Между тем маркиз начал свой рассказ. Послушать его теперь, так процесс прошел просто замечательно. Следователь поначалу шел вслепую, на ощупь, без всякого плана. Затем он нащупал путеводную нить, и тогда сразу же появились на свет ясные и очевидные доказательства.
- А королевский прокурор! Поток красноречия. Ревность? Неуправляемая сила? Тогда упраздним тюрьмы, и пусть убивают людей!.. Тут перед нами преднамеренное, давно задуманное убийство!.. Да, господа присяжные, закон существует и для тех, кто нарушает чужой семейный покой, кто посягает на честь семьи! Ведь если каждый из нас вздумает вершить правосудие своими руками, общество погибнет! Каждый считает, что он прав, - и чаще всего тогда, когда он виноват. Только суд, беспристрастный и справедливый, потому что он бескорыстен, только судьи, избранные с этой целью народом…
Казалось, что это он сам - королевский прокурор, а члены клуба, сидящие вокруг, - присяжные, которые должны судить. Его голос обретал свою обычную силу и гремел, как во время "аудиенций", которые он давал на площадке у замка, И люди, выставленные из гостиной и столпившиеся перед огромным открытым окном, могли слышать его лучше, нежели оставаясь внутри, потому что своды зала усиливали голос, доносившийся до самого центра площади.
- И тогда несчастный защитник понял, что рот ему заткнули прежде, чем он успел его открыть… Нет, он, конечно, произнес речь! Полтора часа говорил, яростно жестикулируя, стуча кулаком по столу… Он обрушился, подумать только, даже на важных особ, которые своим примером якобы поощряют наглость у своих подчиненных! Как будто в нашем случае маркиз Роккавердина приказал Рокко: "Иди и отбей жену у Нели Казаччо!" Бедный адвокат! Он не знал, куда деваться. Боролся всеми силами даже после того, как королевский прокурор заранее отверг все обычные аргументы. Ревность! Неуправляемая сила! Ясно было, что он говорил лишь бы что-то сказать. Одни обвинения! А доказательства? "Я слышал, как он сказал!", "Мне говорили!", "Он угрожал!", "Он злой человек, он же профессиональный охотник!", "Можно ли решать вопрос о лишении свободы гражданина на таком зыбком основании?"…
И маркиз с подчеркнуто ироническим снисхождением подражал голосу и жестам адвоката, смеялся, потому что смеялись окружающие, довольный впечатлением, произведенным на слушателей, которые, должно быть, были в его глазах присяжными, заседавшими в суде, или же теми, которым дело будет передано на апелляцию. Он разгорячился, повторяя самые громкие и самые общие фразы адвоката, и стал говорить еще более насмешливым тоном, пока не дошел до речи королевского прокурора, пожелавшего выступить после всех, чтобы нанести последний удар.
- Наш адвокат уже сделал свой мастерский выпад. Он говорил кратко, но по существу, весомо, убедительно, так что возразить невозможно…
Дон Аквиланте сидел, скрестив руки на груди, прикрыв глаза, то кривя губы, то качая головой, и, казалось, не замечал гула одобрения, вызываемого словами маркиза, но он вздрогнул, когда голос последнего вдруг загремел, подобно грому, в ответ на замечание доктора Меччо, носившего неизвестно почему прозвище Святой Спиридионе.
Доктор Меччо, сидевший прямо напротив маркиза, слушал, опустив голову, опершись подбородком на позолоченный набалдашник своей бамбуковой трости, казавшейся длиннее его самого, и никак не реагировал на речь, никак не выражал одобрения, не смеялся, как все другие. И, поднявшись внезапно со своего места, выпрямившись на своих нескончаемо длинных тощих ногах - казалось, его поношенный цилиндр вот-вот упрется в потолок, - он заявил:
- Его осудили несправедливо. Я так считаю.
И тут маркиз взорвался:
- Как это несправедливо? Ведь столько доказательств! С чего вы взяли?
- Я так считаю. Присяжные тоже могут ошибаться.
- А кто же в таком случае убил Рокко Кришоне?
- Его убил не Нели Казаччо.
- Тогда кто же? Надо иметь немало дерзости, чтобы утверждать такое! Отчего же вы не пошли и не сказали это следователю, когда еще было время? И вас не мучает совесть, что вы позволили осудить, как вы утверждаете, невинного человека? Вот мы какие! "Я так считаю!" Но ваше мнение гроша ломаного не стоит по сравнению с решением присяжных! Следователь, выходит, дурак? Председатель суда и судьи тоже дураки? А кто же в таком случае убийца? Где он?
- Не надо так горячиться, маркиз!
- А вы скажите, скажите - кто убийца? Где он?
Маркиз вскочил, бледный от гнева, и, энергично жестикулируя, стал громко повторять:
- Кто убийца? Где он?
