- Так она схвачена, - говорил старик, - стало быть, вышло по-моему. Я еще раньше говорил тебе, что ты напрасно домогаешься ее руки, что не пойдет она замуж за тебя, иностранца, человека без имени и положения. Теперь надо знать, удастся ли другой твой план.
- Конечно, должен удаться. Часть ее состояния принадлежит мне по праву. Отыскавший и предавший христианку по закону берет все ее состояние себе, а я буду требовать только половины. .. признаюсь, однако, что мне жаль эту девушку... она так молода... так кротка...
- Слушай, Фульвий, - сказал старик серьезно, - теперь поздно и бесполезно говорить сантименты. Знаешь ли ты, кто я?
- Разумеется, знаю: слуга, верный товарищ, почти друг моего отца.
- Нет, я родной брат его, твой дядя. С самого раннего возраста я помышлял только о том, как бы приобрести те богатства, которые расточал твой отец. Я долго льстил себя надеждою, что мой младший брат, твой отец, способен при помощи различных предприятий нажить состояние, и оставил его заниматься делами. Я занялся твоим воспитанием и не щадил себя для того, чтобы приобрести тебе видное место в обществе и богатство. Ты помнишь, что мы ни от чего не отступали для того, чтобы в одних руках сосредоточить состояние, оставшееся после смерти твоей матери.
Фульвий закрыл лицо руками и содрогнулся.
- Пожертвовав стольким, мы не можем остановиться на полдороге: надо довершить начатое. Мы связаны неразрывно. Нам надо возвратиться на родину богачами или умереть здесь. Я не хочу и не допущу, чтобы ты жил нищим...
Фульвий не отвечал ни слова. Старик продолжал:
- Завтра для нас решительный день. Мы сразу можем достичь цели; сразу можем приобрести огромное состояние. Положим, что цезарь не откажет нам в нем; что ты намерен делать?
- Я продам все как можно скорее, заплачу долги и уеду на Восток.
- А если он откажет?
- Это невозможно, невозможно! - воскликнул Фульвий. - Я дорогою ценою заплатил за это состояние и возьму его!
- Тише! Тише! А если его не отдадут?
- Тогда я пропал. Долги мои велики; я рассчитывал на состояние Агнии, чтобы заплатить их. Мне остается только одно -бежать.
- Хорошо; значит надо готовиться и к этому. Спи спокойно.
Завтра, если тебе не посчастливится, все будет готово к бегству. Положись на меня, я все устрою. И никогда тебя не оставлю. Признайся, не будь меня, ты бы не сумел ничего обделать?
Фульвий не ответил ни слова и с мрачным лицом ушел в свою комнату.
На другой день рано утром Фульвий пришел к воротам тюрьмы. Тюремный сторож ввел его в комнату Агнии. Она не испугалась, но встала и стояла перед ним, сложив руки на груди.
- Оставь меня умереть спокойно, - сказала она ему тихо. - Мне остается несколько часов; я бы хотела провести их в мире и одиночестве.
- Я пришел предложить тебе еще раз жизнь, полную счастья. Судьба твоя в твоих руках. Скажи слово, и ты будешь вырвана отсюда, спасена, окружена в продолжение всей жизни роскошью и любовью.
- Разве я уже не сказала тебе, что я христианка и не отступлю от моей веры?
- Я не требую этой жертвы. Оставайся христианкой, но согласись быть моей женой; по одному моему слову двери эти растворятся. Беги со мной на Восток. Там много христиан, и ты...
- Я не могу быть женою человека, который предал моих братьев и сестер на смерть. Оставь меня!
Фульвий вышел из себя. Глаза его засверкали, щеки вспыхнули.
- Несчастная! - воскликнул он. - Ты призываешь смерть, и v ужасная смерть постигнет тебя! Не говори же, что я убил тебя, ,1- ты сама себя убила!
Фабиола пришла к Агнии и удивилась ее спокойствию и кротости. Глаза Агнии казались добрее, задумчивее обыкновенного. Все в ней дышало благородством и чувством собственного достоинства. Она встретила Фабиолу приветливо, с какою-то гордою осанкой, которой прежде Фабиола не замечала в ней. Нежная любовь Фабиолы к Агнии не изменилась, но к ней добавилось чувство уважения, столь глубокое, что если бы она уступила своему первому порыву, то бросилась бы не на шею к ней, а к ее ногам.
