Василий Загинайло и Николай Собанин перед самой войной окончили Высшее военно-морское училище имени ЛКСМ Украины и теперь ехали к первому месту своей командирской службы. Причем, как мы зубоскалили, Николай явно "делал карьеру": его назначили исполняющим обязанности адъютанта командующего Волжской военной флотилией контр-адмирала Д. Д. Рогачева, и тот сразу настолько "проникся к нему доверием", что поручил ему привезти в Сталинград свою адмиральскую шинель!
Иными словами, настроение у нас было прекрасное, боевое.
И вообще все было бы хорошо, если бы поезд шел как ему полагалось или окажись интендант, выдавший нам паек, не таким формалистом-законником. А теперь через три или четыре дня пути мы с Василием и Николаем дружно рыскали по небогатым станционным базарам, чтобы выменять хотя бы краюху хлеба на что-то из своего обмундирования, которое из-за срока давности стало нашей личной собственностью. Михаила к этим "операциям" не привлекали, так как он оказался исключительно непрактичным в житейских делах: даже самой случайной базарной торговке не способен был доказать, что флотский клеш - пусть и основательно поношенный - стоит гораздо больше, чем буханка самого распрекрасного хлеба, хотя бы уже потому, что носил его бравый морячина.
А когда нам бывало очень голодно, мы сначала как могли костерили интенданта, а потом Николай, забившись на свою полку, страдальчески заводил:
- Живет моя отрада…
И вдруг на подходе к Пензе, где наш состав расформировывался, узнаем, что проводники нашего вагона - коренные сталинградцы и с самого начала войны не были дома. Невольно подумалось, что ведь у каждого из них есть семья. И наши сердца переполнились сочувствием. Но как помочь?
Идею подбросил один из проводников:
- Вот если бы сейчас вагон переадресовали на Сталинград…
Немедленно четыре лейтенанта, у которых энергии было более чем достаточно, провели краткое, но бурное совещание, решившее: выполнение операции "Даешь вагон!" поручить лейтенанту Селянкину, как имеющему соответствующий опыт (намек на Кунгур).
Я был польщен доверием товарищей и начал готовиться: в целях маскировки своего невысокого воинского звания шинель, на рукавах которой об этом кричали полторы золотых нашивки, заменил на черный полушубок. Почему на черный? Во-первых, на нем не было вообще никаких нашивок, никаких знаков различия, во-вторых, его воротник можно было очень эффектно уложить вокруг моей тощей шеи, наконец, в-третьих, черные полушубки с глянцевитым верхом нам ни разу не попадались на глаза на станциях, а это говорило о том, что их имели очень немногие. Почему бы не воспользоваться этим?
Товарищи советовали мне побриться, но я отклонил это предложение: был уверен, что со щетиной на подбородке выгляжу не так молодо.
Наконец все приготовления были закончены, и, прихватив с собой проводников вагона, я бодро зашагал к военному коменданту станции.
Как и предполагал, народу у него в кабинете было - ни один таран не пробьет. И все кричали, требовали чего-то. Я уже знал, что, если хочешь в подобной ситуации чего-то добиться, действуй отлично от прочих. Поэтому вежливо, но настойчиво пробившись к столу коменданта, сказал спокойно, как о деле уже решенном, что классный вагон номер такой-то нужно поскорее присоединить к любому поезду, идущему в сторону Сталинграда.
Комендант был страшно измотан, он уже не реагировал на крик и ругань, но мой контрастный тон и внешний вид, похоже, произвели на него должное впечатление, и он, не вникая в суть вопроса, наложил соответствующую резолюцию и прихлопнул ее печатью.
Из этого вроде бы рядового житейского случая я сделал вывод, что психологический фактор и твое поведение в тот или иной момент всегда играют огромную роль. Я и сейчас, например, уверен, что стоило мне тогда повысить голос - комендант в лучшем случае оставил бы без внимания мою просьбу, а скорее всего - потребовал бы у меня документы, подтверждающие наши претензии на этот классный вагон.
Мы ехали от Пензы в своем вагоне, но невероятно долго, так как нас, когда хотелось железнодорожному начальству, то прицепляли к товарному поезду, то по той же причине отцепляли на самых неожиданных станциях и даже разъездах. Так долго ехали, что мы уже раз сто покаялись в том, что связались с этим вагоном, но из упрямства сидели в нем. Менять на продукты нам было уже нечего, и Коленька теперь по нескольку раз в день заводил свою песенку про отраду, которая жила в высоком терему. Закроет глаза или мечтательно смотрит на неподвижный телеграфный столб за окном вагона и поет. Короче говоря, настроение у нас было такое, что немедленно бросили бы вагон и взгромоздились на любую тормозную площадку какого-нибудь товарняка, но одно удерживало: мороз под тридцать, да еще с ветерком, а мы в ботиночках. Не хотелось службу в Волжской военной флотилии начинать с госпиталя.
