- А ведь он уж не так и плох, - глядя вслед хозяину, проговорил Антон. - И обходительный с народом и вопче, прибавку нам посулил, чего ишо надо?
- Ты верь ему хорошенько, - криво усмехнулся Ермоха, - он, брат, на посуле-то как на стуле.
- Да что ты говоришь? - удивился Антон. - Ведь он же при всем народе сказал! Неужели не добавит?
- Почему не добавит? Добавит… ласковых слов в разговоре! Их-то он не жалеет для нашего брата.
У Антона от удивления глаза полезли на лоб. А Ермоха совершенно спокойно поплевал на руки, взялся за вилы.
- Пошли, ребята, до вечера-то ишо один зародик сделаем. - Закинув вилы на плечо, Ермоха зашагал в сторону пестреющей копнами поляны. Следом за ним двинулись Егор с Никитой. Позади всех, что-то бормоча про себя и ругаясь, поплелся заскучавший Антон.
Глава XIV
Кончился сенокос. На лугах, в падях и распадках, где еще недавно тихо-тихо шелестели, волнуясь на ветру, травы, а по утрам весело звенели косы, стоят, как сторожевые курганы, высокие стога и крутобокие зароды сена.
Широкие, зеленые елани пестрят пашнями созревшего хлеба. Словно казачий погон на зеленой гимнастерке, желтеют полосы спелой пшеницы. А рядом светло-серая ярица клонится к земле тяжелым, зрелым колосом. Голубыми метелками шумит на ветру забруневший овес. Медом пахнут нежно-розовые полоски зацветающей гречихи. Есть и черные пашни - это свежевспаханные двойные пары. Наступает страдное время, и кое-где уже видны стройные ряды суслонов.
Сегодня праздник успенье, поэтому на полях не видно ни одного человека. На улицах Антоновки праздничное оживление. Солнце склоняется к западу, жара спадает, и толпы принаряженных девушек, парней с песнями спешат на лужайку к речке - излюбленному месту их праздничных сборищ в летнее время.
Верхом на своем Сивке по крестьянской улице едет Савва Саввич. Работники его уже выехали с покоса, сена накосили больше, чем он предполагал, но теперь ему новая забота: подошла страда, надо спешить с уборкой хлеба.
Все это утро он сидел с Семеном в комнате, просматривали долговые записи, подсчитывали, составляли списки должников, определили, кого и куда послать, и теперь еще голова его занята этим.
"Десять человек зареченских мужиков придут утром Ишо надо человек пять-шесть набрать, - думал Савва Саввич, зорко поглядывая по сторонам, - Завтра всех их направлю в Березову. Егорка с каким ни будь подростком зачнет пары двоить, а поденщики и Настя с Ермохой - снопы вязать будут за жнейкой, пшеница подошла в самый раз. Спать будут на заимке, нечего разъезжать им домой, версты мерить вон какую даль… Ну, а ближние пашни, тово… поденщиков посылать буду из дому. А понаблюдать за ними можно и Семена спосылать, а где и сам съезжу посмотрю".
Впереди на бревнах сидят разговаривают мужики. Собралось тут их порядочно, немало среди них и должников Саввы Саввича, но он, приподняв соломенную шляпу, учтиво поздоровался со стариками и проехал мимо. Не любил он разговаривать о своих делах принародно.
Но вот в открытое окно избы Савва Саввич заметил одного из должников - Прохора Лоскутова - и повернул к нему.
Приученный к таким поездкам, конь сам остановился перед окном, уткнувшись мордой в завалинку. Из окна на Савву Саввича пахнуло жарким, дурным запахом неопрятного жилья. Худощавый, с жиденькой русой бороденкой, Прохор сидел за столом, обедал. На столе перед ним стояла миска простокваши, тарелка с ломтями черного хлеба, соль, пучок зеленого луку - и все это густо облеплено мухами. Они, как спелая черемуха, рассыпались по столу, по стенам, окнам, тучами носились по избе.
Склонившись с седла, Савва заглянул в избу.
- Здравствуй, Прохор! - приветствовал он мужика. - Как живется?
- Здравствуйте! - унылым голосом ответил Прохор. - А уж про жизню и не спрашивайте, живем - хуже некуда.
- Чего так?
- Хозяйка меня связала по рукам и ногам. Второй год лежит на одре, и ни смерти ей, ни живота.
- Лечить надо.
- Да уж и так лечил, лечил, да и только. Старухи и шептали на нее, и травами всякими поили, и в город возил. Две овцы пролечил, а. толку никакого. Дохтур осенесь беркулез признал у нее. А я так думаю: врет дохтур, никакого беркулеза у нее нету, а просто чихотка - вот и вся хворь. У нее и мать в чихотке умерла, и вся семья у них чихотошная. Вот так и мучаюсь, и сено через нее не докосил, парень в людях робил, а девка дома возле ее просидела весь сенокос, как-никак человек, жалко оставить без присмотру.
- Так-так, а я к тебе, Прохор, по делу. Должок-то за тобой, помнишь?
- Как не помнить, пять пудов муки брал, помню.
- У тебя сколько теперь будет рабочих-то?
- Парень у меня и девка семнадцати лет, да и сам буду ездить робить. Тетку Вассу попрошу, чтоб за ней присмотрела. Что ж поделаешь, не сидеть же мне подле нее сложа руки в такую пору, ей-то уж к одному концу.
- Та-ак, за тобой, значит, тово… двадцать четыре поденщины, так?
