Дернув Егора за рукав, вахмистр одним лишь движением бровей приказал ему стоять возле двери, а сам, приложив руку к козырьку фуражки, вытянулся перед Балябиным во фронт!
- Дозвольте доложить, ваше благородие.
Фрол, сидя за низеньким, наскоро сбитым из досок столиком, повернулся к вахмистру, положил руки на стол.
- Ну, что случилось? Опусти руку.
- Тут у нас, ваше благородие, прокламации всякие бунтарские стали появляться. Я, конешно, слежу за такими делами, на писаря сумлевался попервости, а оказалось, вот он, смутьян-то, Ушаков, нашей сотни, - сегодня я его, голубчика, сцапал с поличным и сразу к вам. Вот и прокламации эти анафемские, - вахмистр положил сверток на стол. - Прикажете рапорт подать?
- Не надо, - сердито буркнул Балябин, - сам напишу.
Егор, глаз не сводивший с Балябина, видел, как лицо прапорщика побурело от злости, а на левом виске его вздулась голубая жилка. Он взял сверток в руки и почему-то не развернул его, а, хмуря черные брови, стал рассматривать газету, в которую были завернуты листовки.
- С-сукин сын, мерзавец! - процедил он со злобой сквозь стиснутые зубы и, подняв голову, скользнул по вахмистру взглядом, полным ненависти. - Я с тобой поговорю еще! - закончил он, глянув на Егора, и снова к вахмистру: - Ступай. И минут через пятнадцать двух конвоиров сюда, понятно?
- Слушаюсь, вашбродь! - Лихо козырнув, вахмистр крутнулся на каблуках, вышел.
- Морду бить за такие дела! - заорал Балябин, глядя вслед вахмистру, и так грохнул кулаком по столу, что одна из досок треснула посредине. - Дай бумаги, Георгий.
Но вместо того чтобы писать, Балябин развязал сверток, вынул из него листовки. В землянке стало тихо, снаружи доносились чавкающие по грязи шаги уходящего вахмистра.
- Ты что же это, Ушаков, сплоховал? - Глядя на Егора, Балябин укоризненно покачал головой. Но ни во взгляде его, ни в тоне голоса не было и тени недавней злости. Ничего не понимая, Егор лишь глухо кашлянул в ответ, нерешительно переступил с ноги на ногу.
- Вахмистр видел эти листовки? - спросил Балябин.
- Никак нет, вашбродь, не видел.
- Добро. А ты сам-то грамотный?
- Никак нет, вашбродь, неграмотный.
- Совсем хорошо. Сделаем так: дадим тебе газет и в штаб полка тебя направим. И что бы там ни спрашивали, говори одно: газеты нашел в окопе, подобрал на курево, а что это за газеты, понятия не имею, неграмотный - и все. Про листовки ни гугу, понятно?
- Так точно, вашбродь! - гаркнул обрадованный Егор. Он только теперь понял, что эти прапорщики не хотят причинить ему зла, напротив, они сами, как видно, за революцию, о которой теперь втихомолку поговаривают казаки.
- Да, вот в чем закавыка-то! - уже обращаясь к Богомягкову, продолжал Балябин. - К командиру сотни отослать его, а тот наверняка этого прохвоста вызовет, вахмистра, и дело может плохо кончиться.
- Да-а… - Богомягков, наморщив лоб, подумал с минуту, а потом решительно махнул рукой: - Нет, к командиру посылать опасно, отправь его на свой риск в штаб полка.
Ничего не ответив Богомягкову, Балябин побарабанил пальцами по столу, решился.
- Схожу к командиру, ход придумал. - Он рывком поднялся из-за стола, торопливо надел шинель, шашку, Богомягкову посоветовал - Ты листовки-то возьми, раздашь у себя в сотне, а вместо них положи каких-нибудь газет. - И, пригибаясь в дверях, вышел.
Обратно Балябин вернулся веселый, с пакетом в руках и еще от порога, улыбаясь, подмигнул Богомягкову:
- Удачно получилось. Писарь Вишняков, сообразительный парень, настрочил бумаженцию в штаб, а есаул подмахнул ее, в числе других, не читая. Так что теперь, можно сказать, дело в шляпе.
