ежели казак на своем поедет, заплатят.
Пока старики судили да рядили да расспрашивали Савву Саввича о том, чего там в Чите слыхать про войну да скоро ли выйдет замирение, писарь, горбатый Семен, уже настрочил приговор. Один из стариков, залюбовавшись, как бойко орудует Семен пером, одобрительно качал головой: эка, до чего насобачился писать-то!
- Как водой бредет, - поддакнул другой, - пишет-пишет, да еще и вильнет, то кверху, то книзу, будто ячмень молотит!
- Вот она, ученость-то!
А Семен и в самом деле за многие годы службы писарем наломал себе руку в этом деле. В приговоре, который он уже набросал, было складно написано о том, что антоновские "казаки и урядники" приветствуют решения областного съезда, что они по зову своих атаманов, в случае нужды, все как один грудью встанут на защиту от врагов родного края и казачества.
И когда атаман, поднявшись из-за стола, спросил: "Ну как, воспода обчественники, ладно будет эдак-то?" - со всех сторон послышалось:
- Вроде ладно!
- Чего же ишо надо!
- Лучше этого сроду не напишешь…
- Давайте подписываться, а то и так засиделись вон до какой поры.
- Кум Федор, расчеркнись там за меня.
Хорошо получилось у Семена на бумаге, но в жизни все оказалось далеко не так складно. Вот уже и осень подошла, а того порядка и мира, которого с нетерпением ждут в селах и станицах, все нет и нет. Войне, кажется, и конца не будет, идут оттуда лишь тревожные вести, а люди если и возвращаются оттуда, так только раненые да калеки. Вот и бывший работник Саввы Саввича Антон Сухарев заявился домой на деревяшке, заменившей ему левую ногу. Он-то и рассказал старикам Вершининым, что единственный сын их Артем погиб на глазах Антона, когда вместе шли они в штыковую атаку на окопы немецкой пехоты.
Помрачнел, сгорбился Филипп Рудаков, хотя и старался не выдавать своего горя, скрывал от жены полученное из станицы извещение, что средний сын его, казак 1-го Нерчинского полка, второй сотни, Павел Филиппович Рудаков "пал смертью храбрых на поле брани под городом Львовом".
В один год постарела, утратила былую красоту чернобровая, дебелая казачка Федосья Никитична. Пятерых сирот, из которых старшему пошел двенадцатый год, оставил ей муж Герасим Плотников, вахмистр пятой сотни 2-го Аргунского полка, убитый под городом Ваном.