- Фабиола, - сказала Агния ласково, но торжественно, - у меня есть к тебе просьба, последняя, предсмертная, исполни ее.
- Приказывай, - сказала Фабиола, - я не стою того, чтобы ты просила меня.
- Обещай мне, что после моей смерти ты найдешь священника и попросишь его наставить и просветить тебя. Я знаю, что ты станешь христианкой!...
- Сейчас, когда я вижу тебя, мне самой это кажется возможным, - сказала Фабиола. - Помнишь ли ты мой сон? Вот бездна, через которую я должна перейти, чтобы соединиться с тобой и твоими... но не могу быть такою, как ты... Ах, зачем ты оставляешь меня? Ты бы повела меня по новой дороге...
- У тебя будут руководители более достойные, чем я. Наши епископы и священники просветят твой ум. Доверься им, слушай их, и ты будешь спасена в этой и будущей жизни!... Но что это?... Солдаты идут по коридору. Прощай, Фабиола, прощай, милая сестра моя! Я уношу с собою надежду, что мы свидимся там, где нет печали. Мое последнее тебе слово: Господь с тобою! Я произношу его в первый раз, обращаясь к тебе.
Агния перекрестила Фабиолу. Фабиола упала на колени и целовала с рыданиями руки Агнии...
Судья сидел на своем кресле посреди форума. Вокруг него, несмотря на ранний час, толпились любопытные. Среди них почти все заметили в тот день двоих - мужчину и женщину. Мужчина стоял, прислонясь к колонне, закутанный в плащ, перекинув конец его за плечо, так что плащ скрывал почти все его лицо; женщина, высокая, стройная, благородной наружности, стояла, накинув длинную, расшитую золотом и шелками мантию, которая обвивала ее стан и величественными складками падала к ее ногам. Лицо ее было скрыто под длинным, густым покрывалом. Эта мантия походила по своей роскоши и изяществу на порфиру. В публике говорили, что такой благородной даме, какою казалась богато одетая незнакомка, неприлично находиться на площади в день казни. Рядом с неизвестной женщиной, одетой в дорогую мантию, стояла рабыня. Она, как и госпожа ее, скрывала свое лицо под густым покрывалом. Неподвижно, как статуи, стояли они обе, опираясь о мраморную тумбу. Агнию ввели на Форум.
- Почему на ней нет цепей? - спросил префект.
- Не нашли нужным, она смирна, как овечка, и идет за нами покорно, - сказал начальник стражи.
- Надеть цепи! - отрывисто приказал префект.
Палач выбрал самые маленькие наручники и надел их на руки Агнии. Она грустно улыбнулась, опустила руки, и цепи, гремя, упали к ее ногам. Руки ее были так малы, что они свободно проходили в наручники.
- Самые маленькие, других нет, - сказал палач, - она еще ребенок, какие тут цепи! - прибавил он сквозь зубы.
- Молчать! - закричал префект, и обратился к обвиняемой.
- Агния! - сказал он повелительно, - из уважения к твоему полу, летам, и учитывая дурное воспитание, которое ты получила с детства в христианской секте, я хочу спасти тебя. Подумай, прежде чем ответишь: откажись от ложного и вредного христианского учения и поклонись богам Рима.
Ей поднесли чашу с вином.
- Вылей ее только перед статуей Юпитера, - сказал ей один из солдат, сжалившись над нею, - вылей ее только! Они подумают, что ты отрекаешься, и отпустят тебя.
- Вылей ее только, - говорил ей сзади женский голос, - и подумай, что хочешь - тебе не помешают, бедняжка.
На лице Агнии выступил румянец, на глаза навернулись слезы; префект ждал, солдат держал перед ней чашу с вином и почти насильно всовывал ей в руки. Одно движение - и она спасена! Она войдет в свой дом, увидит старую мать... отца... друзей. .. Агния глядела на чашу пристально и вдруг протянула руку. .. но не взяла ее, а тихо отстранила от себя.
- Я не покривлю душой, - сказала она твердо - я христианка, презираю ваших богов и верю в единого истинного Бога!
- Казнить ее мечом!... Сию минуту!