В буфетное зальце вошел станционный служитель в тулупе, дважды тряхнул колокольчиком.
- Второй звонок курьерскому поезду, отправление на Санкт-Петербург! Второй звонок, господа! Второй звонок!
Неловко поклонившись и стараясь не глядеть на жандарма, молодой человек заторопился на перрон.
Странное его поведение, признаться, насторожило представителя власти.
Вполне возможно, что последовал бы он за этим пассажиром и проверил бы его документы с обычной своей подозрительностью, но сосед жандарма у буфетной стойки, солидный толстяк в богатой енотовой шубе, перехватил его взгляд:
- Оставьте, любезнейший, пустое… Это англичанишка один, в гувернеры едет устраиваться… Оставьте…
- Вы с ним знакомы?
- Калякали давеча на остановке, познакомились… Юноша бедный, юноша бледный! - хохотнул толстяк, весело подмигивая жандарму. - Мало ли кормится ихнего брата на вольготных русских хлебах? Англичанишки, французики, немчура пузатая… И все едут, все едут… Пропустим-ка лучше посошок на дорожку, это будет вернее…
Жандарм с удовольствием согласился пропустить посошок. Если уж признаться по совести, вовсе не молодые иностранцы занимали его и не к ним он принюхивался, внимательно листая паспорта пассажиров курьерского поезда. Выискивал зловредных врагов престола, шарил в багаже марксистскую нелегальщину.
А жаль, между прочим…
Догадайся жандарм в ту новогоднюю ночь об истинных намерениях молодого путешественника в коротеньком клетчатом пальто - и запросто могла сорваться сложнейшая комбинация его многоопытных хозяев. Либо, по крайней мере, пришлось бы начинать все сызнова, изобретая новые ходы.
Но у жандарма хватало своих забот, и в положенное расписанием время курьерский поезд медленно вполз под застекленные своды столичного вокзала.
Всю дорогу до Петербурга молодой англичанин не сомкнул глаз, ругательски ругая себя за непростительную слабость. Сидел в вагоне третьего класса, забившись в угол, хмурился, размышлял, беспощадно анализировал свои действия.
На вокзале никто его не встретил. Забрав свой легонький баульчик и отказавшись от услуг носильщика, молодой англичанин вышел к Обводному каналу.
Перед ним был Санкт-Петербург. Город блистательный и неповторимый, "полнощных стран краса и диво".
В этом заснеженном холодном городе начнет он новую свою жизнь. Шаг за шагом, не торопясь и не тратя времени попусту, будет становиться похожим на русского. Это основная его обязанность в ближайшие годы - сделаться похожим на русского. Научиться говорить и думать, как они, изучить их нравы и обычаи, их экономику и искусство.
Конфузная история в станционном буфете пусть послужит предостережением и уроком. С чего было нервничать? В языке он еще не силен и все же мог бы сообразить, что жандарм приглашал его из обычной любезности. Нужно было подойти, учтиво улыбнуться, выпить с ними рюмочку коньяку, а он кинулся наутек, как ошалевший с перепугу карманный воришка. Глупо это и непростительно.
День выдался по-январски морозный.
В розоватой дымке, повисшей над городскими крышами, сдержанно поблескивала тонкая золотая игла. "Адмиралтейство, а левее должен быть золоченый шлем святого Исаакия", - подумал приезжий. К путешествию своему он готовился добросовестно, немало вечеров просидел в библиотеке и теперь с интересом проверял свои познания, отгадывая знакомые по книгам приметы русской столицы.
У портье дешевенькой и достаточно провонявшей кухонным чадом гостиницы "Селект" молодой человек записался Полем Дюксом, уроженцем графства Сомерсет. Других сведений о себе в книге приезжих не оставил.
Минует бурное десятилетие, наполненное грандиозными событиями, наступит осень 1919 года, и английский король Георг V вручит ему в Букингемском дворце орден Британской империи. Сделается он достопочтенным сэром и общепризнанным рыцарем удачи, чьи бойкие статейки о большевистских ужасах будут перепечатываться из "Таймс" множеством буржуазных газет. Посыплются ему приглашения в лучшие дома Лондона, и будет он, скромно потупившись, рассказывать об опасностях, которых счастливо избежал.
Еще через два десятилетия на книжных прилавках появится "Исповедь агента СТ-25", мгновенно сделавшись модным бестселлером и доставив ее автору немалый доход.
Любители детективного чтива найдут в этой книге увлекательные похождения английского шпиона в красной России, состоявшие главным образом из нескончаемой серии великодушных и благородных поступков молодого джентльмена, охотно и бескорыстно помогавшего жертвам большевистского произвола. Лишь немногие будут знать истинную цену этому весьма своеобразному "благородству".
