Егор посмотрел ей вслед, нехотя пошел к косарям. Они отдыхали, расположившись на валках. Горячась, жестикулируя, Антон доказывал, что, получая от хозяина по пятьдесят копеек за день, работают они чересчур много. Ермоха слушал его улыбаясь, попыхивая трубочкой. Рядом с ним, закинув руки за голову, лежал Алексей, очень довольный тем, что Ермоха велел ему после завтрака запрягать коней и работать на сенокосилке. Поодаль, облокотившись на валок, полулежал Никита. Окладистая, пушистая борода его пламенела на солнце. Был Никита на редкость молчалив, никогда не вступал ни в какие споры. Вот и теперь, уставившись взглядом в одну точку, он думал о чем-то своем и, как видно, совсем не слушал Антона.
- …Вить это на дикого рассказ! Сами себя не щадим, как, скажи, на отмер косим, посаженно,- продолжал Антон. - Эдак-то робить будем - надолго ли нас хватит? Живо копыта протянем. Работа - она дураков любит.
- А ты не торопись, - вынув изо рта трубку, посоветовал Ермоха. - Никто тебя палкой не гонит.
- И рад бы не торопиться, так ведь вас куда-то черт гонит, как, скажи, для себя стараетесь, удержу нету, поневоле приходится тянуться за вами и нам с Микитой. Не-ет, ребятушки, полегче надо, ну сам подумай, Ермоха, было бы за что утруждать себя, вить робим-то за гроши.
- Во, смотри, Антоха, - Ермоха прихлопнул севшего ему на руку комара. - Появляться уже начали. Давайте, ребята, за дело, ишо прокосика по два пройдем, скоро этой гадости столько появится, что и не возрадуешься.
- Тебе хошь говори, хошь нет, как горох об стену. - Махнув рукой, Антон вздохнул, полез в карман за оселком. От речки подходили Настя с Татьяной. Первым опять пришлось идти Егору.
* * *
Отправив Настю на покос, Савва Саввич успокоился, очень довольный, что избежал скандала в доме. Теперь, думая о своей неудачной ночной попытке, он удивлялся, почему же Настя никому ничего не сказала об этом. Постепенно он додумался до мысли; умолчала Настя потому, что побоялась прогневить его. Мысль эта понравилась Савве Саввичу, и, чтобы проверить свою догадку, а кстати посмотреть, как идет работа, решил он съездить на покос. Погода установилась хорошая, и работники уже третий день гребли сухую кошенину, метали сено в зароды. Они только что пришли на стан и уселись вокруг большого котла, из которого Настя поварешкой черпала суп, разливая его всем по чашкам, когда к балагану подъехал Савва Саввич.
- Здравствуйте, ребятушки! - вылезая из коляски, приветствовал он работников.
- Здравствуйте! Здравствуйте! - вразнобой ответили работники.
- Ну, как дела идут?
- Дела, хозяин, идут, лучше некуда! - за всех ответил Антон и, указывая на падь, где красовались четыре зарода, добавил - Вон каких богатырей поставили, копен по шестьдесят и больше. Да сегодня копен восемьдесят приготовили, к вечеру смечем. А сено-то какое! Как жар горит, любо посмотреть.
- Хорошо, хорошо-о-о… - Любуясь зародамн, Савва Саввич благодушно улыбнулся, разгладил бороду. - Вершил-то их Ермоха? То-то хорошо завершил, молодец!
- Да уж если я не молодец, то и свинья не красавица! - принимая от Насти чашку с супом, скупо улыбнулся Ермоха. - Обедать с нами садись.
- Спасибо! - Савва Саввич принес из тарантаса бутылку водки, десятка полтора свежих огурцов, сел на освобожденное для него место.
- Вот это дело, хозяин! - обрадовался Антон и, приняв из рук Саввича бутылку, разлил ее по чаркам.
Выпили за успешную работу.
- Уж работаем-то, хозяин, на совесть, - прожевав огурец, заговорил Антон. - Утром-то ишо черти на кулачки не бьются, а мы уж косим. За такую работу не грех бы по гривне на день накинуть.
- Старайтесь, ребятушки, старайтесь. Хорошо закончите - и я вас хорошо рассчитаю, не обижу.
- Вот теперь бы и назначили, Савва Саввич, цену-то повыше.
И мы бы тогда ишо больше-старались.
- Потом, Антон Михалыч, потом. Сказал, не обижу - значит, не обижу.
Ермоха глянул на Егора, оба понимающе усмехнулись. Уж кто-кто, а они-то хорошо знали цену хозяйским обещаниям.
После обеда Савва Саввич велел оседлать ему коня, чтобы проехать по своим сенокосным угодьям. Прежде всего он решил осмотреть участок еще не кошенной травы, что тянулся падью почти на версту вверх от балагана.
С пригорка, на котором остановился Савва Саввич, перед ним раскинулась широкая, залитая светом полуденного солнца и еще не тронутая косой долина. По обочине ее, ближе к сопкам, голубел острец. Мешаясь с темно-зелеными завитками дикого клевера, увенчанного синими гребешками цветов, острец постепенно уступал место смешанному зеленому разнотравью. Еще дальше, на середине пади, там, где по ломаной линии кустов угадывалась речка, темными волнами колыхалась светло-бурая полоса высокого, густого пырея.