Очень медленно продвигались мы к цели, но однажды утром все же прибыли в Сталинград. На нашем пути от вокзала до Дворца физкультуры, где тогда размещался полуэкипаж флотилии, город не произвел на меня большого впечатления: одноэтажные домишки за плотными заборами и кое-где большие здания - вот и все, что я увидел тогда. Сразу же оговорюсь: весной, едва Волга очистилась ото льда, мне довелось не раз по ней пройти вдоль всего города, и тогда я проникся к нему огромным уважением не только за его прошлое, но и за настоящее.
Прибыли в Сталинград - Николай Собанин сразу же ушел в штаб флотилии, а мы трое явились в полуэкипаж. Явились - получили назначение. Я, например, - командиром роты; и намек, что ближе к весне обязательно окажусь на катерах, так что моя первейшая обязанность - подготовка специалистов для себя.
К январю 1942 года здесь скопилось уже несколько сот матросов, большинство - призванные из запаса, то есть люди, которых нужно было обучать почти всему, и бывшие дунайцы, днепровцы и даже балтийцы - эти знали прекрасно не только свое, но и немецкое оружие. Отсюда и сложность организации боевой подготовки: рассказываешь устройство винтовки - большая часть матросов обижается за торопливость твоего объяснения, а другие в это время с немым укором смотрят на тебя: дескать, не разбазаривай, лейтенант, дорогое время на такое старье.
Не приносили мне удовлетворения подобные занятия. Оживал лишь на практике по подрывному делу. Здесь, вырвавшись из полуэкипажа на левый берег Волги, я учил матросов не только закладывать взрывчатку, но и ходить на лыжах, стрелять с ходу, транспортировать раненых и многому другому, что могло пригодиться в бою.
А длинными зимними вечерами сидел в общей спальне за столом и писал подробнейший конспект по минному оружию. Даже чертежи, необходимые для обучения матросов, сам делал - в то время мы не имели ни учебников, ни наглядных пособий. Это занятие мне нравилось, так как позволяло, вернее, заставляло меня самого по-настоящему детально изучать минное оружие, что впоследствии мне очень пригодилось.
Примерно через неделю после моего прибытия в Сталинград командующий Волжской военной флотилией контр-адмирал Рогачев вызвал меня для беседы. Командиры и матросы-днепровцы о нем, как о бывшем своем командующем, отзывались тепло, но сетовали: уж очень горяч адмирал, другой раз и штормом разразится, хотя повода для того достаточного нет. Слушал я все это и невольно вспоминал училище, подводные лодки. Там у нас начальство с подчиненными разговаривало всегда спокойно, уважительно. Как-то здесь произойдет моя встреча с командующим?
Однако все мои опасения оказались напрасными; контр-адмирал встретил меня, лейтенанта, приветливо и, что больше всего понравилось, не сюсюкал, не покрикивал, а говорил как с товарищем, вместе с которым ему предстояло воевать против общего врага.
Рогачев расспросил меня о жизни вообще, учебе и службе, а потом кратко ознакомил с задачами, которые были поставлены перед флотилией. Первоочередная из них, помнится, формулировалась примерно так: к началу навигации создать на Волге военную флотилию и в кратчайший срок подготовить ее к боевым действиям в условиях любого речного театра.
Не скрою, задача была сложная, ответственная, но я искренне верил, что она нам посильна. Возможно, даже потому так верил, что годы моей учебы в Высшем военно-морском училище совпали с периодом бурного роста всего нашего Военно-Морского Флота. Так, когда я начинал службу, Балтийский флот имел в своем составе только линкоры "Марат" и "Октябрьская Революция", крейсер "Аврора", который уже неизменно стоял на восточном углу Кронштадтского рейда, несколько эсминцев типа "Новик", сторожевики, подводные лодки, тральщики, торпедные катера и другие различные корабли, предназначенные для обеспечения боевых действий и нужд флота. Новым кораблем был лишь крейсер "Киров". Он, поражая нас своей красотой и мощью, бороздил воды Балтики, и то еще под заводским флагом.
Мы верили в силу и мощь Балтийского флота. Но мы с первых дней своей военно-морской службы имели дело с различными справочниками, которые рассказывали о военных флотах всех держав мира. В них были не только название корабля и его класс, но и его вооружение, водоизмещение и все прочее, что принято именовать тактико-техническими данными. Иными словами, от нас не скрывали правды, и поэтому мы с первых дней своей службы знали, что наш Балтийский флот, которым мы так гордились, в своей мощи должен был добавить еще основательно, чтобы успешно решить главную свою задачу - исключить возможность вторжения в воды седой Балтики военного флота любой, даже самой развитой капиталистической державы.
Однако в то же время нам было сказано, что наш флот будет строиться. И очень быстро. Действительно, мы видели, какими бурными темпами он рос. Настолько бурно рос, что, кажется, к сороковому году некоторые его боевые корабли моей флотской юности были уже переданы в Отряд учебных!