Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.
Содержание:
НА РАСПУТЬЕ - (Исторический роман) 1
Часть первая - Царствование Шубника 1
Часть вторая - Тушинский вор 25
Часть третья - Семибоярщина 49
Эпилог 64
Комментарии - Н. Б. Комаровой 71
Примечания 73
Леонид Георгиевич Корнюшин
НА РАСПУТЬЕ
(Исторический роман)
Часть первая
Царствование Шубника
I
Развеяв прах коварного лжеца , Московское государство оставалось сиротою; на выборном царе, на Борисе, при всем его недюжинном государственном уме, порядком-таки обожглись, а монах - проходимец Гришка Отрепьев подлил такого масла в огонь, что никак не могли очухаться. Дело было худое. Не обожглись бы на Борисе - не пахло бы и самозванцем. Рыжий проходимец чуть было не натворил таких бед, что России для отмывания грехов хватило бы на век. Но Господь не попустил, не испепелил, не завалил до конца государство: оно лишь чувствительно похилилось набок и как-то пористо поползло. Станового хребта сатана-Гришка, однако, не сломал.
Князь Василий Иванович Шуйский после гибели Отрепьева и разгрома поляков в Кремле вернулся в свой дом, однако беспокойный и хмурый. До сего дня ему не приходило и в голову - самому примерить Мономахову шапку. Он так говорил своим ближним. И Василий Иванович не кривил душой. Когда Шуйский вместе с заговорщиками ворвался в Кремль и самозванец со сломанной ногой лежал под стеной, а его верный друг Басманов, исколотый мечами, лежал, уже бездыханный, около крыльца, когда задуманное удалось - сам Шуйский горел только одним желанием: покончить с расстригой и выгнать из Москвы поляков. То было великое благо для России - единственное, что удалось Василию Ивановичу за свою жизнь.
Княжна Мария Буйносова-Ростовская, на которую Василий Иванович имел виды, находясь на положении невесты, приехала в каптане из родительского дома следом за ним. О том, что произошло в Кремле, толком она еще ничего не знала. Мария, в цветущих юных летах, имела породистую осанку, так что отец говорил:
- Как ей не быть такой: мы-то, чай, от древнего рода князья - не чета теперешним выскочкам.
Рослая, полногрудая, с овсяным снопом волос, с глазами, подернутыми дымкой, княжна мало подходила невысокому, не по годам старому, с рябоватым бабьеобразным лицом, да вдобавок подслеповатому Шуйскому. Но мать, отец и ближняя родня делали все ради того, чтобы они соединились. Знатный род Шуйских со всем их богатством и возвышение Василия Ивановича зело прельщали семейство Буйносовых-Ростовских. Красавицу княжну в сенях встретила тетка Шуйского, смотревшая на брак царя с этой необъезженной кобылицей, как она ее называла, не иначе как на злосчастный, но, зная отношение Василия Ивановича, помалкивала, не говоря ничего против.
- Кажись, все обошлось, - шепнула тетка Шуйского.
- Так это правда, что князь Василий поднял на него бояр? - буркнула старая, не желая беседовать с девицей.
Лицо Василия Ивановича сразу просияло, едва он увидел в дверях Марию.
- Славно, что ты приехала, а то я уж хотел посылать за тобою.
- Самозванец убит? - Мария казалась испуганной.
- Этот польский холуй получил то, что заслуживал.
- А что же дальше? - спросила тетка.
Слова услышал вошедший брат Шуйского Дмитрий.
- А дальше настала пора Шуйских. - Тонкое лицо Дмитрия с аккуратно подстриженными усами и ухоженной бородкой выражало энергичное нетерпение.
- Ты об чем? - Василий Иванович поднял глаза на брата.
- Об том, что, окромя тебя, корону брать некому. Литвину, князю Мстиславскому , мы ее не отдадим. Голицыну - тоже.
По лицу Шуйского пробежало сомнение.
- Я повел бояр бить расстригу не ради того, чтоб сесть самому.
- А нешто не твоя заслуга, что с самозванцем покончено? - спросила тетка. - Ты рисковал головой! Что ж, пущай Голицын взлезет на трон? Или Федор Мстиславский?
- Я… об таком… повороте не думал. - Василий Иванович опустил веки, однако сладкая истома подступила к его сердцу, довольная улыбка тронула его губы. То заметила наблюдательная тетка.
- Князь Василий Иваныч имеет право по родству, - ответила дева Буйносова-Ростовская. - Ить он - Рюрикович!