"Травы ноне - слава тебе господи… хватит, - удовлетворенно отметил про себя Савва Саввич. - Сена тут мно-ого станет, дал бы бог вёдро". Толкнув ногой коня, он повернул обратно, вниз от балагана, где падь далеко - покуда хватает глаз - пестрела прокосами свежей и подсыхающей кошенины.
Савва Саввич побывал у зародов, посмотрел сметанное в них сено и, вброд переехав речку, поднялся на елань, где в это время работа была в самом разгаре. Работники, обливаясь потом, метали сено в зарод, два копновоза - Артем и Андрей - еле успевали подвозить им копны, которые поддевали Настя и Татьяна, они же и подскребали за копновозами сено. На зароде стоял Ермоха, сено ему подавали вилами Егор и Антон с Никитой.
Чтобы не мешать их работе, Савва Саввич проехал мимо. Придержав коня около Насти, спросил ее:
- Ну как, Настасья, дела-то идут?
- Ничего, - сухо ответила Настя и, повернувшись к нему спиной, принялась подскребать сено.
"Так и есть, боится", - самодовольно улыбаясь в бороду, подумал Савва Саввич и, повернувшись к зароду, стал наблюдать за работой. Увидев хозяина, Антон остановился, опустил вилы, перевел дух, но в ту же минуту с зарода раздался сердитый окрик Ермохи:
- Давай, давай! Чего ты там? Ч-черт долговязый!
Искусством вершить стога и зароды Ермоха овладел в совершенстве, и любо было посмотреть, как он работал. Успевая схватить навильник на лету, он неуловимо быстрым движением граблей перевертывал его в воздухе, с маху кидал на место и уже ловил второй, третий, и так беспрерывно. Со стороны казалось, что он не работает, а, поигрывая граблями, пляшет на зароде, сено же само собой укладывается, и, постепенно суживаясь, образуется красивой овальной формы вершина зарода, которую не пробить никакому дождю. Любил эту работу Ермоха и от души радовался, когда навильники летели к нему беспрерывно. В этот момент он словно молодел, ликовал, упиваясь азартом работы.
- Давай, братцы, давай! Так, так… дава-ай! - весело, по-юношески задорно подбадривал он подавальщиков. Но стоило кому-либо из них остановиться, ослабить темп работы, как тон его голоса сразу менялся, звучал сердито, с досадой:
- А ну, чего там? Уснул, такой-сякой? Давай!
Когда стали подвозить ближние копны, стогометы уже не успевали их скидывать. Сена вокруг зарода становилось все больше и больше, за вилы взялся Артем, а затем и Татьяна. Еще дружнее пошла работа, на зарод, один догоняя другого, полетели навильники, сено вокруг Ермохи запрыгало, заплескалось, вскипая, как вода в котле. Повеселел старик.
- Давай, орлы! Давай! Так, так, живей! - захлебываясь от радости, вскрикивал он, и грабли его мелькали еще быстрее.
- Ах ты, мать честная! - невольно залюбовавшись работой Ермохи, воскликнул Савва Саввич. - Как у него ловко получается! Ну, Ермолай Степаныч, молодец! Мастер этому делу, ма-астер!
Наконец зарод завершили. Уложив на самую вершину последние навильники и придавив их сверху связанными за вершины прутьями, Ермоха выпрямился, вытерев рукавом рубахи вспотевшее лицо, огляделся вокруг. Теперь он успокоился, и лицо его уже не выражало той радости, что сияла на нем во время мётки. К мокрой от пота рубахе прилипли сухие лепестки цветов, сенная труха. Опираясь на грабли, Ермоха еще разок прошелся по хребтине зарода, потребовал веревку и по ней спустился на землю.
К зароду подъехал хозяин.
Около зарода заканчивали работу Настя с Татьяной; подскребая вокруг остатки, клочки сена, они концами граблей подбивали их под низ зарода. Стогометы стояли в стороне, курили, разговаривали с хозяином. Больше всех говорил Антон. Слушая его, хозяин согласно кивал головой. Туда же подошел и Ермоха. Хозяин встретил его приветливой улыбкой.
- Молодец, Ермолай Степаныч! Уж вот действительно, - похвалил он Ермоху, - наловчился вершить зароды.
- Небось наловчишься! С молодых лет обучаюсь этой грамоте, - посуровев глазами, ответил Ермоха и, поглядев на зарод, достал из кармана свернутый в трубочку кисет. - Я их за свою жизню столько перевершил, что другому и во сне не снилось. Дай-ко, Егор, прикурить.
Не любил Ермоха, когда его хвалили, поэтому и насупился он, хмуря мохнатые брови. Если бы незнакомый человек, любовавшийся Ермохой во время мётки, посмотрел на него теперь, он не поверил бы, что этот угрюмый старик и есть тот удалец, который так ловко и весело работал на зароде. То же самое подумал и Савва Саввич, но вслух сказал Ермохе другое:
- Там, под солнцепеком, на верхней деляне, вострецу копен на двадцать будет… Так его, Ермоша, надо, тово… отдельно сметать. Вострешное сенцо-то, сами знаете, какое бывает… Его ежели зеленым сметать, так что твой овес.
- Сделаем, хозяин, - ответил за Ермоху Антон, - только ты уже не забывай насчет прибавки-то.
Поговорив еще немного, хозяин посмотрел на солнце и, любезно попрощавшись с работниками, уехал.