Подавив вздох, Прохор молча кивнул головой.
- Тогда, значит, тово… завтра утречком подходи втроем. Поедете на ближние пашни, пшеницу жать, восемь деньков проработаешь втроем-то - и долгом прост.
- Не могу, Савва Саввич, втроем, никак не могу. Ячмень у меня поспел, сыплется, завтра обязательно надо ехать жать, а то упустим. Его и так-то посеяно злыдни. Ячмень, сам знаешь, какой хлеб: один день перестоит, да ишо, не дай бог, ветер - и начисто осыплется. Такчто ты уж уволь, Савва Савич, не притесняй, парня я, уж так и быть, пошлю к тебе завтра, а сам-то с девкой на свой ячмень поеду.
_ Эх, Прохор, Прохо-ор! - Савва Саввич осуждающе покачал головой. - Вот и выручай вашего брата, мужиков! И верно говорят: когда тонет, так он, тово… топор сулит, а вытащи его, спаси от смерти он и топорища не покажет… Так же вот и ты. Что мне из твоего парня? Ему одному-то и в месяц не отработать, что было забрано.
- Да ты войди в мое-то положение, Савва Саввич, поимей жалость, - с мольбой в голосе упрашивал Прохор. - Меня сегодня Гаврила Крюков наймовал жать, по пуду ярицы давал за поденщину, и то я не пошел из-за ячменя-то. А к тебе вот за восемь фунтов посылаю парня, потому как было забрано, тут уж ничего не поделаешь, плачешь, да идешь. У меня паров ноне ни одной борозды…
Он не закончил: за печкой заворочалась, задыхаясь в приступе кашля, застонала больная. Прохор поспешил к ней, принес горячего чаю, напоил ее, для этого помог ей сесть, обложил подушками.
Савва терпеливо ждал у окна. С коня ему видно было заросшую травой ограду Прохора, край огорода, обнесенного тыном. В песке у крыльца копошились грязные, оборванные ребятишки.
Прохор вынес на улицу лохань. Вернувшись в избу, смахнул со стола мух, десятка полтора выловил. их ложкой из простокваши и, яростно матюгаясь, выплеснул за окно.
- Погибели на вас, проклятых, нету, чтоб вас громом убило! Смотри, сколько их наплодила нечистая сила!
- Гречуха будет ядреная, - пошутил Савва Саввич.
- Будет, да не у нас, - сурово отозвался на шутку Прохор и, снова взмахнув над столом рукой, захватил полную горсть мух, с размаху хватил ими об пол.
- Так что ж, Прохор, придешь завтра?
- Парня пошлю, как сказал, а сам не могу, Савва Саввич, видит бог, не могу.
- Нехорошо, Прохор, поступаешь! Ох, как нехорошо! Знаешь поговорку: взял лычку, отдай ремень.
- А у нас оно так и получается. - В голосе Прохора уже не слышалось мольбы, а глаза его загорелись злобой. - Берем-то мы лычку. а отдаем не ремень, а целиком всю кожу! Шкурой своей расплачиваемся, Савва Саввич.
- Та-ак, - только и сказал на это Прохору Савва. Поняв, что озлобленный Прохор будет упорно стоять на своем, тронул ногой Сивка, поехал дальше.
- Горлохват бессовестный, хапуга! - провожая Савву глазами, злобно ругался Прохор. - хоть бы нашелся добрый человек да с тебя бы содрал шкуру, чтобы не сразу подох ты, а помучился бы дня три за все наши обиды, Шакал проклятый!
Побывав еще у двух-трех должников, Савва Саввич повстречался с Лукичом. Подвыпивший по случаю праздника, мельник шел по улице, слегка покачиваясь, и, что-то напевая себе под нос, размахивал руками.
- Сав Саввич! - еще издали приветствовал он богатого сельчанина. - Здравствуй, милок, здравствуй!
Ответив на приветствие, Савва остановился. Ему как раз надо было увидеть Лукича, поговорить с ним о помоле. За лето бабы пересушили и истолкли около сотни мешков пшеницы, теперь надо перемолоть ее на муку. Выслушав Савву, Лукич расцвел в улыбке.
- На ловца и зверь бежит! - радостно воскликнул он, разводя руками. - А я того и жду! Пожалуйста, Сав Саввич, мельница на ладу, и не завозно. Хоть завтра начинай возить, за неделю все тебе перемелю. А уж смолоть-то для тебя постараюсь, мука будет как пена, што твоя крупчатка.
- Спасибо, Лукич, спасибо! Значит, тово… договорились?
- Полный порядок! У меня, брат, слово - олово.
- Вот и хорошо! Ну, так прощевай, Лукич, мне ишо надо тут кое к кому завернуть.
- Подожди минуточку, Сав Саввич. - Лукич, ухватив за повод, придержал коня. - Мне ишо надо сказать тебе парочку слов. Оно вроде меня и не касаемо, но я по-дружески тебе, ты это запомни, Сав Саввич.
- Что такое? - насторожился Савва.
- Ты за работником своим, за Егоркой, ничего не замечал?
- За Его-оркой? Ничего, а что он?
- А то, что с невесткой твоей, с Настей, снюхался он.
- С Настей?! - задохнувшись от удивления и мгновенно вспыхнувшей злости, чуть слышно переспросил Савва. Лицо его стало багровым, в правой руке мелко вздрагивала витая махорчатая плеть. - Ты это правду говоришь?