Сраженный этим аргументом, я тут же на подоконнике написал письмо – длинное, напыщенное, в стиле Ги де Мопассана. Отдал его другу, и он пошел в класс к феям, передать. Я замер в ожидании. За дверями класса вначале было шумно, а затем стало очень тихо. Я заглянул: мой друг стоял на учительском столе и читал притихшему классу мое объяснение в любви. Когда он закончил, класс заржал, девочки заплакали. А меня за уши потащили к директору школы учитель труда и учитель физкультуры.
В институте я влюбился в третий раз – в свою однокурсницу. Она была настолько красива, что казалась сказочным существом, а не обыкновенной студенткой.
На меня она не обращала никакого внимания, хотя весь курс знал, что я в нее влюблен. Влюблен я был безнадежно и безответно, поэтому жил в подавленном состоянии. Однажды осенью наш курс отправили на картошку в колхоз. Там после очередного костра под гитару она, поссорившись из-за чего-то со всей мужской элитой, демонстративно взяла меня за руку и увела в кусты. Там она меня раздела и сделала то, что я по законам природы должен был сделать с ней сам. Потом она откинулась, закурила, натянула джинсы и ушла, а я остался лежать на муравейнике, оглушенный неожиданно свалившимся на меня счастьем.
Утром все на меня смотрели и похихикивали, она не обращала на меня никакого внимания, как будто ничего между нами не было. От такой ситуации я потихоньку стал сходить с ума.
А через две недели по приезде с картошки я заболел. Но заболел не душевной болезнью, а вполне материальной, которой, как пояснил мне доктор, заражаются глупые люди от неразборчивых половых связей.
И такие идиотские истории происходили со мной всякий раз, когда я влюблялся (из-за ограничений в толщине книги я не имею возможности их все вам рассказать).
А влюбляться я продолжал.
Но со временем пришел опыт и понимание, что если для всех людей любовь – нормальная, рациональная, определенная законами природы жизнь, то для меня любовь – нечто мое, как фактор слабоумия. В момент влюбленности я становлюсь полным идиотом, кретином, притягивающим к себе все человеческие несчастья. Но одна вещь до сих пор мне непонятна: интересно, я один такой или есть еще такие же… в общем, как я?
Ненаписанное письмо (моему самому дорогому и любимому человеку)
Мне 35.
Ему 25.
Тебе 45.
Вот такая арифметика, милый.
Но не в ней дело.
А дело в том, что я попала в беду.
Я влюбилась в Него.
Но не забыла Тебя.
Я никогда не забывала Тебя.
Ты всегда был рядом.
Даже идя на свидание к Нему, я ощущала вину и угрызения совести, и я просила у Тебя прощения: "Родной мой, прости меня".
Да, я была не вправе причинять тебе боль. Это жестоко, но я хотела скрыть про свое личное, мимолетное женское счастье, чтобы не причинить тебе боль.
Как-то Ты прочитал мне стихотворение Лермонтова.
Мне запомнилась одна строчка: "…и ненавидим мы и любим мы случайно…"
Но встреча с Ним – далеко не случайность.
Ты ее сам предопределил.
Вернее, твое отношение ко мне в последние годы предопределило эту встречу.
Вспомни: Ты был со мной, а меня не видел.
Ты охладел ко мне. Нет, Ты меня не забыл. Ты просто привык, что я всегда рядом, под рукой, считал меня своей тенью, да и все прочие считали так же. Ты перестал меня замечать.
А мне хотелось всегда быть любимой. И желанной как можно дольше. Ничто так не старит женщину, как невостребованность.
Ты стал равнодушен ко мне, к самому моему существованию, не говоря уже о внутреннем мире.
И тогда я поняла, что в жизни ничего нельзя откладывать на потом, нельзя смиряться с тем, что тебя не удовлетворяет.
Нельзя приносить себя в жертву.
Будь ты чуть повнимательнее, поласковее, понежнее со мною, никаких случайностей никогда, никогда бы не произошло.
Это Ты меня толкнул на это.
Только Ты.
С самого начала я прекрасно понимала, что со мной произошла самая настоящая беда.
Честно сказать, все эти дни я не жила, а существовала, боясь потерять Тебя.
Но лучший повод избавиться от искушения – это сдаться.
И я пошла к Нему, несмотря на мои муки, терзания.
Я мучилась, если не видела Его, если не слышала Его голос.
С ним мне казалось, будто я снова счастлива, какой была раньше с Тобой.
Даже глаза засверкали.
Все вокруг только и твердили, что я похорошела.
Это необходимо женщине, чтобы почувствовать себя нужной, востребованной, поднять самооценку наконец.
Чем Он взял меня?
Просто Он писал мне каждый день стихи.
