Эврот пристально поглядел на племянника, стараясь прочесть на его лице, что он намерен предпринять, но напрасно. Фульвий был бледен, но спокоен и невозмутим. Решение было принято. Разговаривая с Эвротом, он снял с себя богатое придворное платье и надел простую дорожную одежду.
Днем и ночью чудилась Фабиоле Агния в белом платье, на коленях, покорно склоняющая голову под удар меча. Она не могла отогнать от себя этих воспоминаний, не могла плакать, не умела молиться, и впала в мрачное отчаяние, смешанное с озлоблением. Она заперлась в самых отдаленных комнатах своего дома и там, без слов, часто без мыслей, часами сидела неподвижно и безмолвно. Когда огорченная кормилица входила к ней, Фабиола отрывисто приказывала ей удалиться. Даже Сира, которую она особенно любила и которая после смерти Агнии не оставила ее, не могла заставить ее говорить; Фабиола молча слушала ее увещевания, но не отвечала на ее вопросы или отвечала так, что Сира пугалась. Слова Фабиолы дышали жаждою мщения. Сира плакала и молилась за Фабиолу, просила Бога смягчить ее сердце, просветить ее ум. Напрасно предлагала ей Сира привести к ней христианского священника или Ирину. Фабиола не хотела и слышать о них. Что было общего между нею и христианами? Христиане покорно переносили страшные несчастья и потерю своих близких, а она не могла ничего переносить с покорностью, она возмущалась и проклинала; христиане молились за врагов, а она их ненавидела, презирала и отомстила бы, если бы только могла. Если бы могла !... Сознание своего бессилия угнетало ее. И могло ли быть иначе?
У нее не осталось никого. Из приятелей ее отца (как страшно было в том признаться) остался Тертуллий и подобные ему жестокие мучители христиан, люди-звери!... Тертуллий, казнивший Агнию! Корвин, Фульвий, близкие знакомые ее отца, злодеи, из-за денег предавшие людей на страшную смерть! И все другие ее знакомые не рукоплескали ли в цирке, взирая на мученическую смерть христиан? Фабиола содрогалась при одной мысли, что они посетят ее, протянут ей руки... Если не делом, то одобрением участвовали они в казнях... Эти руки казались ей обагренными кровью погибших. Нет, она не хочет их видеть! В целом Риме не осталось никого, с кем бы она могла поделиться мыслями и чувствами... Прошло то время, когда она не обращала внимания на нравственные качества гостей, предаваясь в шумном обществе светским удовольствиям. Все это теперь казалось ей таким ничтожным, таким суетным; все они были ей так чужды! Она знала, что многие приходят посещать ее, но она приказывала не пускать к себе ни под каким видом решительно никого. Что могла она иметь общего с этими легкомысленными жестокими или ослепленными ненавистью людьми, которые рукоплескали и радовались гибели тех, кого она научилась любить и уважать... Бедная Фабиола презирала язычников или гнушалась ими и не принадлежала еще к христианской общине; словом, она очутилась одна. Правда, вдали блестел слабо луч света, но она не решалась, не имела силы направиться к нему... Дни шли за днями; они тянулись однообразно. Она не считала их. Ей казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как не стало Агнии. Однажды утром Сира доложила ей, что пришел посланный от императора. Всемогущее слово "От императора" отворяло все двери. Фабиола встала с усилием с кушетки, на которой лежала, наскоро поправила волосы и одежду и приказала ввести посланного.
В комнату робко вошел Корвин. Фабиола приняла его холодно и надменно. Он длинно и запутанно объяснял ей, что принес декрет, дарующий ей состояние Агнии, что он и его отец приложили к этому немало сил.
- Я знаю, - продолжал Корвин, - как ты любила Агнию, но я полагал... что, как христианка, она не стоит твоих слез, твоего сожаления...
- Оставь это, прошу тебя, - сказала Фабиола. - Что тебе нужно?
- Мне так тяжело глядеть на тебя. Во всех чертах твоих отражается такое горе, что у меня не хватает слов, чтобы выразить тебе свое участие. Я так давно, так искренне предан тебе. Если бы ты только позволила мне надеяться, что со временем мне выпадет счастье заставить тебя позабыть... о твоем горе. Отец мой был другом твоего отца... Позволь сыну, сердце которого давно принадлежит тебе, посвятить тебе всю свою жизнь!... Я пришел предложить тебе мою руку.
- Я очень больна, - ответила Фабиола, - не в состоянии выполнить моей обязанности - благодарить цезаря за его милости. Передай ему мои слова и мою благодарность.
