- А по мне, в такой дождь косить гречуху, - одно удовольствие, литовка-то как по воде бредет - мягко, урону в зерне не будет и самому легко, не жарко.
Покончив с завтраком, поденщики разобрали литовки, грабли и следом за Ермохой гуськом потянулись на пашню. Улучив минутку, Егор забежал к Насте, посоветовал ей:
- Ты не ходи сегодня, что за неволя тебе мокнуть под дождем?
- Могу не ходить, - охотно согласилась Настя. - Лучше постираю на вас с Ермохой.
- И то хорошо.
Егор ушел. Настя достала из-под кровати мешок с пожитками работников и, вынув из него полинявшую, пахнущую потом гимнастерку Егора, прижала ее к своей груди. Так, с гимнастеркой у груди, подошла она к открытой двери и долго смотрела на елань. Там сквозь сетку дождя видела Настя работающих на косьбе людей и среди них угадывала Егора. Уж его-то она отличит из тысячи других и по походке и по молодецкой ухватке на работе. Во-о-н он идет далеко впереди всех, широко и быстро взмахивая литовкой.
- Гоша, милый мой Гоша, радость моя! - еле внятно шепчет Настя, крепко прижимая гимнастерку к груди. - Эх, кабы вечно с тобой жить так вот! Никакая бы мне работа, ни нужда не были страшны. И хозяйство это к черту послала бы. Гоша мне дороже всего на свете, с ним и в шалаше будет рай.
После обильно прошедших дождей вновь установилась хорошая погода. По утрам уже ощущается легкий морозец, инейком припудрена земля, прозрачным ледком покрыты лужицы. А днем такая благодать, тепло, не жарко, как летом, в голубом поднебесье ни облачка, в недвижном воздухе плавают легкие паутинки. На побуревших, подкрашенных золотом и киноварью еланях кипит работа.
В один из таких ясных теплых дней на заимку пожаловал Савва Саввич вместе с Семеном. Работники только что пообедали, ушли на пашню, как они подкатили к заимке на гнедом мерине, запряженном в дрожки. Любимец Саввы, оседланный Сивко рысил сбоку гнедого, привязанный к оглобле.
Не хотелось Савве Саввичу встречаться с Настей, но как услышал он, что она слишком щедро хозяйничает, что должникам за их работу обещает платить полную цену, тут уж не вытерпел, решил поехать.
Сойдя с дрожек, он привязал коня к изгороди, посмотрел на широкую, пеструю от его пашен елань, там он увидел и зеленые, как лук, полосы овса-зеленки, и черные от свежей бороньбы залоги, по всей елани рассыпаны стройные ряды суслонов, а там, где желтеют полосы еще не сжатого хлеба, полным ходом идет работа. Размахивая широкими лопастями, стрекочет жнейка, восемь поденщиков еле успевают вязать за нею снопы. В другом месте поваленную, прибитую дождем и ветром почти вплотную к земле ярицу бабы жнут серпами.
Картина эта по душе пришлась Савве Саввичу, сердитое перед этим лицо его просветлело, губы тронула самодовольная улыбка. Но как только он следом за Семеном тронулся к зимовью, где Настя у костра перемывала посуду, сразу. посуровел лицом, недобрым огоньком загорелись глаза. Слишком уж досадила Савве Саввичу строптивая сноха.
Первым приветствовал Настю Семен:
- Здравствуй, Настюша!
Настя, не отрываясь от дела, кивнула головой:
- Здравствуйте.
Савва Саввич сел на бревно около костра, Семену глазами приказал сесть рядом. Заговорил, не глядя на Настю:
- Орудуешь, значит?
- Орудую, - нимало не смутившись, ответила Настя.
- Та-ак, эдак-то управлять будешь, так хозяйство-то живо подведешь к нолю.
- Это почему же?
Еле сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью, Савва Саввич исподлобья глянул на Настю, лицо его побурело от злости.
- Будто не знаешь почему? Кто тебя просил цену прибавлять поденщикам?
Настя бросила наземь недомытую чашку и, подперев бока руками, смерила свекра насмешливым взглядом.
- Сама набавила. Ты что, забыл, как говорил мне зимусь, что полной хозяйкой буду у вас? Вот я и стала хозяйкой.
Крякнув с досады, Савва Саввич хлопнул себя руками по коленям.