Пусть они были наивными и даже порой глупыми, но они писались для меня. Мне и только мне.
Мне прежде никто и никогда не писал стихов, даже Ты.
Но все равно я люблю только Тебя. Ты – мой самый лучший друг, самый надежный причал и самый близкий человек в моей жизни, и я люблю только Тебя понастоящему.
И на всю жизнь.
А Он – просто Он.
Это влюбленность уже зрелой женщины, изведавшей с Тобой все, что можно изведать в любви.
Всякая женщина живет или хотя бы мечтает жить любовью.
Может, Ты слишком многому меня научил и наши
Любовные игры стали уже приедаться.
А может, захотелось чего-то свежего. В память о наших с Тобой первых встречах. Чистых, светлых и красивых.
Может быть, может быть…
Не знаю.
Он такой наивный, неопытный и неумелый, что меня это умиляет.
Мне нравится, что я умнее и опытнее Его.
Он слушает меня раскрыв рот, учится у меня всему.
Всему, что бывало в нашей или, вернее, в моей не совсем, согласись, легкой жизни.
И я счастлива, когда вижу положительный результат своего влияния.
Мне становится легче жить.
Я ощущаю себя выше, лучше, увереннее, умнее.
А рядом с Тобой ощущать себя личностью довольно трудно.
С Тобой можно ощущать себя только наивной девочкой, едва вступившей во взрослую жизнь.
Ты подавляешь.
А с ним я – Королева.
Так что пойми меня.
И прости.
Ты же сам не раз говорил: "Кто сможет понять, тот сможет и простить".
Я знаю Тебя.
И знаю, что Ты поймешь меня.
И простишь.
Прости, любимый… Я всего лишь слабая женщина, которой осталось в этой жизни совсем немного внимания, любви и обыкновенного женского счастья.
Но самое приятное в моем романе – это его окончание, возвращение к твоим рукам, губам, к твоим понятным шуткам.
Именно Ты – тот единственный, честный, заботливый, который никогда не обманет и не предаст!
Прости меня, прости!
Твоя Полина.
Р. S. Только боюсь, что потеряю Тебя, пока ищу свое счастье.
Если уже не потеряла.
Одиночество
Рождение человека, при всей его наглядности – таинство.
Великое таинство природы и разума. И в то же время их высшее проявление.
Родился человек. Были у него отец и мать.
Были.
Просто были, без имен и фамилий.
А рожденный рос, не зная своих родителей, как и они не вспоминали о нем.
Никогда.
А человек рос, раз уж родился.
Иногда смеялся. Но иногда ему начинало казаться, будто у него никогда не было ни отца, ни матери, и появился он на свет не от людей, а просто возник откуда-то на меже среди заброшенного капустного поля.
Так, возникнув неизвестно откуда и неизвестно от кого, человек рос, учился в школе, институте.
Жил.
Но жил как бы отдельно от всех тех, кто его окружал. Как бы немного в стороне от остальных людей.
В пятом классе, когда у него еще были приятели, один из них обманным путем выпытал у него имя девочки, которая ему очень нравилась. Даже можно сказать больше – он ее любил по-детски трепетно и до наивности страстно, тайно и безответно. Тот приятель согласился стать посредником. Наш герой написал избраннице записку с признанием, а потом… потом весь класс вместе с той девочкой и приятелем дружно смеялся над ним. Вдобавок об этой записке стало известно классному руководителю, затем – завучу и директору. А кончилась вся эта история сильным нервным припадком, длительным прогулом и глубоким неверием в простую человеческую дружбу.
Но время лечит и не такие раны.
В институте он опять влюбился в бойкую и современную активистку с параллельного курса, опять тайно, как он был уверен, безответно.
Но активистка во время осенних сельхозработ вдруг загорелась непонятной для всех симпатией к своему тайному обожателю и после двух-трех прогулок неожиданно отдалась ему. Вернее, отдавался он, поскольку с ним, в отличие от нее, это было впервые.
И получилось все это как-то нехорошо, неловко и совсем не так, как это ему представлялось. Вдобавок избранница после этого случая совсем перестала замечать его.
Такое открытое презрение перевернуло всю его душу.
А еще через несколько дней ему стало трудно ходить по малому, а еще чуть позже и вовсе невозможно.
Не будем описывать, что перенес и как сумел избавиться от столь трагических последствий той короткой встречи неопытный любовник, скажем лишь одно: после всех стыдных треволнений в его душе быстро развилось и выросло до гигантских размеров липкое, противное чувство неполноценности.
И с этого времени он практически лишился всех человеческих радостей.
С этого времени одиночество стало для него осознанной потребностью, необходимостью, смыслом его бессмысленного существования.
Он полюбил дождливые осенние вечера с их пустынными улицами.