В дом к тестю Мишка перешел сразу же после свадьбы. Когда все вошло в обычную, будничную колею, Филат повел зятя знакомить с хозяйством. Показывая Мишке амбары с хлебом, сараи, коров, быков и лошадей, пояснял:
- Все твое будет да Маришино, умей лишь владеть да хозяйничать. С умом дело поведешь, так только распоряжаться будешь, робить найдется кому. К зиме-то второго работника возьмем, так что твое дело будет руководить ими да около дому кое-что помогать.
Мишка мотал чубатой головой, отнекивался:
- Не-ет, я к этому не свышной, лучше уж робить буду вдвоем с Ефимом, а так это баклуши бить совесть не дозволяет.
- Так вить в нынешнюю зиму шесть лошадей пойдет в запряжку - не шуточное дело.
- Ну и што, я вот, как в работниках жил, на четырех один ездил - и ничего, справлялся.
- Ну смотри, твое дело хозяйское, а неволить не буду.
Так и зажил Мишка в богатом доме тестя, трудился наравне с батраками. Не страшила его никакая работа, а усталость как рукой снимало и радостью загорались глаза, когда приезжал он из лесу и встречать его выходила Маринка.
А вспоминая про мать, утешал себя мыслью: "Вот приобживусь, запрягу пару в тарантас, муки положу мешка два да ишо каких гостинцев - и махнем с Марихой к маме на гости. Пусть на невестку полюбуется, порадуется, а ежели согласится, то и ее к себе заберем, чтобы хоть на старости-то пожила в довольстве да в сытости".
Глава XII
В воскресенье перед масленицей Мишка решил в лес не ездить. Утром, сидя за завтраком, сказал работнику Ефиму:
- Отдыхать будем. И так чуть не месяц без роздыху, да и коней перековать надо.
- Оно-то так, - вытерев губы ладонью, Ефим согласно мотнул головой, - передние-то шипы сносились почти что начисто.
- Вот как обогреет, поведешь их к Лаверу, я уж договорился с ним.
- Тогда я напою их, овса задам да унты починю…
- Ладно.
Днем, отправив Ефима с конями в кузницу, Мишка, в легоньком черненом полушубке и серой папахе, вышел в улицу. К этому времени морозы сдали, началась оттепель, южные стороны сопок оголились от снега, запахло весной. Солнце уже поднялось высоко, пригревало, с крыш потекла капель. У большого амбара, где еще с осени был просыпан овес, копошились куры, тут же подпрыгивали, чирикая, воробьи. Горделиво вытягивая огненно-красную грудь, звонко горланил петух, радуясь теплому деньку и свободе после душного тесного курятника.
Мишка постоял у ворот, полюбовался на петуха и уже хотел идти в дом, но, увидев в конце улицы кучу людей, окруживших сани приезжего человека, остановился.
"Не рыбу ли продают?" - подумал он, вспомнив недавний разговор с тестем, что неплохо бы рыбы купить к великому посту.
А приезжий и в самом деле торговал рыбой. Одет он в дымленую шубу, поверх которой на груди жгутом закручен пуховый шарф с кистями на концах, заткнутыми под кушак. Мишка настолько освоился здесь, привык к местному быту, что и по одежде и шепелявому говору приезжего безошибочно угадал в нем караульского казака.
- Карашики, шажаны! - покрикивал торгаш, прилаживая на длинную палку, укрепленную в передке саней, железный безмен.
Вокруг саней толчея, казаки, бабы с мешками и ведрами в руках, бурлит говор.
- Вовремя, станишник, подъехал.
- Самое к великому посту.
- Почем продаёшь?
- Пшеничы полтора пуда, яричи два жа пуд рыбы.
- Гречиху берешь?
- А жиру нету у тебя тарбаганьего?
Приезжий успевал ответить на вопросы, и рыбу похвалить, и накидать ее в мешки, и взвесить.
Лицо его показалось Мишке знакомым.
"Видел я его где-то", - подумал он, вслух же сказал:
- Дай-ко мне, дядя, своего мешка под рыбу-то, а я в него же и пшеницы нагребу. Может, сам за ней заедешь, да кстати и почаюешь у нас. Во-он я живу, зеленые ставни и тополь у ворот.
Торгаш посмотрел в ту сторону, куда показывал Мишка, мотнул головой:
- Ладно, бери мешок, набирай шам.
Укладывая в мешок широких жирных карасей и крупных, как березовые клинья, сазанов, Мишка не переставал думать о том, где он видел этого человека, и, уже завязывая мешок, вспомнил: на Даурском фронте, в прошлом году, он самый был командиром 3-й сотни во 2-м Аргунском. Вот только бороды-то не было у него, как скоро он ее отрастил.
Улучив момент, Мишка тихонько спросил:
- Товарищ Федоров?
Торгаш покосился на Мишку и, встретившись с его дружелюбным взглядом, так же тихо ответил:
- Помалкивай, - и, двигая безменом, заговорил громче. - Два пуда ш половиной, шмотри.
- Вижу.
- Неши, за пшеничей заеду.
- Ладно.
