Сборник "Белый саван" знакомит российского читателя с прозой Антанаса Шкемы (1911–1961) - одного из самых интересных и значительных писателей литовской эмигрантской волны 40-х годов.
Содержание:
БЕЛЫЙ САВАН 1
Окончание 34
СОЛНЕЧНЫЕ ДНИ 35
Стеклянный человек 36
Карусель 37
Иша-ак 40
Мурлыка 40
Испарившийся абрикос 42
Путешествие по улице 44
Сальто-мортале 45
Романтический финал 47
От переводчика 47
Примечания 48
Антанac Шкема
Белый саван
БЕЛЫЙ САВАН
Благословенны идиоты, ибо они самые счастливые люди на земле.
Чрезмерное мудрствование подобно глупости; чрезмерное краснобайство подобно заиканию.
Лао-цзы
Лапяйский органист заикался при разговоре, но пел красиво.
Из людских пересудов
B.M.T. Broadway line . Экспресс останавливается. Антанас Гаршва выходит на перрон. Время послеобеденное: без шести четыре. Он шагает по почти пустому перрону. Две негритянки в зеленых платьях наблюдают за выходящими пассажирами. Гаршва поднимает воротник своей шотландской рубашки. Почему-то мерзнут пальцы рук и ног, хотя в Нью-Йорке стоит август месяц. Гаршва поднимается вверх по ступенькам. Блестят начищенные мокасины. На правом мизинце - золотое кольцо, подарок матери, память о бабушке. На кольце выгравировано: 1864 год, как раз год восстания. Светловолосый дворянин почтительно замер, пав на колени у ног женщины. Возможно, я умру, досточтимая госпожа, если погибну, последними моими словами будут: я люблю вас, простите великодушно за дерзость, люблю тебя…
Гаршва идет по подземному переходу, направляясь на 34-ю улицу. В витринах стоят манекены. Ну почему в таких витринах не устраивают паноптикумы? Скажем, вот замер с серьезным видом восковой Наполеон, одна рука засунута за отворот сюртука, а рядом - восковая девушка из Bronx . Цена платья - всего двадцать четыре доллара. Тук-тук-тук-тук. Сердце бьется слишком часто. Хочется, чтобы поскорее согрелись пальцы на ногах и руках. Плохо, когда мерзнешь перед самой работой. Зато в кармане таблетки. Значит, полный порядок. Большинство гениев были тяжело больны. Be glad you’re neurotic . Книгу эту написал Louis Е. Bisch, М. D. Ph. D. . Два доктора в одном лице. Этот двойной Louis Е. Bisch утверждает: Александр Великий, Наполеон, Микеланджело, Паскаль, Поп, Эдгар По, О’Генри, Уолт Уитмен, Мольер, Стивенсон - неврастеники. Список весьма убедительный. И заключают его: dr. L. Е. Bisch и А.Гаршва.
Тут Антанас Гаршва сворачивает направо. Снова ступеньки. Слишком много этих ступенек, явный перебор. Неужели сюрреализм терпит крах? Пускай. Я построю костел святой Анны в Вашингтонском сквере (прав Наполеон, возжелав перенести этот костел в Париж), и туда войдут красивые монашки с желтыми свечами в своих невинных руках. Эляна видела, как в 1941 году из Вильнюса большевики вывозили монахинь. Везли их на обшарпанном грузовике: улочка была вымощена неровно, грузовик трясло, и вытянувшиеся в струнку монахини падали - они ведь не занимались спортом. У бортов расположились охранники и прикладами винтовок отталкивали падавших на них монашек. Одной даже пробили лоб, и она не вытирала со лба кровь, наверное, у нее не нашлось носового платка.
Антанас Гаршва выходит на улицу через стеклянную дверь мастерской готового платья "Гимбелс". Он придерживает дверь, пока в нее проскальзывает веснушчатая девушка с накладной грудью, шестьдесят семь центов за пару. Но обращать на нее внимание он не станет. Эляна, он ее просто не заметит. Эляна, я подарю тебе кольцо с карнеолом и забытый трамвайный вагон с площади Queens . Эляна, ты вылепишь для меня голову дворянина, она там, на карнизе дома, на улице Пилимо, в Вильнюсе. Эляна… ведь ты же не хочешь, чтобы я плакал.
