Я мог отомстить тысячью способами. Но мне было не до них. В эту ночь я начал свое большое путешествие. Я начинал свой основной эксперимент. Они так сладко спали. Так спокойно.
- Прощайте, ребята!
Остановился на пороге, чтобы проглотить застрявшие в горле слезы.
- Вы достаточно поиздевались надо мной, но…
Порог пионерлагеря был для меня тогда порогом перед входом в небытие. Прежде чем переступить его, человек может простить с высоты своего величия ошибки тех, кто оставался по эту сторону.
- Но я все-таки прощаю вас!
Они были несправедливы ко мне сегодня вечером, но когда завтра они проснутся и увидят, что меня нет… Завтра… Как они будут искать, как будут звать меня, как у них будет неспокойно на душе… Сколько хороших слов они будут говорить обо мне. И так будет всегда, до глубокой старости, когда и они на пороге мира иного смогут простить всех, кто нагрешил.
* * *
Когда тебе чуть больше двадцати, чего тебе бояться? Если ты уже в двенадцать лет стоял на грани небытия и ощутил трепет утраты, если в двенадцать лет заблудился ночью, в грозу в лесу, полном диких зверей, если ты нашел убежище в дупле рассеченного молнией дерева и уже мальчиком познал страх тленности всего сущего, - чего же тебе бояться теперь, в двадцать два?
Рядовой Вишан Михаил Рэзван, воинская часть 04141, 1-я батарея, 2-й взвод, 2-е отделение. Рост 179 сантиметров, объем груди 84 сантиметра, вес 65 килограммов, размер обуви - 27,5, размер одежды - 46. Место в спальном помещении справа, пятая койка снизу.
Мифы… Одного выкупали в святой реке, и он стал неуязвимым… Другой вымазался в крови дракона и тоже стал неуязвимым… А еще одного облачили в казенные сапоги и военную форму артиллериста, водрузили на голому стальную каску… Но это уже не миф. И вот я стал неуязвимым для своего прошлого.
Казарма была старой, как крепость. В ее стенах столько кирпича и камня, что можно построить целый квартал. Казарма огорожена высокими толстыми стенами. В каждом углу - вышка с часовым. У каждых ворот - караульный с заряженным оружием. У главного входа - контрольно-пропускной пункт. В караульном помещении на кушетках растянулись солдаты, в полной амуниции, с оружием под рукой.
Мне холодно от моего прошлого, как от раны, которая не заживает. Дует леденящий ветер в эти ворота. Как сделать, чтобы оградить себя от этого?
* * *
Оно, прошлое, только мое, и я хочу его убить. Моя тряпичная кукла, игрушка моего детства, шут моего отрочества, юношеский амулет, злой глаз и дурное предзнаменование, самое большое мое страдание.
Дайте мне настоящий патрон, чтобы убить его. Научите меня стрелять из винтовки и дайте мне боевой патрон.
Винтовку я только что получил.
- Оружие - на плечо!
- Оружие - к ноге!
Учусь владеть оружием. Дело подвигается. От поворотов и стоек без оружия переходим к выполнению команд с оружием.
- Вишан, винтовку не держат на плече, как дубину!
И это когда я только уверовал в то, что хорошо выполняю стойку "смирно" и повороты на месте…
- Рядовой, оружие - на плечо!
Винтовка. Я еще не чувствовал запаха пороха. Магазин моей многозарядной винтовки пахнет смазкой.
Линия прицела… На сегодняшний день дошел лишь да этого.
- Линия, которая идет от глаза и соединяет прорезь прицела с кончиком мушки и основанием мишени…
Винтовки как-никак настоящие.
Тренога. Тренажер погрешностей. Винтовка установлена сержантом. Тебе ничего не остается, кроме как смотреть через прорезь прицела и кончик мушки и делать знак солдату у щита:
- Выше, ниже, немного выше, чуть-чуть правее, немного левее, еще левее - стоп!
Три раза по три точки наносятся кончиком карандаша.
И когда эти точки совпадают на белой бумаге, ты уже имеешь полное представление о своих ошибках в прицеливании.
Фигура, которая образуется из ошибок прицеливания, говорит лишь о том, что тебе еще многое необходимо усвоить. Как бы то ни было, но я представляю, что она изображает мое прошлое. И в перерыве, когда солдаты отдыхают, курят, рассказывают анекдоты, я словно приклеиваюсь к треноге, на которой установлена винтовка. Зрачок глаза, прорезь прицела, кончик мушки, основание мишени… Огонь! Сухой щелчок металла. Стреляю пока вхолостую. Но важно то, что я вижу мое прошлое и, не моргая, нажимаю на курок, веря в свой выстрел.
Чего бояться солдату, который в двенадцать лет познал настоящий страх и поборол его?