Она поклонилась, давая тем понять, что хочет остаться одна, но Корвин не хотел выйти и продолжал:
- Я должен тебе сказать, что милостью цезаря ты обязана мне и моему отцу. Мы за тебя ходатайствовали и думали, что...
- Напрасно, - сказала Фабиола, - вы себя обольщали несбыточными надеждами. Агния была моей родственницей, и закон дает мне право на ее состояние. Конфискация в этом случае невозможна.
- Однако... - начал Корвин.
- Довольно, прошу тебя. Ты видишь, что я нездорова и не могу говорить ни о чем. Оставь меня, сделай одолжение...
Корвин поклонился и вышел. Он еще питал надежду позднее достичь своей цели.
Фабиола оставшись одна, задумалась.
"Надеюсь, что я видела в последний раз этого гнусного человека, - сказала она сама себе. - В другой раз он не посмеет именем цезаря проникнуть ко мне"...
В эту минуту у дверей раздались мужские шаги... Фабиола прислушалась. Они приближались. Занавес дверей зашевелился, и перед нею оказался Фульвий. Она вздрогнула и вскочила.
- Фульвий! - воскликнула она, - Фульвий! И ты осмелился переступить порог моего дома? Вон отсюда, вон! Я не хочу дышать одним воздухом с тобою, я не хочу, чтобы нога твоя оскверняла дом мой, убийца! Предатель!
- Я пришел в последний раз, хотя и не в первый. Вот уже пять дней я прихожу, и меня не впускают. Сегодня посчастливилось. Имя цезаря, произнесенное Корвином, очистило дорогу и мне. Не зови... никого из твоих слуг вблизи нет. Выслушай меня. Я хотел жениться на Агнии...
- Мерзавец! - воскликнула Фабиола, прерывая его.
- Подожди! Отец твой сам подавал мне надежды, вспомни! Если я не преуспел, то обязан этим и твоему вмешательству. Ты выгнала меня, - да, выгнала, - из ее виллы. Несколько дней тому назад ты публично обвинила меня и в довершение ко всему захватила состояние Агнии, ограбила меня, погубила все мое будущее, уничтожила надежду на спокойную жизнь! Я тебе ничего не сделал, но ты меня преследовала и разрушила мое счастье!... Но я все забуду, все прощу, если ты согласишься добровольно отдать мне половину того состояния, которое принадлежит мне по праву. Я пришел требовать его. Подумай... мое счастье, мое будущее зависит от тебя. Поделимся тем, что ты бессовестно успела захватить для себя одной. Ты обокрала меня; отдай часть украденного!
- Как! В моем доме ты осмеливаешься оскорблять меня, ты, покрытый кровью несчастной Агнии, отваживаешься требовать цену за ее кровь! От кого? От меня!
- Тебе состояние Агнии досталось легко, а я трудился, работал, мучился, искал, ни днем ни ночью не знал покоя... Наконец, на меня же взваливают ответственность за кровь христиан, пролитую по приговору судей... Согласись, что все это жестоко... и я должен быть вознагражден за все, что здесь вынес...
- Замолчи! Слова твои ужасны. Я не посылала никого к императору, не требовала никакого наследства... и если получила его, то по закону... Не я буду платить тебе за кровь Агнии... Проси денег у палачей, которым ты предал жертву!... Избавь меня от своего присутствия...
- Это твой последний ответ, твое последнее слово? Подумай хорошенько.
- Последнее слово: оставь меня!
- Проклятая! - воскликнул Фульвий и бросился на нее с кинжалом.
Но Фабиола была сильна и мужественна. Она успела схватить его за руки. Между ними завязалась борьба... Постепенно Фабиола чувствовала, что ее силы слабеют; она упала на пол. Но в это самое мгновение Фабиола услышала крик и слова на незнакомом языке. Потом она почувствовала, что какая-то тяжесть придавила ее, и, что по груди потекло что-то горячее.
Фабиола собралась с силами. Она раскрыла глаза и увидала бледного, дрожащего Фульвия. У его ног лежал окровавленный кинжал.
- Сестру! Сестру! - произнес он безумным голосом и выбежал из комнаты.
Фабиола с усилием оттолкнула то, что ее придавливало, и поднялась, но упала опять с громким криком ужаса. Перед нею вся в крови и без чувств лежала Сира.
На вопль Фабиолы со всех концов дома сбежались невольницы. Фабиола остановила их у дверей и впустила только Евфросинию и Граю. Они подняли Сиру и отнесли ее на постель Фабиолы, в ее спальню. Через несколько минут Сира открыла глаза. Фабиола послала за врачом, жившим в доме Агнии. То был христианский священник Дионисий.