- Парни сосновские догоняют.
- Верно, Семен? - испуганно спросила Настя.
Семен вздрогнул и, оглянувшись назад, что-то хотел сказать. Егор опередил, заявил уверенно-спокойным тоном:
- Не бойся… не догонят! Нам только бы на Сорочий хребет вперед их выскочить, а уж там никакие… - он чуть не сказал "Степаны", но, вовремя спохватившись, поправился: - никакие бегуны за нами не удержатся.
Услышав про погоню, Марфа притихла, уже не упрашивала Егора ехать тише, а только охала да бормотала про себя молитвы.
На Сорочий хребет поднимались шагом. Егор, передав вожжи Семену, спрыгнул с сиденья, шел рядом с кошевой, где сидела Настя. Держась рукой за облучину, Егор украдкой, чтобы не заметила Марфа, заглядывал на Настю. Сердце его радостно колотилось, когда глаза их встречались и Настя приветливо улыбалась в ответ. Ему очень хотелось сказать ей несколько слов, но как это сделать, когда рядом сидит ненавистная Марфа?
А погоня близилась, с хребта Егору было хорошо видно, как пятеро всадников, растянувшись цепочкой, мчались полным галопом. И все-таки он продолжал шагать рядом с кошевой: во-первых, чтобы дать лошадям отдохнуть, а главное - чтобы подольше побыть около Насти.
"Уж до хребта не догнали, а теперь-то черта с два", - думал он, меряя глазами расстояние между погоней и тройкой. По встревоженному взгляду Егора Настя догадалась, в чем дело, спросила:
- Догоняют?
- Гонятся, - спокойно ответил Егор. - Только не-ет, где уж им! Не с ихним носом горох клевать.
- Я знаю, кто это, - пояснила Настя. - Сказали мне - Степан Швалов это!
- Я тоже знаю, - подмигнул Егор. Настя удивленно подняла брови. В это время уже поднялись на хребет, Егору надо было спешить к лошадям, дорога подходила к спуску. Марфа что-то заворочалась, закашляла, и в этот момент он успел шепнуть Насте: - Не бойся ничего, выручу, завтра расскажу. - И в ту же минуту вскочил на сиденье, взял у Семена вожжи - начинался спуск.
Спускаясь под хребет, Егор сдерживал лошадей, не давая им разбежаться, хотя почти в половине спуска вновь увидел погоню. Выскочив на хребет, парни спешились и под гору, - с лошадьми в поводу, бегом продолжали погоню.
"Правильно делают! - глядя на парней, одобрительно подумал Егор. - И спины коням не собьют и отдохнуть им дадут".
Под хребтом парни на бегу вскочили в седла, погнали коней во весь опор. Расстояние между ними и тройкой сокращалось с каждой минутой. Но это потому, что Егор не дал еще тройке полного разбега. Только когда передний всадник - на вороном с прозвездью коне - уже настигал кошеву, Егор ослабил вожжи.
- Грабя-а-ат! - пронзительным диким голосом крикнул он, подражая барышнику цыгану Проньке, и тройка понеслась как вихрь по степи.
Егор уже не сидел, а, чуть склонясь, стоял в передке кошевы, вытянутыми вперед руками держа вожжи. Ветер бил ему в лицо, полы дохи трепыхались за спиной, как крылья большой птицы.
Он знал, что парни далеко отстали, но лошадей не сдерживал, а даже понукал их и ликовал, охваченный азартом быстрой езды.
И казалось Егору, что Ястреб, широко раскидывая задние ноги, все еще не в полную силу развил свою стремительную рысь, хотя пристяжные вытянулись в струнку и, быстро работая ногами в бешеной скачке, еле поспевали, чтобы не отстать от коренного. А Егору все еще казалось мало.
- А ну еще, еще… жми!.. - чуть слышно, одним лишь дыхом понукал он, склонившись над передком кошевы, и сердце его трепыхалось от восторга.
Опомнился Егор, лишь когда мимо промелькнули ворота поскотины. Откинувшись назад, натянул вожжи, по улице вплоть до дома ехал шагом.
Глава VII
В доме Пантелеевых еще не спали. Савва Саввич, принарядившийся в черную сатиновую рубаху и штаны с лампасами, встретил Настю в коридоре.
- Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте! - медовым голосом приветствовал он невесту и Семена с Марфой. - С приездом вас, все ли в добром здоровьице?
Приветливо улыбаясь, Савва Саввич так и сыпал словами: расспрашивал о здоровье, хорошо ли было ехать, не холодно ли было? Он сам помог Насте снять доху и черную, из романовских овчин, шубейку.
В коридоре появилась Макаровна.
- Вот она, наша невестушка-то! - И лунообразное, рыхлое лицо Макаровны расплылось в довольной улыбке.
- Это мамаша будет твоя, - Савва Саввич легонько подтолкнул Настю навстречу Макаровне. - Прошу любить да жаловать.
- Здравствуй, милая! - Макаровна трижды поцеловала Настю, взяла ее за руку и в сопровождении Марфы повела в горницу.
А в это время раздевшийся последним Семен прошел в свою комнату. То ли от быстрой езды, то ли напуганный погоней, он почувствовал себя плохо, на вопросительный взгляд отца ответил:
- Устал, отдохну немного.
