Перейдя железнодорожные пути наискось, он зашел за длинный состав порожняка, остановился, огляделся и, убедившись, что за ним не следят, быстро зашагал в сторону инструментального склада.
Кладовщик-инструментальщик Епифан Соколов передвигал в углу склада какие-то ящики, когда в дверях появился седоусый кондуктор.
- Кто там? - обернувшись на звук шагов, спросил Соколов и, узнав вошедшего, удивленно воскликнул: - Батюшки вы мои! Неужели Захар? Живой! Вот так фунт!
- Он самый, - подходя ближе, улыбнулся Захар. - Здравствуй!
- Здравствуй, Захар Петрович, здравствуй.
Соколов обеими руками ухватил руку вошедшего и, не выпуская ее, продолжал все тем же восторженно-взволнованным голосом:
- А сказали, что убили Хоменку под Мациевской, а он вот он, как огурчик. Ну, дела. Из мертвых, стало быть…
- А ты потише, браток, не видишь, что на станции-то!
- Да, это верно, но у меня-то здесь кто услышит. - Соколов подвинул к Хоменко пустой ящик. - Садись да расскажи хоть, как ты тут появился-то, откуда и все такое.
- Рассказывать некогда. - Хоменко поставил на пол фонарь, сел на ящик и жестом пригласил сесть Соколова. - Ты мне вот что скажи: белых много здесь?
- Третий казачий полк с неделю как ушел отсюда. А теперь пехоты белогвардейской батальон, рота японцев, Девятый казачий полк и батарея ихняя.
- Карательный отряд когда прибыл?
- Это броневик-то? Да уж дней десять как сюда прибыл.
- Эшелон с арестованными по-прежнему здесь?
- Здесь.
- На расстрел часто выводят?
- Часто, - вздохнул Соколов, - чуть не каждое утро. Как рассветает, смотришь, ведут человек трех, а то и пятерых, выведут на большую сопку, залп - и кончено.
Соколов помолчал, вспомнив, заговорил о другом:
- Чуть ведь было не забыл, мериканцы здесь обосновались, на горке вон, в железнодорожной школе поместились. Немного их: офицеров десятка полтора, ну и солдат чуть побольше. Строить начали какое-то здание, комендатуру, что ли.
- Знаю.
- Начальник к ним приехал ихний сегодня. Большой, видать, - в собственном вагоне, встречали его они всем скопом.
- Ну, это их дело. Вот что, Гаврилович, надо нам сегодня же ночью собрать всех наших людей на собрание к кому-нибудь из более надежных, сумеешь сделать это?
- Сделаем, Захар Петрович, раз надо, какой может быть разговор. У Мартына Овчинникова соберемся, мужик надежный.
- Добро. А я к кому-нибудь из наших, перекусить бы с дороги-то да часок-другой соснуть. Где тут Макаров Андрей живет, покажи-ка.
* * *
На другой вечер, как обычно, к Егору пришла Настя с дочкой на руках. Егор поведал ей о своем разговоре с Рудаковым и то, что еще на денек задержится в Антоновке.
Только что Настя, донельзя обрадованная новой отсрочкой, ушла домой, как в бане вновь появился Рудаков.
На дворе уже темнело, в открытую дверь виднелось звездное небо. Егор уже начал укладываться спать, но, заслышав шаги во дворе, насторожился.
- Это я, Егорша, - тихонько сказал Рудаков и, осторожно ступая, вошел в баню. - Новость, брат ты мой.
- Что такое?
- Собрание сегодня наших людей. Хоменко приехал из Читы.
- Хоменко? - удивился Егор. - Неужто тот комиссар наш?
- Он самый.
- Так ведь его же убили в прошлом году под Мациевской-то, помнишь?
- Помню, но оказывается, что не убили, а тяжело ранили, и в плен попал он к белым.
- Так выходит, что он живой? - все еще не веря своим ушам, спросил Егор.
- Живой. Рассказывает, оглушило его взрывом-то и ранило сильно. В плен попал к белым, в больницу его положили семеновцы в Чите, а он чуть поправился и ходу к своим. Ну ладно, ты на собрание-то позови с собой дядю Архипа, он и проводит тебя к Большухину, а я пойду к Хоменко, думали к Мартыну Овчинникову собраться, а туда нельзя сегодня. Там сегодня гулянка в соседях у купца Грифа, и беляки будут наверняка, вот я и иду сказать об этом Хоменко и провести его к Большухину.
Глава IX
Ночь. По улицам Антоновки, придерживаясь заборов и стен домов, тихонько продвигались трое: Захар Хоменко, Андрей Макаров и Иван Рудаков.
На перекрестке двух улиц, против большого, хорошо освещенного дома Якова Грифа, остановились. В доме шла гулянка: в открытые окна доносился громкий говор, смех, звон посуды. В садике перед домом расположился духовой оркестр, - человек пятнадцать солдат-музыкантов, сверкая под окнами медью труб, мастерски исполняли вальс "На сопках Маньчжурии". В окно одной из комнат виднелись танцующие пары.
- Офицеры, видать, людно их набралось тут, - со злобой в голосе прошептал Рудаков и к Хоменко: - Знаешь что, Захар Петрович, я у этого Грифа в работниках жил, знаю тут все ходы и выходы, тут вот к садику-то огород вплоть подходит.