- Чудесно! - Богомягков встал из-за стола. - А я тут сверток приготовил, газет в него положил и с Ушаковым разговорился, учить его буду грамоте, я уж набрал с десяток желающих. Славные ребята, сменятся с заставы - и за учение. И знаешь, как придумали? Тетрадей не хватает, так они на земле: стешут в окопе стенку шашкой и пишут на ней штыком, прямо как на классной доске. Вот и Ушаков хочет так же.
- Что ж, хорошее дело, учись, Ушаков.
- Рад стараться, вашбродь!
Егор так и цвел в довольной улыбке. Он уже не боялся теперь за листовки, за свою оплошность, понимая, что за одни газеты с него невелик спрос. Он даже радовался в душе, что случай свел его с этими вот прапорщиками, которые явно стремятся помочь ему вырваться из беды. Но больше всего радовало Егора то, что давнишняя мечта его - научиться грамоте - так неожиданно может сбыться.
Снаружи послышались шаги, в дверь постучали, и в землянку, в сопровождении двух вооруженных казаков, вошел вахмистр. Козырнув Балябину, доложил:
- Конвой прибыл, ваше благородие.
Конвоиры, с винтовками к ноге, стали у дверей, оба они, старые, заросшие бородами фронтовики, глядя в землю, угрюмо молчали.
Балябин подозвал к себе одного из них и, передав ему пакет со свертком газет, кивнул головой на Егора:
- Доставить арестованного в штаб полка!
- Слушаюсь! - Казак повернулся к Егору, тяжело вздохнув, показал глазами на дверь: - Пошли!
Глава XIII
На фронте наступило затишье. В это утро по всей линии окопов не было слышно ни одного выстрела, словно кончилась война, наступило мирное время. Изменилась к лучшему и погода: дни после длительного ненастья установились ясные, теплые. Земля подсохла, не стало грязи в окопах и землянках. Казаки, поскидав шинели, приободрились. Собираясь вокруг костров, они забавлялись горячим чаем, куревом, разговорами. Сизые дымки вставали и над окопами немцев.
Во второй сотне, в запасном окопе позади передней линии, собралось человек сорок казаков и с ними прапорщик Богомягков. Шло необычное занятие - обучение казаков грамоте. Богомягков, по специальности учитель, провел с ними уже не одно занятие, многие казаки полностью заучили буквы, а теперь писали их штыками на песчаной, гладко стесанной стенке окопа.
Среди "учеников" были и казаки четвертой сотни, в том числе Егор Ушаков. Весь углубившись в столь интересное дело, Егор старательно вычерчивал винтовочным шомполом: "МА-МА", "РА-МА", "БА-БА", "БАК". Он чуть поразмыслил, приставил к последнему слову еще две буквы слева, и получилось: "ТА-БАК", еще подумал немного, потом стер первую букву и вместо нее написал К, получилось: "КА-БАК".
- Вот здорово-то! - вслух сказал он, восхищаясь своей смекалкой, и вздрогнул, услыша за спиной голос учителя:
- Ого! Ты уж сверх заданного писать начал!
- Так ведь любопытно же, ваше благородие, - смутившись, оправдывался Егор, - букву к букве подставишь, смотришь - слово получилось! Заместо этой другую напишешь - и слово другое! До чего же умственно придумано.
- А ну-ка напиши "казак".
- Казак? - переспросил Егор и вывел на песке: "КА-КАЗ".
- Получилось "ка-каз", а верно ли? Подумай-ка хорошенько!
Егор наморщил лоб, поскреб пятерней в затылке: "Ага-а, понял! Эту вот надо сюда подставить"- и, стерев написанное, начертил "КА-ЗАК".
- Верно. Продолжай дальше.
До полудня шло занятие. Казаки так заинтересовались учением, что и на обед расходились неохотно. В этот день Егору повезло: подошла его очередь на букварь, которых было четыре штуки на сорок учеников. Впервые в жизни пришлось Егору держать в руках книжку и даже заучивать по ней слова. Потому-то и помчался он в свою сотню, не чуя под собой ног от радости.
"Только бы не угодить сегодня в дозор, - думал он, прижимая к себе книжку, - уж я-то ее, голубушку… постараюсь. Вот бы такую книжицу навовсе заполучить! Эй! Скорее бы научиться, чтобы и письма от Насти читать самому, и ей писать, и матери".