Обширная горница, куда Макаровна привела Настю, была приготовлена для встречи дорогих гостей. Большой круглый стол посредине комнаты обильно заставлен тарелками с холодной закуской, паром курилась фарфоровая миска с пельменями, на широком подносе горкой наложены шаньги, крупитчатые калачи, пышные оладьи и слоеные пироги. Рядком выстроились четыре бутылки с водкой, запеканкой, рябиновой и вишневой наливками.
Ярко освещенная висячей лампой-"молнией", горница представляла собой большую квадратную комнату с четырьмя окнами и печью-голландкой. Насте редко приходилось бывать в домах зажиточных людей, поэтому она с любопытством рассматривала богатую обстановку: отливающие лаком столы на гнутых ножках, венские стулья, буфет со стеклянными дверками. "А посуды-то там какое множество!" - подивилась про себя Настя и перевела взгляд на большое, во весь угол, зеркало в раме с вычурной резьбой. Ничего не ускользнуло от любопытных глаз Насти: ни кружевные занавески на окнах, ни фотографии на стенах в черных и коричневых рамках, ни блестевшие позолотой иконы на божнице. Но больше всего понравились ей громадные, во весь простенок, часы с медными гирями и круглым маятником величиною, с блюдце. В верхней части часы походили на домик с чердачным оконцем под крышей. Оттуда, когда часы отбивали время, выглядывала и, как живая, куковала кукушка.
Все это - богатый дом, любезное обхождение стариков и особенно красавец жених - нравилось Насте, и в душе ее теплилась радость.
"Хорошо получилось, слава тебе, господи! - думала она, с благодарностью глядя на улыбавшуюся ей Марфу. - Мало того, что богатые, да еще и добрые, видать, люди-то, особенно сам старик, как родной отец. Да и мать-то вон какая приветливая, не то что моя мачеха. Вот и Семен не только пригожий собой да статный, а, наверное, и ласковый такой же. Конечно, в кого же ему плохим-то быть? Но где же он, неужто коней распрягает так долго? А это что за человек ехал с нами, коротышка такой горбатенький, брат, что ли, Семену? А похож-то на него, как воробей на сокола".
- Кушай, моя голубушка, кушай, - усердно угощала Настю Макаровна. - Вот пельмени горячие, поешь, скорее согреешься.
Савва Саввич, благодушно улыбаясь, принялся наполнять водкой рюмки. Насте налил красной, тягучей, как мед, запеканки.
- Так вот и живем, невестушка наша желанная. На жизнь мы тово… не жалуемся. Хватает всего, слава всевышнему.
- Вот и я ей то же самое сказывала, - согласно кивая головой, поддакивала Марфа и, обращаясь к Насте, добавила - Теперь сама видишь, милая, что сущую правду тебе говорила. Уж заживешь, моя милушка, в добре да в довольстве, как сыр в масле кататься будешь.
- Полной хозяйкой станешь, - в тон Марфе вторил Савва. - Нам-то, старикам, много ли надо теперь? Все это ваше будет с Семеном, - знай распоряжайся да умей хозяйничать. - И, полуобернувшись к двери, крикнул: - Семен! Чего ты там, подходи к столу!
- Сейчас! - донеслось из комнаты напротив, и в дверях показался тот невзрачный человек, который ехал с ними из Сосновки.
Настя с недоумением посмотрела на него, подумала: "Что такое? Два, что ли, у них Семена-то?"
А он, приглаживая рукой рыжеватые волосики на тыквообразной головке и как-то виновато улыбаясь, подошел к столу, сел рядом с Настей. Савва Саввич расставил перед всеми наполненные рюмки, чокнулся.
- Ну, сынок, с удачей тебя, с невестой-раскрасавицей! - И, подняв свою рюмку, закончил: - Дай вам бог любовь да совет.
Кровь бросилась Насте в голову, застучало в висках. Меняясь в лице, откинулась она на спинку стула.
- Бож-же ты мой! - с ужасом прошептала она, только теперь поняв, как обманули ее Марфа и тот высокий чубатый парень, которого приняла за жениха. Мельком взглянув на тщедушную фигурку Семена, Настя перевела взгляд на Марфу, и в душе ее закипела обида, спазма схватила горло, туман застлал глаза. Не помня себя, вскочила она со стула и, чуть не бегом ринувшись в соседнюю комнату, ничком повалилась на диван.
Марфа поспешила за нею следом.
- Что это ты, моя милушка, господь-то с тобой! - зачастила она скороговоркой, опускаясь на диван рядом с Настей.
- Уйди, проклятая! - приподнявшись на локте, Настя обожгла сваху ненавидящим взглядом. - Ты за кого меня сманила, обманщица? Уйди лучше, пока я глаза твои бесстыжие не выцарапала! - И снова, рыдая, уткнулась головой в диван.
Марфа вернулась в горницу, старикам пояснила:
- Девичье дело, известно, своя сторона на ум пала, вот и всплакнула. Ничего-о-о, пройдет, девичьи слезы - что роса в поле: взойдет красно солнышко - и нет ее.
Много пролила слез Настя в эту памятную ей ночь. Уже несколько раз из горницы доносился хрипловатый звон часов с кукованием чудесной птицы… Вот опять четыре раза кряду прокуковала кукушка, а Настя все еще не спала, так и не прикоснувшись к подушке и одеялу, заботливо подложенным Марфой. Раза два в комнату заходила Макаровна, пыталась утешить, и все напрасно.