Женщину, орудовавшую с шампурами, он узнал, это была костюмерша, выдававшая ему кафтан. Своп ее звали Антоша или тетенька. Молодой человек и был тот самый актер, который опоздал на съемку. Он тут же попросил называть его просто Викентием и единственный из всех, приветливо здороваясь с Тыновым, извинился за то, что они без его разрешения вперлись к нему в дом. Наборный отмахнулся:
- Пустяки, глупости, своп люди, он же мне сам ключ оставляет под крыльцом. Он очень рад.
- Вот этого что-то не видно, - спокойно заметила тетенька Антоша, насаживая еще кусочек на шампур.
- Марина по обыкновению украла машину, - дружелюбно объяснил Викентий. - Она любит лихачить и вообще крутить баранку, а тогда уж придумали шашлык.
- Не украла, а выпросила.
- Ты у шофера, у Пети, выпросила, а директор будет бегать искать - машины нет!
- Пешком дойдет, ему полезно, он толстый. А Петя говорит так: "Подлинный водитель ничего не видит, ничего не слышит, ничего не понимает, пока не спросят. А когда спросят - соврет…" Он не выдаст, скажет, что у него что-нибудь заело, засосало, засорилось или сломалось.
- Фанерки-то неужели нету!.. Ну, я пиджаком!.. Ваня, у тебя на столе напиток, мы все уже прикоснулись, только Марине нельзя, она за рулем.
- Понимаете, - дружелюбно жаловался Викентий. - Я ужасно не люблю опаздывать и вечно опаздываю. Ну вот теперь. В театре замена, Полосонян лег на операцию, дублера и в городе нет. Уговорили меня, обманули, успеем, успеем, вот мы на поезд и опоздали, а потом, естественно, и к самолету тоже.
- Говори, пропьянствовал, - сказала Марина.
- Неправда. Какая у тебя манера свинская. Наоборот, я запьянствовал как раз от огорчения, что опаздываю. На два дня. Большая разница. Если б я из-за пьянства опоздал, это другое было бы дело… Спасибо, что вы меня там заменили, а то Эраст меня бы со свету… сожрал. Говорят, он ругался как зверь. Как он меня называл?
- Сусликом! - быстро сказала Марина. - Ах да, и Орхидеем!
Викентий пожал плечами.
- Удивительно глупые названия он мне придумывает… Ну, суслик, наплевать, а почему Орхидей? Это даже женского рода… И ничего такого во мне нет. Просто бездарно!
Против воли Тынову делался симпатичным этот Викентий. Говорил он как-то с оттяжкой, как оправдываются виноватые, обиженные, упрямые дети. И вправду, в разговоре его все высмеивали, а ему все приходилось как бы оправдываться.
Потом, когда недожаренный шашлык вывалили в миску и оказалось что-то многовато водки на столе, все опять принялись за Викентия.
- Он парень у нас ничего! - говорила Антоша, пальцами выдергивая кусочек жесткого мяса у себя из зубов. - Ну бабник, бедняга, это ужас! Баб у него, баб!
Уже подвыпивший, но все равно симпатичный Викентий горячо и искренне защищался:
- Я же еще и бабник? Да ну их совсем! Это они… как это сказать? Мужичницы, или не знаю как. Безобразие!
- А ты отбивайся все-таки, - сказала Марина.
- Ага! - с детской запальчивостью, чуть не со слезами, закричал Викентий. - Тебе-то легко говорить. "Пошли вон, дураки", - и привет! А я ж не могу так с ними… это грубо.
- Это верно, он так не может, он добрый, где ему отбиться, - поддержала по справедливости Антоша и захохотала. - Как ты их только не путаешь?
- Ну уж нет! Как это я спутаю?.. - И вдруг упал духом и печально признался: - Не знаю. Разве иногда… А так нет! Они ведь все-таки очень разные… Некоторые. Вот одна все рвется мне носки поштопать и еще что-нибудь…
- Подштанники, - невнятно, с полным ртом подсказал Наборный.
- Ну и что, это очень трогательно в конце концов, если разобраться, - ободрился на минуту и опять виновато сдался Викентий. - А вообще, конечно… Они как-то примелькиваются… - И вдруг обрадованно рассмеялся: - Хотя нет, нет! Совсем не одинаковые, наоборот, очень всякие. Почему это вы воображаете? Знаете, бывают с юморком!.. Да!.. А вот вам? - вдруг он всем телом, броском повернулся к Тынову. - Тоже кто-то белье выстирал? Там, на веревочке висит? Ага?
- Сам. Кому тут еще стиркой заниматься.
Викентий внимательно вгляделся и вздохнул.
- Счастливый вы человек. Вообще теперь я все понимаю, просто она в вас влюбилась. Вот мы и приехали. Очень рад познакомиться.
Он порывисто потянулся через стол, насильно подтащил к себе руку Тынова, стиснул ее и встряхнул. Слезинки блеснули у него в глазах. Он пьянел быстро, но неровно, точно по ухабам катился. То слабел и впадал в подавленность, то вдруг взбадривался до лихости и озорства.
- В тебя я влюбилась, - равнодушно сказала Осоцкая.
- Врет-врет! Она знает, что я ее люблю, но только как мужчина мужчину… или девушка девушку… ну, вы меня поняли я надеюсь?.. Ах, как прекрасно было бы, если б ты была маленькой.