И уж никто не узнает, каким образом автор "Исповеди" с младых когтей заделался агентом секретной службы, - "Интеллидженс сервис" ревниво хранит свои тайны. Даже самые наивные из читателей вряд ли поверят в идиллически простенькие объяснения автора книги, призванные свалить все на случайность: жил, дескать, мечтательный юноша, единственный сынок пастора в Бриджуотере, готовился к духовному званию, почитывал Библию, и вдруг пригласили его в профессиональные шпионы, отправили за здорово живешь в далекую Россию…
Профессора к тому времени в живых не будет, и познакомиться с "Исповедью" ему не доведется. Но если бы и прочел он эту хвастливую книжку своего старого знакомца, то вряд ли захотел бы комментировать. Усмехнулся бы в пожелтевшие от табака усы, пробурчал бы нечто не очень разборчивое и взялся бы за очередные дела, которых всегда ему хватало с избытком.
Юноша бедный, юноша бледный…
Вживание в образ - работа нелегкая. - Павел Павлович становится студентом консерватории. - В лучшем императорском театре столицы. - Наконец-то он понадобился и его вызывают в Лондон. - Филипп Макнейл меняет имя на Иосиф Афиренко. - Материалы "Английской папки" продолжают накапливаться
Еще в Лондоне молодого путешественника предупредили, что первым делом следует обзавестись видом на жительство. Русские полицейские порядки достаточно строги, и нарушать их никому не рекомендуется.
В канцелярии петербургского градоначальника, куда он обратился и где вели учет иностранцев, обошлись с ним приветливо. Наверно, потому, что документы у него были в полном порядке. Родился в Бриджуотере, колледж окончил в Кэтерхеме, сын почтенных и состоятельных родителей. К тому же имеет рекомендательные письма к влиятельным и уважаемым в столице персонам. Словом, вполне благонамеренный молодой человек.
Вскоре он уже служил в доме известного петербургского богача-лесопромышленника. Натаскивал сыновей хозяина в английских артиклях, помогал составлять деловые бумаги, а по вечерам, запершись в своей комнатке на мансарде, ревностно зубрил неподатливую русскую грамматику.
Дом был устроен на английский манер, в те годы это становилось поветрием среди состоятельных петербуржцев. Обедали по-лондонски - в седьмом часу вечера, любили покейфовать возле камина, восхищались палатой общин, Вестминстерским аббатством, рослыми бобби, которые не чета мужланам-городовым, и даже туманной погодой Альбиона, находя петербургские доморощенные туманы недостаточно изысканными. Хвалить что-либо отечественное в этом доме считалось дурным тоном.
Платили ему прилично, обращались с ним подчеркнуто ласково, и все же он был недоволен своей службой. Раздражало чрезмерное англофильство хозяев, - ему требовалось нечто совсем противоположное.
Весной, поблагодарив недоумевающего лесопромышленника, он перебрался на Ильмень-озеро, в усадьбу некоего русопятствующего чудака-помещика, чей адресок вместе с рекомендательным письмом вручили ему еще в Лондоне. Тут все было наоборот, - сплошная древнерусская патриархальщина, с расшитыми полотенцами, деревянной посудой и непременным хлебным квасом к обеду.
Жилось ему в усадьбе вольготно. Два часа занятий с глуповатым внуком старого барина, а все остальное время сам себе господин. Читай Достоевского и Пушкина, записывай лукавые сельские пословицы, подолгу беседуй с прислугой, с окрестными крестьянами, настойчиво избавляясь от акцента.
Русским языком он вскоре овладел вполне прилично, и звали его теперь Пашенькой, а в официальных случаях Павлом Павловичем.
Деревенскому периоду агента СТ-25 в объемистой "Исповеди" отведены всего полторы странички, и это легко объяснимо. О чем, собственно, было писать, если день за днем наполнены будничной черновой работой?
Актеры эту работу называют вживанием в образ. Не скоро еще вызовут тебя на ярко освещенную сцену, не пробил еще твой час, вот и накапливай драгоценные подробности бытия. Они ни с чем не сравнимы, эти достоверные подробности, они надежнее любого документа. Залихватская озорная частушка, какие только на Ильмене и услышишь, хлесткое мужицкое ругательство, непереводимая игра слов, которой так богат русский язык, - все это пригодится, все сослужит службу, когда наступит твой черед.
Между тем годы шли, а черед все не наступал. Из помещичьего новгородского захолустья он перебрался в столицу, жил теперь в лучших домах, обзавелся полезными знакомствами. И новое появилось в его жизни: подолгу и очень охотно музицировал, обнаружив недюжинные способности пианиста.
- Поступайте, милый, в консерваторию, - советовали ему знакомые. - Грешно губить божий дар…
Он отшучивался, называл себя посредственным любителем, смеясь уверял, что никакого божьего дара нет и в помине, а сам начал всерьез задумываться.
Дернула же его нелегкая подписать ту злополучную бумажку, в которой сказано, что никто и никогда не освобождает секретного агента от добровольно принятых обязательств. Теперь бы он, возможно, выбрал карьеру получше. Разве это плохо - учиться в прославленной консерватории, чьи воспитанники и питомцы известны всему миру?