- Он, возможно, здесь, среди нас, в этой толпе, что собралась под окном, и, может быть, смеется надо мной, над вами, над присяжными, над судьями, над правосудием! И если я говорю глупость, не мешайте мне! Каждый волен говорить что хочет!
Пока Святой Спиридионе бесстрашно возражал маркизу, одни члены клуба пытались увести его, чтобы прекратить эту неприличную сцену, другие окружили маркиза и уговаривали его быть снисходительным к этому самоуверенному человеку, который постоянно перечит всем из-за своего дурного характера, просто по привычке…
- А почему он заявляет это мне в лицо? Я, что ли, готовил процесс? Я вел дело? Я осудил Нели Казаччо?
И, опустившись на стул, маркиз заново, со всеми подробностями, стал пересказывать одно за другим и показания всех свидетелей, и речь королевского прокурора, и выступления адвокатов…
- А мне-то какое дело, кого осудили - того или другого! Это дело присяжных, судей… Весьма жаль, - заключил он, - что не рассматриваются в суде убийства, совершаемые некоторыми невежественными врачами!
Но доктор Меччо не смог ответить на этот укол. Он удалился, ворча:
- Должно быть, маркиз воображает, будто клуб - это площадка у замка.
7
- Хорошо! Хорошо! - сказала баронесса. - Ну а теперь, когда все кончилось, выслушай меня, дорогой племянник!
- Голова у меня сейчас занята совсем другим! - ответил маркиз.
- Знаю - к сожалению, этой дурной женщиной.
- Не говорите мне о ней, тетушка!
- Напротив, я должна поговорить о ней.
- И напрасно, уверяю вас. Она словно больше не существует для меня, клянусь вам.
- Ты знаешь, чего я хочу.
- Я признателен вам, я благодарю вас, тетушка!
- Мое завещание находится у нотариуса Ломонако. Ты ведь не захочешь, чтобы я переписала его?
- Вы вольны распоряжаться своим добром как вам угодно.
- Я хочу, чтобы возродился дом Роккавердина. Твой дядя - бездельник. Он уже растратил почти все свое состояние. А его сын еще безрассуднее, чем отец. О племяннице и говорить нечего. Она опозорила семью: живет в смертном грехе, в гражданском браке, из-за упрямства своего еретика мужа, которого во что бы то ни стало захотела женить на себе… Ну и пусть держится за него, без церковного благословения!
- Что тут поделаешь! Это не наша вина.
- Послушай меня. Говорят, браки совершаются на небесах. И тому, о чем я хочу поговорить с тобой, конечно же суждено совершиться, если я не ошибаюсь. Помнишь?.. Да, да, вы не давали друг другу никаких обещаний. Вы никогда ни слова не сказали о любви. Да и не нужно было говорить о ней. Вы были слишком юными, и ваши взгляды, ваши жесты говорили гораздо больше всяких слов. Поэтому она всегда чувствовала себя как бы связанной. Уйди она в монастырь, она не смогла бы жить там. Она все время ждет, она не теряла надежду, даже когда ты весь был во власти этой дурной женщины и опозорил нас, приведя ее в свой дом…
- Но, тетушка!
- Не перебивай меня, дай мне сказать. Я говорю для твоего же блага.
Маркиз покорно опустил голову.
Она послала за ним под тем предлогом, что хочет посоветоваться о некоторых улучшениях на винограднике в Лагоморто. Но он сразу понял, о чем пойдет речь, и приготовил свои возражения. Однако на этот раз маркиз, несмотря на все свои намерения, чувствовал, что им овладело какое-то странное безволие.
Поначалу он несколько успокоился, когда баронесса принялась расспрашивать его о процессе и осуждении Нели Казаччо. И он нарочно долго распространялся об этом, чтобы отвлечь ее.
Ему казалось, будто он уже слышит настойчивые уговоры, которыми она донимала его всякий раз, когда он приходил к ней, чаще всего по ее же зову, и поэтому он попытался растянуть свой рассказ, чтобы избежать уже надоевшего ему и неприятного увещевания: "Женись!"
Однако он заволновался, когда баронесса высказала убеждение, что Агриппина Сольмо подговорила убить своего мужа, желая снова стать той, кем была прежде, и достичь цели, ускользнувшей от нее, когда она вышла замуж за Рокко Кришоне.
И это волнение, которое баронесса подметила, едва заговорила о своем подозрении, побудило ее повести разговор напрямик.
Ему пришлось долго слушать ее, отвечая невпопад на ее вопросы, блуждая взглядом по гостиной, рассеянно разглядывая то какой-нибудь портрет, то старую мебель, то собак, которые дремали в креслах на своих подушках, приоткрывая время от времени глаза и поднимая головы, словно сознавая, что нужно лежать смирно, чтобы не помешать разговору.