После полудня, распродав рыбу, торгаш подъехал к атамановскому дому. Мишка встретил его, широко раскрыв тесовые ворота.
- Заезжай, гостем будешь.
Приезжий, насупившись, подозрительно посмотрел на новый, из трех комнат дом под тесовой крышей, на добротные надворные постройки, однако в ограду въехал и, сойдя с саней, подозвал к себе Мишку.
- Слушай, - заговорил он уже без шепелявости, - откуда ты меня знаешь?
Скаля зубы в дружеской улыбке, Мишка пояснил:
- Да мы же с тобой в прошлом году в одном отряде находились в Коп-Зор-Газе на Даурском фронте.
- Да-а. Ну а теперь какие твои взгляды?
- Да всё такие же, за большевиков и теперь. Ты на хозяйство не смотри, не мое оно, я тут, можно сказать, пришей кобыле хвост.
И тут Мишка коротко рассказал сослуживцу, как он из работников попал в богатый дом. Поведал он и о том, что тесть его поселковый атаман.
- Но ты его не бойся, - успокаивал он гостя, - он, конешно, не любит таких, какие за революцию, но человек неграмотный, в людях ни черта не разбирается, ему лишь бы документ с печатью, и, будь ты хоть того больше комиссар, этим он не интересуется. У тебя документишко-то есть какой-нибудь?
- Есть бумажонка с печатью. Только запомни: я Иван Егорович Федосеев.
- Хорошо, запомню, выпрягай коня-то, пообедаем, да и ночевать у нас оставайся.
Атамана дома не было, появился он, когда Мишка с гостем уже сидели за столом, обедали.
- Это знакомый мой, Федосеев, Зоргольской станицы, - объяснил Мишка тестю после того, как атаман кивком головы приветствовал гостя. - В прошлом году я бывал у него не один раз.
- Так, та-ак. - Атаман присел к столу, оглаживая бороду, осведомился. - Это которого же Федосеева-то?
- Егора Петровича.
- Егор Федосеев, припоминаю, был у нас в сотне урядник Федосеев, высокого роста, чернявый такой.
- Это, наверное, дядя мой, Иваном жвали его, - вновь зашепелявил гость, - штарший урядник был.
- За каким случаем к нам?
- Ш рыбой приезжал.
Атаман так уверовал в подлинность Мишкиного знакомства, что и документ не потребовал с приезжего и даже упрекнул зятя:
- Что же ты знакомца-то угощаешь сухим-немазаным, не мог уж сбегать в бакалейку за банчком?
- После обеда сбегаю.
- То-то же.
За ужином вдоволь было чего и закусить и выпить, однако гость, так же как и Мишка, пил мало, зато атаман глушил водку стаканами.
- Какие вы питухи, горе мамино! - шутил он, опрокинув очередной стакан и закусывая соленым огурцом. - Вот намедни был у меня гостенек, сослуживец мой Сизов Федор Григорьевич, помнишь, Михайло?
- Помню.
- Станичным атаманом он уже который год служит в Больше-Зерентуевской станице. Ох и геройский казак-батареец, я вам доложу, три креста заработал на японской войне. Да-а, стояли мы одиново в Гирине…
Опьяневший атаман, рассказав про Сизова, завалился спать, и Мишка повел гостя в зимовье, где вместе с телятами, ягнятами и курами жил работник Ефим.
Сегодня по случаю того, что завтра не ехать в лес, Ефим отправился ночевать домой, и зимовье оказалось свободным. В нем тепло, Маринка еще засветло протопила его, прибрала, земляной пол застелила сеном, а, на нарах устроила гостю постель. Мишка засветил керосиновую лампу, приладив ее на стену, огляделся:
- Ну вот, устраивайся тут, Иван Егорович.
- Чего ты так, здесь-то можно называть меня и своим именем, помнишь небось?
- Помню, Абрам Яковлич, как не помнить, частенько приходилось и видать и слыхать про тебя в Коп Зор-Газе-то.
- Расскажи, какие тут у вас настроения?
- Настроения-то? Да как тебе сказать… - Мишка присел рядом, вытянул из кармана нарядный подарок Маринки - сатиновый кисет с табаком-зеленухой, протянул Федорову: - Закуривай, маньчжурский табачок-то, первый сорт.
- Насчет революции-то что поговаривают казаки ваши, фронтовички? - допытывался Федоров, свертывая самокрутку. - Как они на власть-то семеновскую смотрят?
- Да кто их знает, - Мишка говорил нехотя, глядя куда-то в сторону. - По правде-то сказать, я мало с кем из них и встречаюсь. До разговоров тут, приедешь на шести-то из лесу, так рад, что до дому добрался. А назавтра опять то же самое, ишо черти в кулачки не бьются, а мы уже в лесу тюкаем. Шесть возов вдвоем нарубить топорами - не кот начхал! И так каждый день, как заведенные часы.
- Чего же самому-то тебе ездить? Нанять второго работника, и пусть они чертомелят, твое дело хозяйское.
- Совесть не дозволяет, не свышен я сидеть дома без дела.
- Значит, ни с кем и не разговаривал?