Антанас Гаршва идет вдоль тридцать четвертой улицы. В свой отель. Вот закусочная: 7up, кока-кола, сандвичи с окороком, с сыром; итальянские бутерброды с салатом. Вот магазин: прочные башмаки из Англии, клетчатые носки, чулки. Эляна, я подарю тебе чулки. Ты неаккуратная. Чулки у тебя на ногах вечно перекручены, шов перекошен, да сними ты их, сними. Я сам натяну чулки на твои ноги, когда их куплю. Туго натяну. Эляна, мне нравится повторять твое имя. В темпе французского вальса. Эляна, Эля-на, Эля-на-а. Немного грусти, немного вкуса, esprit . Панглос был профессором метафизико-теолого-космологонигологии. Камни нужны для возведения твердынь, проповедовал он. Дороги - это средство сообщения, утверждал один из министров путей сообщения. Твое имя нужно для того, чтобы вспоминать о тебе. Все очень мудро. Хочу снова целовать тебя. Благоразумно. Только в губы, только в губы. Я начерчу магический знак у тебя на горле, нарисую мелом меч Тристана и Изольды. И ниже не стану тебя целовать. Тук-тук, тук-тук. Слава Богу, пальцы на руках и ногах больше не мерзнут. Эля-на - Эля-на-Эля-на-Эля-на-а. Вот и мой отель.
Антанас Гаршва входит в дверь for employees , машет watchman’y в стеклянной будочке, вытаскивает белую карточку из прорези на черной доске. На карточке - фамилия, elevator operator , дни, часы. "Цакт" - компостирует часовой механизм в металлической коробочке. Четыре часа и одна минута. Сердце - "тук", часы - "цакт". Watchman бродят ночами с часами на животе, запрятанными в кожаные футляры и постоянно фиксирующими время. По всем углам отеля вмонтированы стальные стержни. "Цакт" - и готово. Сработал компостер. Часы, подобно проститутке, переходят из дома в дом. Каждые два часы watchman может сделать перекур, в такие мгновения часы отдыхают на его дряблом животе. "Солнечные часы в моем сгинувшем замке спят на песке", - написал литовский поэт.
Антанас Гаршва спускается по ступенькам в подвал. На пути ему попадается негр, которому оторвало правую руку по локоть машиной для производства мороженого. Тот интересуется:
- Как поживаешь?
Гаршва отвечает:
- Хорошо, а ты?
Негр ничего не говорит в ответ и продолжает взбираться наверх. Однажды он внезапно почувствовал жар, рука упала на кусок льда и, наверное, растопила его. Этот негр - фанатик. Ему платят один доллар и четырнадцать центов в час.
Антанас Гаршва идет подвальными коридорами. Вдоль стен рядами стоят жестяные бочки. Трубы парового отопления выведены наружу и крепятся прямо на потолке. До них легко достать рукой. Но в этом нет нужды. Пальцы у него теплые. Кровь разогнал сам организм. Леонардо да Винчи напрасно интересовался анатомией. Лучше бы написал еще одну "Тайную вечерю", на холсте "Вечеря" бы не плесневела. А мне лучше не ходить в таверну и не беседовать с симпатичным мужем Эляны.
Кабы я сумела, кабы возомнила,
Я бы тот передник
на два поделила,
А передник новый, зелены узоры.
Антанас Гаршва попадает в помещение раздевалки. И сразу в нос шибает привычным тяжелым духом. Тут же рядом - отхожее место. Между стульчаками легкие перегородки, когда по соседству с тобой кто-нибудь восседает, тебе отлично видны его башмаки и спущенные штаны. Здесь же умывальники и зеркала. Местная инструкция гласит: служащий отеля обязан быть чистоплотным и тщательно причесанным. Запрещается иметь на лбу прядь в поэтическом беспорядке. Еще запрещены желтые туфли и курение в помещении на виду у обитателей отеля. Я помню слова старичка капеллана, обращенные к нам, детям. "Вот вам пример ся. Ребенок ся, красивенький ся, чистенький ся, намытый ся". О, как мы ненавидели нашего первого ученика!
- Чего печальный такой сегодня, Tony? - спрашивает лифтер Joe. Это крупный, розовощекий парень. Он сидит на скамье и листает клавир "Фауста". Учится петь баритоном.
- "Я должен уж покинуть этот мир…", - поет Антанас Гаршва. - Так звучит по-литовски ария Валентина.
- Музыкальный язык, - говорит Joe.
"Вот я и посол литовского народа", - думает про себя Гаршва.