Силы его были на исходе, и если одной рукой ему удалось зацепить еще две мины, то, может, только потому, что он слышал боевой клич товарищей, и в этом кличе черпал то, что помогало ему противиться смерти.
Вот уже все мины на привязи. Сейчас нужно доползти в укрытие и дернуть веревку. Скорее, а то стрелки ворвутся на тропу, и тогда минные осколки накроют своих.
Загребая здоровой рукой снег, цепляясь за кусты, Чаргейшвили протащил свое тело на несколько шагов, не тело - одну нескончаемую боль, и вдруг почувствовал: еще одно малейшее движение, короткое усилие - и он потеряет сознание. Не доползти уже до воронки...
...Он был из Гурии. До войны колхозник, мирный человек, Чаргейшвили как будто не выделялся ничем особенным. Среди друзей - скромный и задушевный, в работе - честный и исполнительный, в семье - заботливый и чуткий. Но именно эти простые душевные качества простого советского человека сделали его героем Отечественной войны. Он любил родину нежной, сыновней любовью, которая всегда была и будет сильнее смерти.
Ему было двадцать восемь лет. И в решающую минуту схватки со смертельным врагом он понял, что все прожитые им годы были подготовкой к одному - сегодняшнему дню.
И он достойно встретил этот последний свой день.
Он дернул за веревку и взорвал мины.
Он был еще жив, когда его нашел старший лейтенант Абдула Цулукидзе.
Прошептал:
- Почему наши не стреляют?
Наши стреляли. Сражение разгоралось, но до ускользающего сознания Чаргейшвили уже не доходили шумы земли.
Красива и мужественна была его смерть, как песни и горы его родной Гурии.
Кровью своей проложил Чаргейшвили дорогу к немецким окопам, и его боевые товарищи стремительно ворвались на третий курган.
В короткой яростной атаке Арчил Зумбулидзе заколол трех гитлеровцев. Траншея, куда он спрыгнул, оказалась узкой. Ему трудно было действовать здесь штыком и прикладом. Тогда он выхватил маленький кинжал, который не раз выручал солдата в разведке, пустил его в ход. Пятнадцать фашистов истребили на вершине кургана аджарец богатырь Абдула Цулукидзе и двое его друзей.
Немцы были опрокинуты.
В полдень, получив подкрепление, гитлеровцы пытались вернуть курганы.
Капитан Амиридзе был болен. Начиналось воспаление легких. Но, не обращая внимания на недуг, он обошел окопы своих солдат, сам указал боевые места каждому пулемету, каждому противотанковому ружью. И, только закончив обход, почувствовал, что силы оставляют его.
Абдула Цулукидзе тут же разгреб для него заваленный окопчик, закутал командира в бурку и уложил.
Было тихо, и Амиридзе казалось, что он отлежится здесь. Но при первых же выстрелах сердце его забилось знакомой тревогой. И она-то заставила его подняться на ноги.
Старый офицер вспомнил величавую простоту смерти Чаргейшвили, - смерти, необходимой для победы, для жизни других.
И он отдал команду: "Держать курганы!" И слова команды пронеслись по цепи, от бойца к бойцу.
Схватка была жаркая.
Пять пуль, одна за другой, пронзили тело капитана Амиридзе. Он потерял сознание. Его положили на бурку и вынесли из боя.
Очнулся он в дороге.
- Как дела? - спросил он сопровождающего связного.
- Всюду отбили. Только на левом фланге потеснили роту Какабадзе. Танки прорвались туда - захватили курган.
- Какой?
- Пятый.
- Несите меня обратно.
И столько силы и решимости было в полуприказе-полупросьбе тяжело раненного командира, что санитары не посмели не выполнить его желания.
Капитан Амиридзе вернулся к своим солдатам, чтобы командирским словом, своим присутствием помочь им удержать победу.
И он помог им.
Он умер на пятом кургане - на том кургане, который еще полчаса назад бороздили гусеницы немецких танков.
1942
Андрей Платонов. В СТОРОНУ ЗАКАТА СОЛНЦА
I
Пока спал, он примерз к земле. "Это у меня тело отдохнуло и распарилось, и шинель отогрелась, а потом ее прихватило к стылому грунту", - проснувшись, определил свое положение сапер Иван Семенович Толокно.
- Вставай, брат! - сказал себе Толокно. - Ишь земля как держит: то кровью к ней присыхаешь, то потом не отпускает от себя.
Он с усилием оторвался от промерзшей земли, обдутой здесь ветрами до прошлогодней, умершей травы.