- А раз так, то зорить надо хозяйство-то? - И в голосе старого скряги зазвучали жалобные, плаксивые нотки. - Ведь я за тот хлебец-то золотом, чистым золотом получил бы, кабы не пожалел голодранцев этих. Выручил их из беды, а теперь им же давай прибавку?
- Я и слушать-то не хочу про ваше золото и зрить не могу, когда люди задаром работают. Злыдни вы, и больше ничего. Вон какая благодать уродилась, другие-то хозяева по пуду за поденщину платят, а вы трясетесь над каждым фунтом, а того не подумаете, что прибавила я им цену - они и робить вдвое лучше стали. Нет, я по-вашему не согласна, а почем сказала, так и платить буду. Ну, а ежели по-своему повернете, то я и отстать могу. Сама пойду наниматься в поденщицы, посмотрю, кому стыднее-то будет.
- Настюша! - Семен умоляюще посмотрел на Настю, перевел взгляд на отца. - Не надо, тятенька, ну и заплатим, как она сказала, пусть… - он чуть не сказал "подавятся", но вовремя спохватился, сказал другое: -…не жалуются.
Глухо кашлянув, Савва Саввич поднялся с бревна и, не сказав больше ни слова, побрел к телеге. Он отвязал Сивка, долго не попадал ногой в стремя и, наконец взмостившись на седло, поехал посмотреть на поля, на работу поденщиков.
Оставшись вдвоем с Настей, Семен принялся уговаривать ее поехать с ним домой.
Настя слушала молча, а в душе ее зрело решение: "Порвать с этим гаденышем навсегда, а для этого придется, пожалуй, поехать домой, чтобы не скандалить с ним здесь, при людях". И, решившись окончательно, сказала:
- Ладно, поедем.
- Насовсем, Настюша? - вплотную подойдя к Насте, лебезил перед нею Семен и, глядя на нее снизу вверх, тщетно пытался поймать глазами ее взгляд. - Чего тебе здесь? Людей тут и без тебя хватит. Живи себе дома, распоряжайся всем. В это воскресенье в город съездим.
- Я сейчас на пашню схожу, - не слушая Семена, изрекла Настя - Ключи отдам Ермохе от кладовки, расскажу ему, где что лежит.
- Сходи, Настюша, сходи, а я сейчас сена наложу в дрожки, чтобы ехать было помягче.
Домой поехали по прямой, малоезженой дороге, что пролегла через елань мимо пашен Саввы Саввича. Лошадью правил Семен, Настя сидела к нему спиной и, свесив ноги с дрожек, глаз не сводила с дальней пашни, где среди поденщиков находился Егор. Она сразу же отличила его от других, видела, как он, распрямившись, стоял около снопа и взгляд его был устремлен на нее. Так и смотрели они друг на друга, пока телега не скрылась за увалом.
А в это время Савва Саввич ездил по елани от пашни к пашне. Полюбовавшись рядами суслонов, подъехал к полосе спелой, но еще не сжатой пшеницы. Высокая, густая "кубанка" порадовала хозяина тучным безостым колосом.
- Хороша-а-а пшеничка, колос-то чуть не в четверть, - сам с собой рассуждал повеселевший Савва Саввич. - Эта сыпанет, матушка, с одной этой пашни амбар пшеницы.
После пшеницы Савва Саввич осмотрел поднятые из целины и недавно забороненные залоги, побывал на скошенной, скатанной в кучки гречухе. а в овес-зеленку даже въехал на сивке. Въехал - и диву дался: густой шелковистый овес вымахал в конский рост. Такую благодать редко приходилось видеть даже Савве Саввичу.
"Тут одной зеленки копен полтораста будет, - дивился он про себя. - Да-а, уродились ноне хлеба, слава те господи!"
Завидев хозяина, поденщики приостановили работу, окружили его. Антон первый осведомился, правду ли сказала Настасья насчет прибавки.
- Правду, ребятушки, правду, - отечески ласково улыбаясь, кивнул Савва Саввич. - Я сам ей так велел, только вы уж, ребятушки, тово… старайтесь.
В ответ нестройный гул:
- И то стараемся…
- На совесть робим.
- Бабы вон на круг по десять суслонов нажинают, это как?
- Старайтесь, ребятушки, старайтесь.
"Оно вроде и верно робить-то лучше стали, - уже по дороге к дому думал Савва Саввич. - Пожалуй что из Насти может выйти хозяйка. Только вот характер-то у нее дурной. Ну да ничего, только бы этого варнака черт унес на службу, без него-то она присмиреет".