- Как четвертиночка? - осведомилась Антоша.
- Нет, нет, это много… Как спичечная коробочка?.. Нет, это уж очень… Пускай как две спичечные коробочки, так будет как раз.
Я бы устроил тебе домик около чернильницы у себя на письменном столе, помнишь, мне подарили на стеклянном заводе, красивая такая хрустальная чернильница, я бы туда наливал теплой водички, и ты могла бы купаться, чернил ведь там никогда не было, и ты махала бы мне вслед платочком из окошечка, когда мне нужно было бы уходить, ведь я бы тебе домик там устроил а когда я возвращался бы домой пьяный, ты бы мне говорила: пропащая твоя головушка, швинья ты швинья, что мне только с тобой делать!.. - он лепетал все более жалобным голосом и, когда дошел до пропащей головушки, совсем заплакал, застеснялся и, отвернувшись, стал пихать себе в рот кусок шашлыка.
- Кеша, не плачь, я тебя уважаю, - ласково сказала Марина, и он закашлялся от смеха, подавившись шашлыком.
- Мы все тут без вас осмотрели, - впервые обращаясь к Тынову, сказала Осоцкая. - Красивые веера из перьев на стенке, это тетеревиные хвосты? А из лучинок эту птицу вы сами сделали?
- Ничего тут моего нету. Это от прежних лесников осталось.
Они вышли на крыльцо. Она хотела отнести собаке шашлыка.
- Он не возьмет.
- Я его уговорю.
Бархан издали понюхал мясо и равнодушно отвернулся.
- Вы его так выучили?
- Нет, он сам такой. Знает закон, что ничего в жизни даром не предлагают.
- Такой закон?
- А как же!
Он взял у нее из рук мясо. Бархан уже не спускал с него глаз, мгновенно поймал подкинутый в воздух кусок и тут же его счавкал, торопясь проглотить, потому что видел в руках у людей еще мясо.
- А я все про вас вызнала, - провожая глазами второй кусок, летевший собаке в пасть, сказала Марина.
- Зачем это вам?
- Так. Странная какая фамилия - Палагай, - правда?
- Наверно. А что?
- Он почему застрелился?
- Этого никто не знает. Да другим это не все ли равно?
- Он был ваш большой друг?
- Друг. А какие бывают, большие или средние, - не могу вам объяснить.
- Почему же это с ним случилось? Вы сюда к нему приехали и жили вместе. Так? Вы навестить его приехали?
- Ну вот все уже рассказали.
- Да, говорят, он вас к себе вызвал, или позвал, и вы тут вместе некоторое время прожили вдвоем, и даже водки не пили, мирно прожили, а потом, после того как вы уехали, когда вы уже в Москве были, все дела свои устраивали, чтоб перевестись сюда к нему совсем, он вдруг застрелился в лесу.
- Видите, до чего вам все изложили точно.
- Я все об этом думала. Значит, так. При вас он не мог застрелиться. Вы мешали. И потом ведь могли заподозрить, что это вы его убили. Ведь он так странно себя убил: в грудь.
- Нельзя было мне, идиоту, оставлять его тут одного, вот что одно верно. Знаете ли, из ружья застрелиться довольно трудно, это, знаете ли, не пистолет, - он заговорил вдруг торопливо, не обращая на нее внимании, не рассказывая, а как будто взвешивая еще раз давно передуманные доводы. - Это очень обдумать, изловчиться надо - из ружья. Можно отыскать такой короткий крепкий сучок… или нарочно отломить покороче, аккуратно зацепить его спусковым крючком, а самому руками взяться за ствол наставить, ну хоть в грудь, и плавно потянуть. И все. Может быть и другой вариант. Человек в определенном состоянии… душевном состоянии… пробирался в кустах, поскользнулся, упал, уронил ружье, оно запуталось в колючих кустах, а он со злости или от рассеянности дернул на себя ствол, оно и выпалило. В обыкновенном, уравновешенном состоянии человека и ружье на предохранителе будет, и он, если и уронит, вернется, обойдет его кругом и вытаскивать будет с приклада… Так что и так, и так, в любом варианте, человек был не в себе настолько, что одно к другому близко. Однако вот вы своего добились.
- Вы мне рассказали, потому что видели, что мне это нужно… Что? Просто мне нужно было себе все это представить… И вы, когда приехали, решили остаться жить после него в этом доме. А зачем?
Никуда не тянуло. Да я ведь уезжал-то увольняться с работы. Действительно, мы собирались по соседству устраиваться. Как два медведя на соседних участках. Не получилось. Это бывает… Ну, значит, разобрались?
- Н-нет… Наоборот, все только запуталось. Темно совсем становится. Не страшно жить так одному? Пора пьянчужек моих отвозить домой. Завтра опять съемка. Машину я где-то на просеке под кустом оставила. Наборный дорогу показывал, совсем заблудились в тропинках. Вы нас на дорогу выведете?.. Я сейчас пойду отниму у них все мясо, ему отдам… то есть это вы сами ему отдадите… Так вы мне ничего и не рассказали.
- Вы же все так здорово выведали без меня.
- Да, да… Одна я говорю-говорю, а вы только отвечаете: "Какое тебе дело?"
- Не говорил я ничего подобного.