В той части, где служил Толокно, саперов с уважением называли верблюдами. Каждый сапер, кроме автомата с нормальным боевым запасом и пары ручных гранат, имел при себе лопату, ломик, топор, сумку с рабочим инструментом, бикфордов шнур, личные вещи и еще кое-что, смотря по назначению саперного подразделения. Все эти предметы человек имел неразлучно при себе: он шел с ними вперед, бегал, полз, работал под огнем, отбивался от врага, мешавшего его труду, спал в снегу или в яме, ел и писал письма домой в надежде на встречу после победы, в надежде на жизнь, которая будет вечно счастливой.
Проснулся Толокно вечером, на закате солнца. Командир подразделения, капитан Смирнов, собрал в овраге своих людей, осмотрел их, проверил снаряжение и спросил каждого о самочувствии.
- Я всегда себя чувствую хорошо, товарищ капитан,- ответил Толокно командиру.
- А почему всегда? - заинтересовался капитан.
- А по необходимости! - объяснил Толокно.
Капитан указал рукой на заходящее большое солнце. Бойцы посмотрели в великое пространство, ожидающее их, - потоки разноцветного света на небе походили сейчас на торжественную музыку, трогающую человека за сердце.
Затем капитан объяснил бойцам их задачу на нынешнюю ночь. Следовало теперь же, вместе с приданной саперному подразделению группой разведчиков, выйти к речному руслу, изыскать место для переправы танков и сделать отлогий выход в отвесном берегу реки на сторону противника, а потом, после совершения этой работы, нужно двигаться вперед на танках вместе с десантной группой пехоты и по указанию, которое будет дано впоследствии, вонзиться в землю и отработать систему траншей, укрытий и блиндажей.
- Бойцы и товарищи! - сказал командир. - Мы ведем дороги на закат солнца. Мы, красноармейцы, мы для врага то же самое, что обратный клапан в машине, который только в одну, как раз в ту сторону открывается, а назад - нипочем, назад он стоит намертвую... Я так считаю, что хватит огненному железу войны ползать по нашей земле, ей хлеб пора рожать!..
- Пора! - сказали бойцы, и душа их тронулась болью и воспоминаниями.
И после заката солнца они пошли во тьму, нагруженные инструментом для работы и оружием против смерти.
II
Затемно разведчики привели саперов к речному потоку. Иван Толокно и другой сапер, Петр Расторгуев, осторожно пошли вниз по течению, чтобы разведать местность.
Толокно вышел на лед, лед был тонок, и под ним близко чувствовалась живая вода.
В небе засияли две ослепительные ракеты врага, и вся река и пойма ее озарились тем неподвижным, пустым светом, каким освещаются сновидения человека. Иван Толокно лег на живот и пополз своим направлением. Впереди себя он расслышал равномерное пение воды подо льдом.
Разведчики уже вышли на тот берег и тайно продвинулись вперед, чтобы наблюдать неприятеля и чтобы помочь своим саперам в нужде и опасности.
Толокно дополз до подтаявшего льда и увидел, что вода впереди выходит из-под покрова наружу и струится на воле, шумя на перекате по каменистому, беспокойному ложу. Толокно сполз в воду по опустившемуся под ним льду. Он попробовал воду рукой и решил, что ею можно обтереться.
Толокно и Расторгуев пошли по шумной обнаженной воде. Глубина здесь была малая, иногда вода не доходила и до щиколотки, однако древние камни, размером в целого человека, создавали неодолимую преграду машинам.
Толокно и Расторгуев озадачились: все здесь было бы удобно, но камни лежали чередою по всему перекату, от берега до берега, а выше и ниже переката река уже имела глубину, и вброд ее перейти невозможно.
Вступив в воду, капитан Смирнов подошел к своим бойцам и сказал им, что здесь надо немедля устроить брод.
- Толом, что ль, грузные камни будем рвать? - спросил Расторгуев.
- Еще чего! - сказал Толокно. - Огнем тут будем шуметь, когда немец невдалеке надзирает. А потом он тут нам половодье устроит...
- Сдвинем камни вниз вручную! - сказал командир.
- А силы хватит у нас? - усомнился Расторгуев. - Камень здесь в грунт врос, это неподъемное дело! Его и не расшатаешь, ишь он леденеет и мокнет, как лаковый стал...
- Ничего, возле смерти человек сильнее, - высказался Толокно.
Две мины рванулись неподалеку и въелись осколками в лед.