Глава VII
Назавтра гулянка возобновилась с раннего обеда, и вечером того же дня, едва стемнело, к Филиппу Рудакову заявился запыхавшийся от быстрой ходьбы Ермоха.
- Беда, Филипп Иваныч… собирайся живее… да сматывайся… куда-нибудь… подальше…
Филипп, зажав в руке унт, который только что стянул с левой ноги, оглянулся на Ермоху:
- Что такое?
- Подожди, дай дух перевести… - Ермоха опустился рядом на скамью, шумно вздохнул. - Рестовать тебя хотят, Кешка Шакалов да этот приезжий офицеришко.
- За что?
- А вот за это самое, за Ивана.
- Господи, твоя воля, - побледневший Филипп уставился глазами на Ермоху, старуха его, перестав расстилать на полу потник, заохала, закрестилась на иконы, невестка их прекратила на кухне мытье посуды, подошла к двери и со слезами на глазах прислушивалась, о чем говорит старик.
- Да ишо молите бога за Настасью нашу Федоровну, она мне все это и растолмачила…
И тут Ермоха рассказал, что еще утром хозяйский сынок Иннокентий, приезжий офицер, а также и Савва Саввич разговаривали про здешних большевиков-красногвардейцев, составляли на них списки. Часть их разговоров подслушивала Настя, при этом она слышала, как Иннокентий сказал: "А за Ваньку Рудакова отца возьмем, нечего с ним церемониться". И еще двоих запомнила Настя: Елизара Демина и Андрея Макарова, остальных не разобрала.
- Она соопчила мне ишо днем, я кое-как дождался вечера, да и к вам скореича.
- Ну спасибо Настасье, сошли ей господь доброго здоровья. А вить я по дрова собрался ехать утре, а тут вон оно што. - Филипп в полной растерянности посмотрел на старуху, на невестку, перевел взгляд на Ермоху. - Сматываться надо, уезжать, а куда на ночь-то глядя? Ума не приложу.
- А ты не езди, а отправляйся пешком, - предложил Ермоха, - а знаешь куда? На Шакалову заимку.
У Филиппа глаза полезли на лоб от удивления.
- К ним же на заимку? Да ты в уме?
- В уме. Не мешкай, а собирайся, пока не поздно. Дорогу на заимку знаешь, там сегодня Микита с Акулиной, их не бойся, люди свои. А завтра я туда же приеду, да и Настасья, наверное. Чудак ты человек, это самое надежное место. Им и в нос не бросится искать тебя на ихней же заимке. Мы ишо на всякий случай тайник устроим в сене, иди смело. Харчи с собой не бери, прокормим тебя до отстою, у Шакала еды на нас хватит.
- Пожалуй, верно. - Филипп поглядел на старуху, вздохнул. - Шубу-то мою не стели, придется идти, ничего не поделаешь. Спасибо тебе, дядя Ермоха.
- Не стоит. - Ермоха поднялся со скамьи, нахлобучил шапку. - Ну так ты не тяни, отправляйся живее. А я побегу к Елизару да к Андрюхе Макарову, обскажу им, а остальных-то они сами предупредят, кого следует. Прощевайте покедова.
- В добрый час.
К вылавливанию антоновских большевиков Березовский и сотник Пантелеев приступили на следующее утро, задолго до рассвета. Вместе с ними пошел поднятый спозаранку поселковый атаман и хмурый с похмелья Христофор Томилин с тремя понятыми - пожилыми дружинниками. Все вооружились винтовками и при шашках.
На дворе лютовал мороз, село заволокло густой копотью, усы и бороды дружинников в момент покрылись куржаком, обросли ледяными сосульками.
- Сдурел мороз-то, - ворчал сердитый спросонья атаман, приотстав от офицеров. - Вчера днем как славно было, дюже притаивало, а седни опять вон какая беда.
- Крещенские морозы вернулись, - отозвался один из дружинников.
- И чего это их приспичило, - продолжал ворчать атаман, - в эдакую рань с арестами этими.
- Самое время захватить дома, пока не разбежались, - так же сердито ответил ему Христофор Томилин, недолюбливающий атамана за то, что тот попустительствует сельчанам, явно сочувствующим большевикам.
Первым решили арестовать Филиппа Рудакова. Разбуженная громким стуком в окно, старуха задом наперед накинула ситцевый сарафан, открыла непрошеным гостям сенную дверь, впустила их в избу.
- Где хозяин? - чиркнув спичкой, обратился к ней Берёзовский.
У старухи при виде целой толпы вооруженных людей отнялся язык.
- Чего молчишь, старая, ну!
- Нету его… н-н-не знаю… - лепетала старуха, дрожа как в лихорадке.
- Да ты не трясись, бабка, не тронем тебя, не бойся, скажи только, где старик?
- Уехал он… восподин… начальник… уехал… в станицу… однако… вот хоть дядю Ермоху… - И тут, поняв, что сболтнула лишнее, старуха прикусила язычок.
- Ермоху? - прицепился к ней Иннокентий. - Это какого же Ермоху, работника нашего, что ли?
- Ой нет, батюшка… восподин…
- Он самый, работник ваш, Иннокентий Саввич, - заговорила, входя из горницы, невестка, кутаясь в бумазеевую шаль, - приходил вчера вечером, он часто у нас бывает, а тятенька-то уже уехал.