Все замолчали, Шуйский стал на колени пред Иверской Божией Матерью и долго молился, а когда кончил, увидел неслышно вошедших князей Трубецкого и Голицына. Атаман Трубецкой весь клокотал, короткая борода его дергалась, он подступил к Шуйскому:
- Сегодня, князь, упустишь, завтра будет поздно. Земля горит! Немедля иди на Красную площадь, там много наших. Они тебя, Василий Иваныч, выкликнут царем.
- Надо идти, - кивнул Василий Голицын, - не то выползет новый проходимец!
Шуйский, не отвечая, думал… Он не верил двурушному Голицыну.
Рябины на его лице стали медными; искуситель, однако, уже вполз в душу - Василий Иванович почувствовал себя царем. Его охватил какой-то сладостный трепет.
- Ступайте все на Красную площадь, - повелел, ни на кого не глядя. - И уповаю я не на то, чтоб выкликнули, а на то, чтоб избрать всей землей.
- Не мешкай, князь! - наказал, выходя, Трубецкой.
Когда гости ушли, Василий Иванович выпил серебряную чарку аликанта, закусил семужкой и, помолившись, опоясался кушаком, затем накинул опашень цвета бычьей крови.
- Иди, князь, венец тебе уготован по праву, - напутствовала тетка, осеняя его крестом, - храни тебя Господь!
- Ведуны рекли чего обо мне… не знаешь? - осведомился Шуйский.
- Все, Василий Иваныч, в твою пользу. Иди! - солгала тетка - ведуны предсказали Шуйскому скверный конец.
На Красной площади густела не шибко большая толпа. От торговых рядов по мосту из Замоскворечья и снизу, от Неглинки, поспешали в одиночку и кучками посадские люди. "Чо идут? Какого беса?" - "Не знаешь чо? Царя выбирать!" - "А каво?" - "А ляд знает. Егория юродивого, кажися", - слышалось в толпе. Егорий с кровавым кусищем мяса в руке, заливаясь слезами в три ручья, показался на паперти церкви Покрова. Все ахнули - по площади прокатился гул. Народ стал с ужасом креститься. Загудели колокола, однако понять было нельзя: как при сполохе или звали посады на торжество…
- Блаженный-то, гляньте, с кусьмищем мяса, весь в крови!
- Пахнет бедою! - метнулось по толпе.
Шуйский, прищурясь, видел, как шныряли в толпе верные его люди, спешили преданные ему бояре.
- Василий Иванович Шуйский - по Рюриковой крови тоже наследный царь! - кричал Богдан Бельский.
- Хотим Шуйского в цари! - гаркнули в несколько глоток.
Князь Мстиславский, надменный и напыженный, блистая бриллиантами, взглянул на Шуйского: "Я не менее тебя родовит". Шуйский, усмехнувшись, величаво кивнул ему.
Старатели наддали:
- Шуйского - на царство!
- Хотим Шуйского!
Какой-то боярский сын, взлезши на Лобное место, перекрывая шум, горласто крикнул на всю площадь:
- Да здравствует государь Василий Иваныч!
На том дело и порешилось. Блаженный Егорий трясся в слезах. А на посадах говорили:
- Как бы нонешний праздник не кончился панихидою… Божьему-то человеку ведомо. Быть крови!
…Князь Василий Иванович Шуйский, объявленный своими приверженцами царем, ходил по дворцу, озираясь по углам… Высока власть, да как удержаться?! В разосланной по городам государства грамоте говорилось:
"Целую крест на том, что мне ни над кем не делать ничего дурного без собору, а которая была мне грубость при царе Борисе, то никому за нее мстить не буду".
Шуйский шел по той же темной, кривой дороге, что и Годунов. Как Борис сулил, покупая поротых людишек, разорвать пополам свою нательную рубаху, так и Шуйский клялся, что без бояр-де не мыслит сидения на престоле и не сделает и шага без собора. Василий Шуйский затеял страшную игру с народом, так же, как и Борис, раздавая подачки…
Другая грамота - о воре-расстриге - вызвала в глубинах народных глухой ропот; говорили, что в Кремле дело нечисто.
Грамота Марфы Нагой подлила масла в огонь, она писала о самозванце:
"А я для его угрозы объявить в народе его воровство явно не смела".
Но люди-то знали, как Марфа вела свою лживую игру в Тайнинском, исполняя роль любящей матери, встречающей сына, и это ее объяснение вызвало, как и грамота Шуйского, недоверие и злобу.
- Вишь ты, хитра вдова, да нас на мякине не проведешь, - говорили на посадах.