- Ну и что?
- А то, разреши-ка мне гостинец им преподнести хороший. Я тут по Ивана Фомича ограде в маленький огородик к Грифу подкрадусь между гряд и в окно им вот эту штуковину, понял? - и с этими словами поднес к самому носу Захара круглую, как картофелина, гранату-лимонку. - А потом вторую - и ни один гад не уйдет.
- Ну убьешь ты их сейчас, а дальше что?
- Сообщим ребятам, на коней и в лес!
- В лес. Ишь ты каков герой! А что после с поселком будет, подумал об этом? Эх, ты… утюг! Десяток гадов убьешь, а за них весь поселок с землей сровняют. Ни стариков, ни детей не пощадят. Выкинь эту дурь из головы.
- Э-эх! - Скрипнув в бессильной злобе зубами, Рудаков погрозил в сторону пирующих гранатой: - Фарт ваш, гады… Посёлок… детишек жалко.
- Хватит, там уж собрались, наверное, пошли! - И, ухватив Рудакова за рукав, Хоменко потянул его за собой.
В старой просторной избе Лаврентия Большухина, когда пришел туда Егор в сопровождении Архипа, было многолюдно и душно.
Слабо мерцавшая от жары и табачного дыма пятилинейная лампа еле освещала лица сидящих за столом. Хозяин дома, высокий пожилой железнодорожник, то и дело подкручивал ее, отчего она еще больше мигала и коптила.
Чуть видные в сумраке люди разместились на скамьях, сундуках, кровати и на полу.
Среди собравшихся Егор с трудом, и то лишь по голосу узнал братьев Никифоровых, Епифана Соколова, Василия Груздева, Игнатьева и еще кое-кого из сельчан, что частенько работали вместе с ним у Саввы Саввича. Поэтому и его узнавали, дружески приветствуя, расспрашивали, где побывал за это время, откуда прибыл и прочее.
Вскоре, в сопровождении Андрея Макарова и Рудакова, появился Хоменко.
Отвечая на приветствия соратников-красногвардейцев, бывший комиссар крепко пожимал руки, а за столом уже освободили ему место. Тишина наступила в доме, когда заговорил он, усевшись на скамье.
- С недоброй вестью, товарищи, прибыл я к вам из Читы! - начал Хоменко глухим, хрипловатым голосом. - В Чите у нас зараз большой провал. Почти все руководители подпольного большевистского комитета нашего: Александр Вагжинов, Семен Сетянов, Губаревич - арестованы белыми. Захватили нас на нелегальной квартире, и мало кому удалось спастись. Уже на другой день меня разыскала связная наша Куликова, рассказала, кому из наших удалось скрыться. Рыбицкому, значит, Умрихину, Кравчуку, а Петрова Александра, кличка его подпольная "Костя", убили в тот же вечер. - Хоменко помолчал и, вскинув голову, продолжал. - Положение тяжелое, товарищи, но не безнадежное. Областного центра у нас не стало, но ведь есть Центральный Комитет нашей партии, жив и руководит нами товарищ Ленин, он призывает нас поднимать народ на борьбу с врагами революции и вести его в бой до полной победы. Поэтому никакой паники, а действовать, как начали, и дальше. Задача наша боевая зараз: освободить всех этих арестованных, что находятся здесь в эшелоне белых, их же тут более полутора тысяч человек.
Негромкий, но все возрастающий шумок нарушил тишину, послышались неуверенные голоса кто-то даже присвистнул:
- Освободи-ить, шуточное дело!
- С голыми руками-то.
- Зряшный разговор.
- Я понимаю вас, товарищи, - вновь заговорил Хоменко. - Дело это вам кажется слишком рискованным, несбыточным, но это не так. Конечно, одни мы с вами не сможем этого сделать. Журавлев со своими партизанами также не может прийти к нам на помощь, они нужны там, в районе Нерчинского Завода. Мы можем рассчитывать лишь на помощь ононских партизан Петра Аносова, но сил у него пока тоже мало! Поэтому наша задача сегодня же записаться в отряд всем, кому дорога свобода и революция, и завтра выбраться отсюда, чтобы поднимать народ в окрестных селах и, соединившись с отрядом Аносова, напасть на Антоновку, освободить арестованных. Понятно, товарищи?
- Ясно как божий день.
- Вопросы будут?
- Какие там вопросы. Пиши меня: Андрей Макаров.
- Пишу. Следующий?
- Я, Першиков Антон.
- Меня пиши: Осип Игнатьев.
- Тогда и меня с ним рядом, по-суседски.
Хоменко едва успевал записывать, хмурое лицо его посветлело, под вислыми усами теплилась довольная улыбка.
- Так, так, молодцы, давайте, кто следующий.
Еще записалось трое, и тут наступило затишье. Рудаков оглянулся на сидящего позади чернобородого, смуглого сельчанина, которого знал как отважного красногвардейца в прошлом году.
- Парфен, а ты чего?
- Ничего, - ответил тот, глядя куда-то в сторону.
- Почему не записался?
- Потому что дома делов полно. Воевать уйду, а посев кто закончит, сено накосит?
- Так вот ты какой? - Голос Рудакова дрожал, лицо побагровело от внезапно охватившей его злости. - На попятный подался, контра.