Боюсь тех давних происшествий, которые уже пережил в прошлом. Но они беспокоили меня в настоящем, врываясь в мою душу, как в топкий омут, от которого подымались тяжелые испарения. И то, что раньше вызывало у меня только удивление или замешательство, теперь переживалось все острее и острее.
Я надеялся, что однажды, войдя в ворота казармы, буду делать все, что необходимо: падать на землю, ползти змеей по траве, бежать, преодолевать препятствия, кричать "ура", носить учебное оборудование, мыть казарму, кафель коридоров, ступеньки лестниц и даже каптерку старшины, чистить картошку и стирать белье, чтобы вечером свалиться, как срубленное дерево, и забыться до сигнала "подъем".
Однако так просто нельзя. Все расписано - учения, несение службы. У нас есть учебные периоды, графики подготовки.
Мои ночи. Засыпаю, как все солдаты. Как хорошо погружаться в это состояние блаженства, когда ни о чем не думаешь! Прозвучит "отбой", закрываешь глаза, и под тобой как будто уже не кровать, а разверзшаяся земля, и ты плывешь словно в состоянии невесомости. А однажды я вскочил во сне как по сигналу тревоги. И знал отчего - от страха оказаться застигнутым врасплох. То есть от боязни впустить и малую толику моего прошлого даже в сновидения. Я отгонял от себя непрошеные мысли, и опять засыпал, и опять вскакивал во сне. Казалось, я все отдам, чтобы забыть свое прошлое!
Как-то после отбоя, когда свет уже погас, я никак не мог заснуть и лежал с открытыми глазами, уставившись в одну точку. В окно светила осоловелая луна, по стеклам пробегали причудливые тени от ветвей деревьев, и вспомнил я опять мое прошлое.
Было оно таким маленьким и удрученным, что могло вызвать только жалость, и ничего другого. Проснулся, потому что оно терлось у моей кровати, как ласковая кошка или как бедная заблудшая собака, которая наконец добралась до дому и смиренно ожидает на пороге. Мое сопротивление растаяло как воск. Я вытащил руку из-под одеяла и погладил мое чудовище.
* * *
Ребята спали. Как сладко они спали! Я мог бы отомстить им, но какой интерес они для меня представляли? И они, что смеялись надо мной, и водитель, что спустил с меня штаны, чтобы "научить уму-разуму", - все они были без вины виноватые. Какой смысл пинать булыжник, который раздробит тебе пальцы, шип, который вонзится тебе в ногу, черепок, которым ты порежешься, если, конечно, идти куда глаза глядят и думать, что все дороги расчищены для тебя, только для тебя, и что, даже если сбиться с главной дороги, перед тобой тотчас появится тропинка, мягкая и застланная?!
Я направился по дороге, которая шла в направлении вокзала и шоссе, и после первого поворота углубился в лес. Остановился, чтобы прислушаться - как там в лагере? Все в порядке, тишина. Спят мальчишки. Спокойной ночи, приятных снов.
Некоторое время я еще узнавал места, где мы играли, бегали, лазали по деревьям, организовывали эстафеты, соревнования по ориентированию, лекции для юных туристов-инструкторов и искателей кладов.
Затем замелькали незнакомые пейзажи, но я шел и шел, целый день, длинный летний день, до самого вечера. Поднимался на холмы и опускался в лощины, шагал по незнакомым тропинкам и по бездорожью, переходил через ручьи, через что-то вроде болотца, где залез в грязь по колено, продирался сквозь густые кусты, расплачиваясь царапинами на коже и оторванными клочками одежды. Деревья с постоянно сомкнутыми кронами, и такое ощущение одиночества, напряженной тишины… Я даже не пытался ориентироваться - солнце то справа, то слева. Все, что учил в школе про юг, север, восток и запад, спуталось в голове. Куда вы направляетесь, ваше ученическое высочество? Все здесь против тебя, все не так, как у тебя дома. Там ты не успевал подумать, а твое желание уже исполнялось. Дом, дом. Хочется попасть домой, но ни души, ни голоса, который бы звал тебя…
Наступила ночь. Надо было устраиваться на ночлег. Я нашел то, что искал, в стволе толстого дерева с опаленной снаружи корой, - кажется, это был тополь, что-то вроде огромного пня с дуплом, куда можно было протиснуться. Похоже, я не был здесь единственным гостем. Свежие следы неизвестного животного наталкивали на грустные размышления.
Что мог я противопоставить диким зверям?! Я, сын человека, сын своего отца, который поставил меня по доброй воле в такое положение. Мне не оставалось ничего другого, как ждать. Плакать я не мог. Посмотрим, смогу ли я выпутаться из этой истории… Навожу чистоту в берлоге веником из веток и настилаю еловые лапы для постели. Затем увеличиваю обзор, насколько могу, обрывая растительность вокруг пня. Сделал хорошее дело. Теперь, безусловно, никто не сможет подкрасться незаметно к моему дереву.