Берёзовский; не слушая ее, махнул рукой:
- Обыскать.
Понятые рьяно принялись за дело: обшарили все углы, слазили в подполье, осмотрели сени, а Томилин потребовал даже ключи от амбара у следовавшей по пятам за ними хозяйки.
- Да ты в своем уме, Истифор Миколаич? - съязвил атаман, осуждающе покачав головой. - Где же это видано, чтобы в эдакий мороз люди в амбарах отсиживались?
- Э-э, черт. - Христофор посоветовался с офицерами, приказал своим. - Идемте дальше.
Когда вышли на улицу, Томилин оглянулся на шагавшего позади всех атамана, шепнул Иннокентию:
- Это работник ваш предупредил Филиппа.
- Вы уверены в этом? Признаться, я то же самое подумал, когда старуха-то сказала, но откуда ему было знать про замыслы наши?
- Подслушал вчера, вить пьяны были в дымину, кто-нибудь из наших и сболтнул такое, что он догадался обо всем и удружил Фильке.
- Ну если так, то я ему, старому черту, покажу, как соваться куда не следует.
Многих сельчан потревожил в это утро сынок Саввы Саввича со своими подручными. Однако, к великой его и Березовского досаде, из тридцати двух человек, занесенных в списки, арестовать удалось лишь восемнадцать. Всех их по одному, по два препроводили в школу, где в этот день запретили занятия, и, приставив к ним караульных, отправились к Савве Саввичу.
В это утро Ермоха, как обычно, поднялся задолго до свету и, до завтрака напоив лошадей, задал им овса, а затем прошел на гумно, принялся разметать запорошенный снегом ледяной ток. Там, когда закончили молотьбу, остался небольшой ворох ярицы, его и намеревался Ермоха провеять сегодня, убрать в амбар, а к вечеру уехать на заимку, полагая, что вместе с ним поедет туда и Настя.
Завтракать Ермоха пришел уже к восходу солнца. К его удивлению, в зимовье у них сидела за самоваром Марфа Дидючиха. Матрена угощала ее гречневыми колобами со сметаной. В углу на нарах, укрытая шубой, лежала Настя, тихонько постанывала.
Поздоровавшись, Ермоха охлопал рукавицей куржак с бороды, обивая с нее ледяшки, подосадовал:
- Это беда какая-то нонешний год - будто отеплело малость, а седни опять мороз давит и ветру нету. Ярицу надо бы провеять, да где тут. Когда не надо, так его прорвет, что и удержу нету, а тут даже сухой былинки не колыхнет. А что с Настей-то?
- Да ничего, дядя Ермоха, - ответила Матрена и поставила на стол тарелку с новой порцией колобов. Садись-ка вот, поешь горяченьких да поезжай куда-нибудь. Сегодня тебе нельзя тут, - и даже голос понизила. - Настасье-то время подошло родить.
- A-а, ну тогда я почаюю мигом, да и на заимку с утра.
Умывшись холодной водой над лоханью, Ермоха утерся матерчатым кушаком и, присев к столу, принялся за колоба. Он только налил себе третий стакан чаю, как дверь распахнулась и в зимовье, вместе с клубами морозного пара, ворвался хозяйский сын Иннокентий. Он даже домой не зашел вместе с другими, а прямо с мороза в зимовье. На пунцовом от злости лице сотника белели заиндевевшие брови, ресницы и маленькие пушистые усики.
- Где был вчера вечером? - сразу же напустился он на Ермоху.
Старик повернулся к сотнику боком, смерил его с ног до головы насмешливым взглядом:
- А "здравствуй" дома оставил?
- Ну, здравствуй, где был вчера, спрашиваю?
- Где был, там уж нету, тебе-то какое дело до меня?
- Ты спровадил Филиппа Рудакова?
- Нужда пришла спроваживать.
- Большевикам содействуешь, старый черт…
- Да ты што прицепился-то ко мне? Ты кто мне есть! - поднял голос уже обозлившийся Ермоха, обветренное лицо его стало густобагровым. - Молокосос, паршивец, давно ли я на руках тебя носил, сопли вытирал поганцу! Сгинь сейчас же с моих глаз, пока я шею тебе не намылил. А то как схвачу вон сковородник и на чины твои не посмотрю, выметайся, пока цел…
Не ожидавший такого оборота сотник опешил.
- Ну подожди, хам, я с тобой сделаюсь! - И, пинком открыв дверь, выскочил из зимовья.
- Щенок паршивый, шакаленок! - гремел ему вслед Ермоха и так смачно ругнул его, что насмерть перепуганная Марфа заохала, закрестилась:
- Восподи боже милостивый, сват Ермолай, да ты сдурел, што ли, вить он охвицер, благородного звания человек, а ты его такими словами. Ох и угораздило же меня… Матренушка, будь добра, сходи к бабке Устинье, позови ее к Настасье-то, а я уж от греха подальше…
- Ку-да? - накинулся на нее Ермоха, еще не остывший от злости. - Ты-то чего забоялась? Твое дело сторона, сиди тут и не рыпайся. Ишь, бежать наладилась, а Настю куда? Я т-тебе убегу! Раз взялась бабничать, исполняй свое дело по совести.
И, не допив чай, надел ергач, вышел.
А Марфа долго еще охала, ахала, однако оставить Настю не решилась.